Четверть тополя на Плющихе
Шрифт:
– Я портвейн килькой закусывал, – подал голос Иван.
– А почему он вдруг пить перестал? – теща даже засияла, найдя наконец объяснение Ивановому странному поведению. –
Иван даже вытаращил глаза от такой наглости.
– Ах ты, старая карга! – закричал Иван, терпение его лопнуло. – Ради тебя я пить бросил! Ради тебя хожу весь вечер трезвый, как дурак! Сковородку ей еще купил!
– Получай назад свою сковородку! – теща схватила сковородку с жареной картошкой и швырнула ею в зятя. Сковорода просвистела мимо уха Ивана, ударилась в стену и обсыпала Синицына картошкой, словно конфетти.
– Мама! – закричала дочь. – Ты убьешь его!
– Одним кобелем меньше станет, – прошипела теща, уклоняясь от летящей назад сковородки. – Трезвый он пришел… Нашел дурочку. Новую жизнь начал… Знаем
мы эту новую жизнь… Я сразу почуяла, тут что-то не так…… Поздно вечером Иван сидел на пустыре возле «Маруси» в кругу самых стойких приятелей и рассуждал на тему искусства.
– Конечно, искусство нужно людям, – говорил Иван Синицын. – Театры там всякие, романы, кроссворды… Чтобы человек поломал голову в свободную минуту. Но только не кино. В кино все уж очень ясно. Даже до тещи дошло, что к чему.
– Жизнь, она и без кина интересная, – заметила Маруся, высовываясь из пивточки. – Не соскучишься. Мальчики, закрываемся, давайте кружки!
– Это уж точно, не соскучишься…
«Мальчики» философски закивали плешивыми головами и стали торопливо допивать пиво. Каждый из них вот уже, наверно, лет пять не был в кино, а теперь, после Иванова рассказа, не собирался идти туда вовсе.
Наконец-то пивная практика получила свою искусствоведческую теорию.