Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет]

— Мы предполагаем, — вмешался Дженаузо, — просто полностью исключить его из игры. Кстати, это будет совсем не трудно. Макс уже сказал вам. Единственный достойный партнер в настоящее время мертв. Все остальные — просто мелкие сошки.

Луи Брингбек поднялся, подошел к бару и, не обращая ни на кого внимания, налил себе полный бокал «Катти Сарк». Затем сделал несколько шагов к окну, прикрытому двойными шторами. На короткое мгновение реклама ресторана «Райзи» осветила жесткие черты его лица ковбоя с Дикого Запада.

— Ладно, — бросил он, вновь занимая свое место. — Давайте обсудим, каким образом будет осуществляться мобилизация капитала…

— Я согласен, — сказал немец. — Но, так как нельзя терять времени, мне кажется, что нужно запустить машину в действие. Карл, старина, — добавил он по-немецки, — настало время для тебя приняться за работу. Главное — ввязаться в драку… А там — пусть проигравший плачет…

Вениг, который за все время не проронил ни слова, вынырнул из своего кресла. На помятом лице этого маленького бандита мелькнула улыбка, обнажившая слишком белые зубы — протез, уже давно заменивший настоящие.

Он также шагнул к вращающемуся бару, налил себе полный бокал шнапса и опрокинул его одним махом.

— О’кей, — кивнул он.

И так как этим были исчерпаны его познания в английском языке, то добавил, приподнимая шляпу:

— Auf Wiedersehen — до свидания!

И направился к двери.

Глава первая

В павильоне ЕЗ национального рынка в Ранжис вовсю орудовала команда уборщиков. В пустынном центральном проходе небольшие моечные машины заменили моторные тележки и погрузчики. Оптовые покупатели сложили маленькие велосипеды, которые были одной из достопримечательностей, хотя и не единственной, рынка в Ранжис, и вернулись в свои лавки в Париже или в предместьях. В центре павильона экраны телевизоров, на которых в часы работы рынка появлялась информация об основных курсах купли-продажи или отдельные предложения, снова стали серыми и тусклыми до следующей ночи. Стук половых щеток и перетаскиваемых ящиков гулким эхом разносился под высоким сводом этого кафедрального собора из бетона и стали. Сильный и тяжелый сладкий запах апельсинов подавлял все остальные запахи.

В конторах разных компаний задержавшиеся бухгалтеры склонялись над счетными машинами, подводя итоги прошедшего дня. В фирме Гюстава Пеллера Виктор Корню снял свою рабочую блузу, аккуратно повесил ее на плечики, посмотрел через застекленный широкий проем на балет, исполнявшийся моечными машинами и вращающимися щетками.

Он положил свою авторучку во внутренний карман, надел пиджак, сменил комбинацию на замке сейфа и опустил ключ от него в карман. Затем снял с вешалки и надел пальто, повязал шарф, бросил последний взгляд на идеальный порядок в бюро, на большой металлический стеллаж, в котором аккуратными рядами стояли расчетные книги, документы клиентов и поставщиков, и вышел.

Было 10 часов утра. Для Виктора Корню рабочий день закончился. Все было правильно, так как он приступил к работе в час ночи. Это был невзрачный мужчина лет пятидесяти, отличавшийся, однако, необычайной эффективностью в работе. Он работал у Пеллера уже двадцать лет. Его пунктуальность и честность вошли в поговорку.

Корню широкими шагами перешагивал лужи и струи воды, бежавшие по полу. Он спешил к выходу из павильона, к отдаленной стоянке для автомашин, на которой оставил свой «рено 8». Он не мог не вспомнить клетушку в ветхом нездоровом жилом доме на улице Берже, неподалеку от Центрального рынка, в которой должен был трудиться всего несколько месяцев назад.

Правда, теперь он стал похож на американского бизнесмена, которому приходится долго и сложно добираться до своего жилья. Конечно, у него не было ни «шевроле», ни «крайслера», но фирма Пеллера, учитывая это, после переезда в Ранжис предоставила ему компенсацию на транспорт.

Ледяной, пронизывающий северный ветер перехватил дыхание. В эти первые мартовские дни зима еще и не думала сдаваться. По ночам еще сильно подмораживало. Небо, тяжелое от снежных облаков, нависало над Ранжис. Неожиданно его прорезал «Боинг 707», приближавшийся к посадочной полосе аэропорта Орли.

Виктор Корню нашел свою маленькую машину, одинокую и грустную, в центре раскисшей автостоянки, заваленной грудами этикеток и ящиков, шкурками от апельсинов и огрызками; и большие, и маленькие грузовики в этот час отсутствовали.

Меньше чем тридцать минут спустя, почти ровно в 11 часов, мощный взрыв потряс павильон ЕЗ. Свидетели потом говорили, что телевизоры, укрепленные под сводами крыши, качались, а некоторые даже утверждали, что видели, как шатался металлический каркас сооружения.

Двое из команды уборщиков, находившиеся ближе всех к бюро Пеллера, были брошены взрывной волной на землю и оставались там некоторое время, уткнувшись носом в поток несущихся отбросов, убежденные, что началась война и что воздушный налет имеет целью уничтожить Ранжис. Правда, они достаточно быстро пришли в себя.

В течение нескольких секунд штаб-квартира Пеллера выплюнула наружу содержимое своих бюро, папки с документами и все бумаги. Поток строительного мусора, облака белой пыли от штукатурки поднялись после взрыва, словно раскаленный пепел, неизбежно поднимающийся после извержения вулкана.

Затем в мертвой тишине атмосфера постепенно прояснилась. Цистерна фирмы «Фенвик» и электрическая уборочная машина фирмы «Центавр» лежали на боку, как поверженные слоны. Бетонный пол покрывали груды всевозможного мусора. Металлический каркас одного из складов был разрушен, в том месте, где двойные ворота вели в подвал.

Первые уборщики начали подниматься, оглушенные и растерянные, в тот момент, когда вдали послышались сирены полицейских автомобилей.

* * *

— Мой дорогой друг, вы не можете себе представить, до какой степени мне дорога ваша симпатия. Особенно при этих обстоятельствах, когда бедная беззащитная женщина нуждается во всех своих друзьях, особенно в самых верных, таких, как вы.

Такое заявление вызывало глубочайшее изумление. Леонтина Пеллер вовсе не напоминала бедное беззащитное создание.

Ей едва перевалило за пятьдесят. Она относилась к тому типу женщин, о которых мужнины сначала говорят: «Боже мой! Как она была хороша в юности!», а затем, подумав немного, добавляют про себя: «Черт возьми… она все еще весьма недурна!»

Не толстая, она была женщиной довольно дородной, ростом несколько выше среднего, и солидность фигуры прекрасно гармонировала с ее лицом: орлиный нос, решительный подбородок, твердый без признаков слабости рот. И помимо всего прочего, подлинное величие.

Леонтина Пеллер была одета в строгий, но дорогой костюм сиреневого цвета, соответствующий скромному выражению горя, хотя серебристые волосы свидетельствовали, что ее прически коснулась рука очень большого мастера.

И, наконец, сам момент только подчеркивал все величие этой личности. Леонтина Пеллер восседала в шикарном салоне на улице Ренуар в хорошо известном шестнадцатом районе Парижа. Пастельные тона мебели в стиле Людовика XVI гармонировали с бледно-зеленым цветом обоев и дорогих драпировок, заставляя думать о принцессах королевской крови.