Четвертый крестовый поход
Шрифт:
После описания падения Константинополя Гуго обращается к критике тех, кто оставил крестовый поход: «Хочу особо заметить, что Стефан де Перш, Рейно де Монмираль, Ангерран де Бове… Симон де Монфор… и настоятель из Во[-Серне] со своими судами отделились от флота. Они стремились к Иерусалиму… и покинули нас и нашу армию, когда мы находились в смертельной опасности». [444] Наряду с необходимостью отвечать на критику в словах Гуго чувствуется и искренний гнев на решение оставить экспедицию и действовать по своему разумению.
444
Hugh of Saint-Pol, Sources, 198-9.
Возможно, за попыткой превознести
Основную часть послания Гуго посвятил оправданию отклонения крестового похода в Константинополь. Он уже отмечал причины, по которым царевич Алексей должен был оказаться на престоле, а также сделанные им финансовые предложения, но основную и самую «славную» причину он приберег для заключительной части письма:
«Мы старались преуспеть в делах Христовых с божьей помощью, чтобы Восточная церковь, возглавляемая Константинополем, вместе с императором и всей империей воссоединилась бы с Римским понтификом, …признав себя дочерью Римской церкви. Пусть она и в будущем со склоненной головой благочестиво подчиняется ей, согласно доброму установлению. Сам патриарх, стремящийся к этому шагу, обращался с прошениями к Римскому престолу, чтобы стать под его омофор. Он вместе с императором присягнул нам в этом священной клятвой».
Другими словами, Гуго показывает нам, что крестоносцы объясняли свои действия благом католической церкви. Теоретически они преодолевали раскол, случившийся 149 лет назад, и это ли не был повод для благодарности и восхищения? Но Гуго несколько опережал события. Последующий дни показали, что он был излишне оптимистичен в оценке энтузиазма византийцев относительно подчинения их церкви Риму.
Еще одной причиной, по которой треб подчеркнуть успехи крестоносцев, было признание Гуго, что экспедиция не сможет отправиться на Святую Землю вплоть до следующей весны. Это тоже могло стать поводом для критики — поэтому Гуго объяснял, что задержка неизбежна, если они хотят получить выгоду от военной поддержки царевича для кампании в Египте. Он уверял, что ради такой помощи стоит и подождать. Крестоносцы и император уже написали грозное послание египетскому султану аль-Адулу (брату Саладина, которого на Западе обычно именовали Сафадином), «нечестивому захватчику Святой Земли», извещая его о том, что объединенные силы христиан скоро нападут на него. Гуго также выражает надежду на то, что жители Леванта ободрятся такой новостью и станут; ждать поддержки с новыми силами.
Одна из копий послания Гуго, отправленная графу Генриху Лувенскому, который участвовал в Германском крестовом походе в 1197–1198 годах, имеет дополнительный пункт с доводами в пользу присоединения к экспедиции. Грядущая египетская кампания описывается высоким рыцарским слогом:
«Тебе следует знать, что мы решились на поединок с султаном Вавилона [т. е. Каира], что рядом с Александрией. А потому, если кто-то пожелает служить во славу Господа и хочет носить прославленное и великолепное звание рыцаря, то пусть примет крест и следует Господу, и пускай отправляется на поединок во Имя Его, на который приглашает сам Всевышний». [445]
445
Hugh of Saint-Pol, Sources, 201.
Столь замечательный образ прекрасно сочетает рыцарскую одержимость турнирами с идеей крестового похода. Нападение на Египет рисуется как поединок, созываемый Господом, который предоставляет прекрасную возможность для героических подвигов. К тому же в отличие от обычных турниров, в которых сражаются из личных соображений, здесь деяния угодны богу.
Как мирянин, пытающийся убедить других принять крест, Гуго вполне уверен, что акцент на приближенных
к обычной жизни сторонах священной войны с наибольшей вероятностью может обеспечить желаемый результат. Возможно, слияние рыцарского турнира и священной войны дает возможность посмотреть на крестовые походы теми глазами, которыми смотрели на них сами крестоносцы — в отличие от священнослужителей. [446]446
Связь между изображениями турниров и крестовыми походами была не нова и просматривается в песне анонимного старофранцузской трубадура времен Второго крестового похода. См.: Phillips, Crusades, 182-3.
Дож Дандоло тоже составил послание, ныне утраченное, в котором пытался объяснить причины нападения на Зару. Иннокентий охарактеризовал это нападение как «акт насилия, который стал печально знаменит по всему миру». Дож подчеркивает, что осада Константинополя дала несомненную выгоду католической церкви, а также делу возвращения Святой Земли. [447]
Постепенно крестоносцы и византийцы привыкали к новым взаимоотношениям между ними, а тем временем шли приготовления к официальной коронации царевича Алексея. В знак одобрения попыток подтолкнуть православную Церковь к признанию верховенства Рима церемония была назначена на 1 августа — день святого Петра, в который достигший двадцати одного года юноша с большой помпой присоединился к отцу в качестве правителя Византийской империи.
447
Innocent III, Sources, 95-8.
И мемуары Виллардуэна, и корреспонденция лидеров крестового похода предпочитают опускать информацию о том, как Исаак Ангел царствовал в Константинополе в качестве соправителя. Возможно, причина кроется в том, что Исаак прежде заключил союз с Саладином — что должно было вызвать претензии к нему на Западе. Крестоносцы не хотели, чтобы пятно прежних связей лишало блеска их нынешний успех. Сконцентрировав внимание на Алексее IV, который не был запятнан прежней дипломатией, Виллардуэн обеспечивал себе возможность изящнее очернить его отца в случае последующих вероломных действий.
Вскоре после коронации Алексей IV направил папе римскому собственное описание событий, дополнив его благодарностями в адрес крестоносцев. Следует помнить, что он встречался с папой в начале 1202 года, когда Иннокентий отказал молодому царевичу в помощи. Алексей стремился превзойти письма графа Гуго де Сен-Поля и дожа, чтобы противостоять непочтительным отзывам о нем крестоносцев, покинувших экспедицию в Заре или на Корфу. Как и Гуго, Алексей стремился изменить точку зрения Рима и общественного мнения Западной Европы в отношении экспедиции, которая часто воспринималась как плохо руководимая и направляемая лишь корыстью. Эта задача была непростой — крестоносцам и их союзникам приходилось работать не покладая рук, демонстрируя свои успехи и подчеркивая пользу, которую их действия принесли католической церкви. Им настоятельно требовалось загладить очевидное неповиновение папе римскому в Заре.
Основными темами письма нового императора были, во-первых, моральное оправдание действий его крестоносцев, приведших к восстановлению на престоле беззаконно лишенного власти отца, а во-вторых — радостное извещение о том, что православная церковь согласилась признать верховную власть папы римского. Естественно, спасение Исаака и свое Алексей приписывал божественной воле. Он взял на себя труд объяснить, зачем крестоносцам понадобилась осада Константинополя — хотя и не приводил подробностей военных действий. Как и в письме Гуго де Сен-Поля, здесь доказывается «совершенная непредвиденность событий», в результате чего для установления власти в городе потребовалось применение силы.
В том, что дело дошло до войны, Алексей обвиняет враждебную пропаганду узурпатора: «Он так напитал ждавший нас царственный город своими ядовитыми речами, что тот принял латинян [крестоносцев] за врагов, пришедших свергнуть древние народные свободы».Разумеется, на самом деле Алексей сознательно использовал неприязненное отношение к уроженцам Запада в своих целях. Такие воззрения были для византийцев совершенно естественны — и, конечно, оставались потенциальной угрозой для нового режима.