Четвертый крестовый поход

Далее договаривающиеся стороны обратились к будущему самого Константинополя. В случае полного овладения городом было решено избрать шестерых французов и шестерых венецианцев. Они должны были, присягнув на Библии, выбрать человека, который, по их мнению, стал бы достойным правителем. Равенство между французскими и венецианскими избирателями отражало равнозначность трудов, выполняемых обеими частями армии под стенами города. Избранный императором воин должен был получить четверть покоренных земель, а также Влахернский и Буколеонский дворцы. Один из представителей второй части армии должен был стать патриархом и воссесть в Святой Софии. Таким образом, если бы императором стал француз, патриарх оказался бы венецианцем, при венецианском императоре был бы французский (либо германский или северо-итальянский) патриарх.

Оставалось распределить земли, титулы и имущество самой Византийской империи. Распределять поместья и должности был призван другой комитет — на сей раз из двенадцати венецианцев и двенадцати французов. Он же должен был определять, какими службами обязаны императору владельцы феодальных уделов.

У крестоносцев была возможность создать цельную самостоятельную политическую единицу. Нечто в том же роде предоставлялось Вильгельму Завоевателю в 1066 году, когда он занял Английское королевство. Хотя решения там принимал он сам, а не норманнская знать, Вильгельм, как и крестоносцы с венецианцами, имел дело с благополучным и устроенным государством. Напротив, спустя тридцать лет после завоеваний герцога Вильгельма, Первому крестовому походу потребовалось почти десять лет, чтобы установить контроль над комплексом разнородных политических образований, существовавших в то время в Леванте, чтобы в свою очередь создать на их основе четыре самостоятельных государства крестоносцев.

Французы и венецианцы прекрасно понимали, что падение Константинополя едва ли будет означать автоматическое подчинение всей Византийской империи. Жители Константинополя и его окрестностей почти наверняка были настроены враждебно по отношению к уроженцам Запада — а кроме того, существовал еще Алексей III, который вполне мог собрать вокруг себя греческую оппозицию. Поэтому крестоносцы согласились остаться на месте до марта 1205 года, чтобы утвердиться во вновь завоеванных землях. Это означало, что экспедиция на Святую Землю если и не прекращалась, то снова откладывалась. Все понимали, что, если Константинополь будет покорен, но оставлен войсками тем же летом, вероятность Утверждения новой Латинской империи становится ничтожной. Желающие остаться после марта 1205 года поступали в юрисдикцию императора, чтобы служить ему.

Разумеется, венецианцы благоразумно постарались закрепить в документах свое торговое влияние. Было установлено, что новый император не станет вступать в деловые отношения ни с одним из государств, находящихся в состоянии войны с итальянцами. Таким образом, экономические противники отстранялись от весьма богатого торгового региона.

И, наконец, была предпринята попытка урегулировать поведение крестоносцев, когда они вступят в город. Робер де Клари отмечает, что воинство крестоносцев было обязано принести на святыне присягу в том, что они не станут насиловать женщин и сдирать с людей понравившееся им платье. Кроме того, им вменялось в обязанность не трогать монахов и священников, за исключением случаев самообороны, а также не врываться в церкви и монастыри. [521] Освобождение от сдерживаемого сексуального напряжения было частым и ужасным элементом средневековых войн. Другой легкой добычей для противников оказывались церкви с богатыми облачениями и утварью. В качестве наказания за проступок провинившимся грозила смерть.

521

RC, 92.

Учитывая неприкрытую вражду между византийцами и крестоносцами, попытка предотвратить самые вероятные последствия войны была благоразумной — но, как мы увидим, не слишком успешной. Чтобы напомнить о том, что осада продолжается под знаменем священной войны, духовенство крестового похода наложило угрозу отлучения от церкви на нарушителей условий соглашения.

К началу апреля крестоносцы были подготовлены к сражениям. За месяцы пребывания близ Константинополя их положение много раз изменялось. Сперва они были приглашены в качестве союзников человека, имевшего законные притязания на престол; затем стали воинами, возведшими его на трон; затем разочарованными и оставленными чужаками, которых избегал бывший союзник и ненавидел его преемник; и, наконец, стали небольшой, но решительной осаждающей армией, у которой заканчивалось продовольствие и едва ли был другой выбор, кроме штурма самого могущественного города христианского мира.

Вечером 8 апреля флот был загружен и готов к отплытию на рассвете. На специально оборудованные суда были приняты лошади. С первыми лучами солнца предполагалось начать действия. В армии нарастало предвкушение боя. Для средневековых войн, а особенно для крестовых походов, сражениям непременно предшествовала духовная подготовка. Богослужение и исповедь были необходимыми условиями, обеспечивавшими погибшему крестоносцу награды на небесах. Воины разрешались от грехов и соединялись с Христом в таинстве причащения.

Наверняка крестоносцы испрашивали божественного заступничества — ведь как иначе могла двадцатитысячная армия взять Константинополь? Все, от самых знатных рыцарей до простых пехотинцев, знали, что следующие дни будут самыми решающими за всю кампанию. Во время первой осады Константинополя успех казался невероятным, однако он был достигнут. К апрелю 1204 года после убийства Алексея крестоносцы потеряли человека, узаконивавшего их присутствие под стенами города и способного предоставить существенную материальную помощь. Теперь они столкнулись с куда более враждебно настроенным населением, а собственное положение стало более шатким. Алексей обеспечивал уроженцев Запада продовольствием. Прожив с его помощью зиму, теперь они столкнулись с острой нуждой. Завоевание Константинополя принесло бы продовольствие и деньги, открывая перед крестоносцами единственную реальную для них возможность действовать дальше. Они чувствовали нравственное оправдание своих действий и располагали впечатляющим списком побед над греками. Однако стены Константинополя взметнулись еще выше, а во главе византийцев встал жестокий и решительный правитель.

Что принесет грядущий день? Скорую смерть от стрелы? Медленный и мучительный конец от переломов, полученных при падении с осадной лестницы или сброшенного булыжника? Ужасную гибель в пылающей смоле? Или же милость Господа, славу и богатство?

Самыми беззащитными оказывались те, кто должен был начинать атаку с навесных мостиков. Никита пишет об огромных наградах, предложенных тем, кто отважится подняться наверх и сражаться на мачтах. Для них жажда славы и вера в удачу должна была перевешивать предстоящий огромный риск. [522] По всему лагерю люди вспоминали свою жизнь, говорили о своих любимых и просили друзей передать весточку, если сами не вернутся из похода. Воины боролись со своими страхами, готовили оружие и молились о победе.

522

NC, 312.

Ранним утром 9 апреля флот крестоносцев подошел к участку стены, протянувшемуся между монастырем Эвергет и Влахернским дворцом. С характерной гордостью Виллардуэн вспоминает о том, насколько прекрасным зрелищем были военные корабли, галеры и транспорты, растянувшиеся на целую милю. [523] Каждое из военных подразделений находилось на группировавшихся вместе судах, над которыми морской бриз развевал флаги. С воинами на борту, нагруженные катапультами, лестницами и стенобитными таранами, корабли крестоносцев придвинулись к стенам и начали приступ.

523

GV, 89.

Стены Влахернского дворца не подходили к берегу, и крестоносцы сошли с кораблей и сосредоточили удар на узкой полосе земли между укреплениями и водой. Обе стороны вели активную перестрелку камнями и снарядами. Первые высадившиеся на берег сгрузили лестницы и прочие боевые устройства под жестоким огнем неприятеля. Когда крестоносцы начали переносить их к стенам, в щиты и доспехи воткнулись первые стрелы. Обычно стрелы не пробивали кольчуг, а если такое и случалось, то наносили лишь легкие раны. И все же они вонзались в доспехи, и вскоре солдаты напоминали огромных дикобразов, утыканных птичьими перьями.

После начала штурма стен солдаты перемешались, и обмен выстрелами был дополнен ударами топоров, мечей и копий. Часть лестниц удавалось оттолкнуть от стен, и тогда они падали вниз со смертоносным грохотом. Воинов сталкивали с лестниц, и те обрушивались на землю, где погибали или получали тяжелые увечья. Многих убивали мечами, пока они двигались вверх. Крики раненых и умирающих, рев команд на греческом, датском, итальянском, немецком или французском языках, возникающий по временам звук императорских фанфар, грохот раскалывающихся на куски ядер, разламывающих городские стены, сливались в адскую какофонию.