Четыре года в Сибири
Шрифт:
– Федя, немец, приехал...!
Я посреди радостных людей, и одиночество покидает меня, как тьма, изгоняемая светом.
Мой друг Илья, староста Забытого, пробивается с трудом через толпу, мой друг Степан, прежний каторжник, следует за ним. Мужчины останавливают дыхание, складывают руки, сначала ощупывают меня и не верят своим глазам. Их волосы растрепаны, воротники рубашек расстегнуты,
Они целуют нас обоих в щеки и лоб, они снова и снова смотрят на меня, шепчут непонятные слова, хватают меня, целуют меня опять. Они такие большие, такие сильные, и они пахнут здоровым телом, своим потом и землей, которую они обработали.
Мои бывшие товарищи напирают на меня, те немногие, которые добровольно остались в Сибири. В их глазах стоит немой вопрос о родине.
Толпа расступается, освобождая мне дорогу. Передо мной лежит моя маленькая изба... она осталась пустой... и в ней все сохранилось еще точно так, как я когда-то покинул.
– Наверное, ты когда-то приедешь... так думали мы все... ты же обещал это нам..., говорит один голос возле меня.
Да, я приехал. Теперь жгучая тоска многих лет стояла передо мной как осуществленная.
Я приехал... один.
Новое поколение выросло в Забытом. Старики учили мальчиков работать и молиться. Среди молодых людей было несколько тех, кто отвозил особо умело сделанные товары в далекий большой город для обмена. Это были в большинстве случаев сыновья прежних военнопленных. Раз в год они выезжали на лодках-осиновках наружу, «в мир», и их лодки везли также самые ценные меха лесных зверей. В городе они меняли их на чай, кофе, порох, свинец и все то, что нельзя было сделать в родной деревне, и снова возвращались после нескольких недель. Нередко одного или другого настигала выпущенная из засады пуля предателя или банды, которые всеми средствами и уловками следили за молодыми парнями, чтобы узнать, где скрывается их родная деревня. Так и некоторых трапперов ловили и зверски пытали, чтобы он предал своих братьев. Но умирающие глаза видели только его великого Бога, и смерть казалась ему легкой.
Четыре раза банды разбойников пытались
захватить деревню, так как прежние, находившиеся на большом расстоянии друг от друга деревни знали об убежище жителей Забытого, но единодушное желание, длительные наблюдения за близлежащим лесом, бывшей дорогой, непреодолимая воля к сопротивлению срывала эти нападения. Ни один из разбойников не ускользнул, никто не мог рассказать убийцам, что мирные крестьяне и трапперы жили благословенной Богом жизнью посреди мрачной тайги.Постоянно посты подслушивания лежали в засаде, они соорудили себе на деревьях площадки для наблюдения. Стуком по стволам деревьев они подавали сигналы, которые передавали другие, и лесные бегуны так доставляли сообщение в спрятанную деревню.
Провидению было угодно, что сильный пожар испепелил далекие окрестности, так что близлежащие деревни погибли в море огня, и с давних пор тут уже больше не видели никаких врагов.
Лето заканчивалось. Очень богатый урожай наполнял амбары. Приходила зима с ее плачущими, воющими бурями и все засыпающими массами снега, и жуткий мороз раскалывал деревья. Мне все это было знакомо, так как это стало моей второй родиной.
Потом снова пришла весна. Теплый воздух, греющее солнце, заново просыпающаяся жизнь. Новые зародыши, ростки внезапны покрыли весь маленький затерянный клочок земли, придя к пропавшим людям и в забытую деревню.
Новое лето – и новое расставание.
Еще раз увидел я зеленеющий луг с кудрявыми березами, маленькими цветами, щебечущими птицами, окруженный рекой, охранявшей мою святыню посреди испепеленной местности, могилу моей жены и моего ребенка, завянувший, распавшийся венок – привет от человека, который вынужден нести свое горе в одиночестве, глаза которого видели только это маленькое пятно земли.
Молчаливый, одичавший ждал меня. Он мог бы ждать меня и дольше, потому что он не знал времени. Его родиной была вся огромная страна.
Молча он греб вверх по течению, молча и безразлично взглянул он на свою плату и пошел дальше своим незнакомым путем... куда-то...
Так же, как и я.