Четыре голоса Тьмы

— Кто ты? — спросила я в третий раз.

— Раньше у меня была тысяча имен, — темный усмехнулся. — Большинство мне дали враги, некоторые — друзья, а несколько я придумал сам. Какое тебе назвать?

— Самое первое!

— Хороший ответ, — оценил некромант. — Я давно уже им не пользовался и даже почти забыл. Родители нарекли меня Дриготом. Да, ты можешь звать меня именно так. Дригот. Когда-то это имя мне очень нравилось.

— Дригот, ты сказал, что узнал меня?

— Да. Ведь именно ты убила мою тень. Я запомнил тебя, сразу понял, что ты попробуешь отомстить. Есть в тебе что-то такое. И это не только твоя кровь. Крови мало, нужен еще и характер. У тебя он есть. Поздравляю, ты меня нашла. И что же дальше? — спросил некромант с искренним любопытством.

— Темный, ты… я тебя… — я запуталась.

И в самом деле, что и, главное, как мне теперь с ним сделать? Мы оба пленники приспешников Подогайна. И жить мне осталось только до его прибытия. Архимаг, насколько я знала, очень не любит, когда кто-то мешает его планам.

— Темный, — повторил некромант. — Ты думаешь, что Тьма это непременно зло? Тьма — это та цель, к которой можно пройти разными путями. И у каждого он свой.

— Я знаю, — сказала я, вспоминая Заратайна и Горка, но Дригот не обратил на мои слова никакого внимания.

— Да и цели, на самом-то деле, различаются. Ибо Тьма сама неоднородна, в ней есть несколько потоков, частей, голосов — можно называть по-разному — которые отличаются друг от друга и подчас могут вступать в спор. Я не знаю — даже я не знаю! — чем была та, Изначальная Тьма в Багровом море, но теперь Тьма лишь слепок с нашего мира. И глупо рассматривать ее как самодовлеющую и тем более злую сущность. Тьма — это наш ребенок, мы породили и вырастили его. Но не смогли принять и воспитать.

Похоже, некромант соскучился по слушателям. Особенно по тем, которые не могли до него дотянуться. Но неожиданная лекция меня заинтересовала.

— Наш ребенок? Ты называешь Тьму дитем?

— Да! Не обязательно это человеческое дитя. Может, это волчонок, которого подобрали в лесу и выкормили. Он вырос и стал не нужен. Его попытались выгнать обратно в лес, и тут в нем взыграла его звериная сущность. Хотя почему звериная? Как и самый обычный человек, волк не захотел оставлять свой новый дом. Он привык к нему, и когда его вилами погнали к воротам, он извернулся и…

— Зачем же мы выкормили Тьму? И чем?

— Мы выкормили ее собственными жизнями. Мы сделали Тьму могущественнее, а потом сами же прельстились ее мощью. Мне кажется, это бесконечный процесс. Я не знаю, кто начал его. Но с тех пор Тьма стала гораздо сильнее, и все больше людей потянулось на ее зов. А чем больше в мире темных, тем сильнее Тьма. Вернее, становится сильнее — после их смерти. Ведь темные после смерти попадают именно туда, во Тьму, умножая ее мощь. И рано или поздно может прийти время, когда сила Тьмы не станет вмешаться в ее границы и вырвется вовне.

Я задумалась. Некроманты после смерти попадают во Тьму. В последнее время она стала так резко набирать силу, что на Дороттайн перебросили почти всех магов. Даже отсюда, из только что покоренного Диммира. В котором было истреблено огромное количество темных. Так значит… значит…

— Диммир! — выдохнула я. — Грандиозная бойня для некромантов…

— Да, — подтвердил Дригот. — Невероятное жертвоприношение Тьме.

— Инквизиция?

— Тоже. В последние годы у меня создалось впечатление, что кто-то специально убивает темных, чтобы усилить Тьму. Я ощущал, как растет ее мощь, как ей становится тесно в ее границах. А потом ко мне пришли эти, — некромант взглядом показал на магов, — и я сразу понял, что это они. Вернее не они, а их главный.

— Шресто Подогайн?

— Да, именно он. Он сильный и умный маг. Мои темные собратья много веков пытались пробиться ко мне. Не на помощь, нет. Они стремились получить мою силу и знания. А Подогайн смог. Быстро и с совсем небольшими потерями, — я поморщилась, вспомнив тело Хлоя Орженса. — Архимаг одержим безумной идеей и ни перед чем не остановится, он вознамерился устроить грандиозное очищение мира.

— Зачем?

— Он считает, что мир несовершенен. Мы разговаривали достаточно долго. Подогайн рассказал про свои попытки социальных преобразований — всеобщее равенство и прочий бред. Мы даже вместе над этим посмеялись. Вернее, смеялся я, а Подогайн пару раз что-то там проскрипел. Даже зомби хохочут естественней. Потом он сказал, что понял свою былую наивность. Людей так просто не исправить. Их слишком много, и они слишком привыкли к обыденной неправильной жизни. Поэтому необходимо уничтожить старый мир и на его обломках построить новый.

— И ты… ты согласился ему помочь?

Дригот захохотал. Да так, что затряслось даже его распятое тело. И только когда маги стали на него подозрительно поглядывать, взял себя в руки.

— Девочка, твоя наивность меня умиляет. Так ты решила, что этот твой архимаг пришел ко мне за помощью? Оторвал меня от, несомненно, важных темных дел и предложил вдвоем уничтожить мир? А потом вместо благодарности распял?

— Ну… вроде так… — мне стало стыдно.

— Я вишу здесь многие века. С тех самых пор, как легионы Лилдомской империи уничтожили мои темные армии. Да, когда-то я правил большей частью этого континента. Но гордыня погубила меня. Я стал поглядывать за океан, где как раз набирала силу империя. Они разбили меня и взяли в плен. Их маги оказались достаточно умны, чтобы не убивать меня и не усиливать таким образом Тьму. Их последователи забыли об этом, и Тьма поглотила империю. А я… я остался здесь…

Я потрясенно молчала. Второй прорыв Тьмы произошел больше полутора тысяч лет назад.

— Так все это время ты висел здесь?

— Да, все время. Но большую часть времени я провел в наведенном на меня лилдомскими магами сне, пробуждаясь лишь в те моменты, когда Тьма начинала набирать силу, и здешние запоры ослабевали. Я помню, как в руины приходили порой приходили люди. В основном они погибали. Но не все, о нет. Несколько десятилетий назад наверху была небольшая экспедиция. Кажется, они просто исследовали развалины. Я смог дотянуться до одной женщины, которая приблизилась ко мне сильнее прочих, и она унесла в себе мой дар, часть моей сущности…

— А что Подогайн? — прервала я словоизлияния некроманта, которая явно ударился в воспоминания, не имеющие отношения к происходящему.

Дригот почему-то сдавленно хихикнул, но продолжил:

— Подогайн разбудил меня окончательно. Он сильно рассчитывал на меня, готовил мне роль последней искупительной жертвы, после которой Тьма должна была обрушиться на мир. О, как же он оказался разочарован!

— Почему? Твоя сила уменьшилась за долгие века и Тьму тобой не накормишь?

— Нет, моя сила осталась при мне. И если теперь дать мне волю, я могу перевернуть этот мир вверх ногами… Армии тупых зомби? Чепуха! За прошедшие века я придумал столько новых сущностей! И если их выпустить в мир, то меня уже никто не остановит… Но я уже не хочу этого. За долгие веки я сильно изменился, мне было сложно принять это, очень сложно. Но я увидел Подогайна — о! когда-то я сильно походил на него! — и осознал, что я уже другой. Да, другой.

— И поэтому он не убил тебя?

— Да. Теперь моя мощь оказалась бы на другой чаше весов. Тьма стала бы сильнее, но прорыва бы не было.

— Почему же?

— Потому что Тьма она… разная. В ней можно выделить четыре голоса, потока, личности… их можно называть по-разному. Один голос — голос ребенка, который далек от взрослых забот, его цель — игра, и ему нужен мир как… как песочница. Второй же — подросток, который стремится доказать что-то миру, подчинить его себе, изменить в угоду своим желаниям и идеалам. Да, когда-то я тоже был таким, а Подогайн — до сих пор такой вот подросток, несмотря на почтенный — по вашим меркам, конечно — возраст и все регалии. Он воюет против несовершенства мира, и не придумал ничего лучше, как спустить на него Тьму. Типичная позиция для подростка.

— А остальные… голоса?

— Третий — это взрослый, его интересует внешний мир, но он готов воспринимать его во всем многообразии. И не пытается изменить то, что изменить нельзя. Его цель — познание, он хочет разобраться во всем, проникнуть в самую глубь, но не ломать. Ломать ему уже не интересно. Это слишком примитивно. А четвертый голос — голос старца, уставшего от всего. Он хочет покоя. Покой… какое прекрасное слово…

В голосе Дриготе прозвучала безмерная усталость. Он жаждал покоя, но ему мешали достичь его.