Четыре мушкетёра (сборник)

— Пока его не вывели оттуда, — старался Планшеев, который в этой истории пострадал больше всех.

— А когда вывели? — спросил Вартанян.

— Я думал, что вы уже улетели.

— Куда же мы могли улететь, — не унимался Планшеев, — если мои деньги были у тебя?

— Так я же хотел их тебе отдать, но ты сам всё испортил.

— Ну ты вообще, Атасов! Это же надо, а? Это я всё испортил!

— Ну конечно, — продолжал Атасов. — Ворвался в отделение, перепугал милиционеров. Ты знаешь, что они мне про тебя сказали?

— Что?

— «Мы не можем вас отпустить, потому что если у вас такие друзья, как этот, то ваше место только за решёткой». Вот что они мне сказали.

— Ну ты даёшь! — Возмущению Планшеева не было границ. — А потом они, значит, под конвоем тебя до такси вели?

— Конечно, они уже стали опасаться за меня. Мне надо было либо оставаться, либо уезжать.

— Я ничего не понимаю, — начал Арамич.

Но Вартанян, кажется, начал что-то понимать.

— Я, кстати, тоже не понимаю, куда ты делся? — спросил он Арамича,

— Как то есть куда делся? Я за ними бегал, — Арамич показал на Атасова и Планшеева.

— Это где же ты за мной бегал? — возмутился Атасов, радуясь тому, что можно теперь взяться за Арамича. — Это он за мной бегал, — Атасов показал на Планшеева.

— Ему было из-за чего бегать, поэтому он бегал быстрее меня. А так мы с Порточенко ждали Вартаняна в ресторане, а потом я пошёл искать вас.

— И начал со стоянки такси, — угрюмо добавил Порточенко.

— Откуда ты знаешь? — занервничал Арамич.

— По радио объявили! — И Порточенко гулко захохотал.

— А ты сам-то почему не полетел? — Арамич перешёл в наступление.

— А я напился, пока рейс откладывали, — сказал Порточенко, и все, по его мнению, обязаны были отнестись к этой причине максимально уважительно.

Все так и отнеслись, кроме Вартаняна.

— Вопрос в другом, — продолжал Порточенко, — куда делся Планшеев?

Тут обрадовались все трое пропавших.

— Ну вы это вообще! — Планшеев даже задохнулся от возмущения. — Вы сначала не заехали, а потом, ну вы вообще… — И Планшеев замолк, вспомнив двести рублей, которые он так и не увидел.

— Немногословное объяснение, — промолвил Атасов.

— Ты не увиливай! — прогрохотал Порточенко. — Если виноват, отвечай! Понял?

— Действительно! — возмутился Арамич.

— Ну, что я говорил? — резюмировал Атасов. — Это всё он. Видишь теперь, — обратился он к Вартаняну, — вот кто во всём виноват.

Но Вартанян давно уже понял, кто виноват. Он уже не верил своим друзьям и ждал только, когда кончится спиртное, потому что знал, что до этого момента они всё равно не уйдут, а после не задержатся ни на минуту.

Бонасеева сидела в кресле и листала журнал. За весь вечер она не проронила ни слова. Да и что было говорить! Деньги, она понимала, не вернёшь, а всю комедию наблюдала не в первый раз и, собственно, ничего другого от этих друзей не ожидала.

Разговор ещё раз коснулся истории с отлётом в Одессу, но по мере нарастания количества выпитого росло число подробностей, оправдывающих всех, кроме Планшеева. Но Планшеев уже не обращал на это внимания. Потом Атасов подсел к Вартаняну и так тихо, чтобы не слышал никто из окружающих, сказал не совсем твёрдым голосом:

— А теперь смотри сюда. — Он вынул из бумажника фотографию и показал её Вартаняну. — Вот из-за кого я не полетел в Одессу.

С фотографии на Вартаняна смотрела помолодевшая лет на десять Мила.

— В аэропорту её увидел, жена моя бывшая, — пояснил Атасов.

— И давно бывшая? — только и спросил Вартанян, покосившись на Катю.

— Да, давно и надолго. Но… — Атасов многозначительно вложил фотографию обратно в бумажник. — Мы расстались, вернее, она рассталась. Со мной. Она в милицию пошла работать. А я с ней был не в ладах. Сперва с милицией, а потом с ней. Она и сказала: «Не могу жить с таким, как ты». Это я, значит. И ушла. А я что? Я ничего.

Он замолчал, вернулся на своё место и после этого только грустил. А Вартанян сидел и соображал. «Вот она какая, ревизор по ювелирным магазинам, — думал он, не решаясь приставать к Атасову с расспросами в присутствии Бонасеевой, — теперь всё понятно».

А спиртное на столе неумолимо приближалось к концу. Вот уже и Планшеев запел отходное ариозо. Он встал и, театрально показывая рукой на строй пустых бутылок, пропел: «Вот и всё, что было». Впоследствии эта фраза станет шлагвортом в популярной песне, исполненной популярным певцом. Но в то время шутка не прибавила ни веселья, ни тем более спиртного, и все пошли по домам.

А Вартанян с Катей остались одни. Они ещё долго ликвидировали следы пиршества, потом долго просто так ходили по квартире, а потом повторилась та же сцена, что и до прихода незваных гостей: Катя не любила разнообразия. Но сцена затянулась до утра.

Во всех книжках Вартанян читал, что, после того что было между ним и Катей, он, как честный человек, должен жениться. С этой мыслью он побежал в ванную умываться, с этой мыслью он брился и с ней же пошёл к завтраку, когда Катя позвала его.

Он знал, что шила в мешке не утаишь, и поэтому прямо сказал Кате, что хочет на ней жениться. Катя несколько секунд смотрела на него молча, а потом у неё началась истерика. Она хохотала так, что задыхалась, хватала себя за голову, за бока, корчилась от боли, не могла остановиться. Затем, вытерев слёзы, сказала: «Ну умора» — и продолжала завтракать.

Вартанян сначала отнёс эту реакцию на счёт своей неопытности в амурных делах и тут же попытался реабилитировать себя. Но все его разговоры о женитьбе наталкивались на искреннее недоумение Бонасеевой.

Завтрак окончился, она пошла мыть посуду, он пошёл за ней, не переставая пылко говорить об одном и том же. Бонасеевой было уже не до смеха: впервые за всю свою трудовую деятельность она пожалела, что сегодня воскресенье и не надо идти на работу. Для Бонасеевой это была очень глубокая мера сожаления.

В конце концов ей пришлось сказать Вартаняну: «Глупышка, да разве тебе так плохо?» — не поясняя далее все преимущества брака по расчёту перед браком по так называемой любви.

На миг Катя представила себя женой Вартаняна, и ей снова стало весело. Затем Катя нашла какой-то предлог выйти из дома, чтобы отделаться от «жениха», а Вартанян, огорошенный неудачным сватовством, побрёл в свою комнату поразмышлять о причинах такого сокрушительного поражения, которому, по мнению Атасова, любой мало-мальски уважающий себя мужчина радовалг ся бы ещё дня три. Ибо, по утверждению всё того же Атасова, только в юности нас одолевает проблема, как сойтись с женщиной, а всю остальную жизнь — как разойтись. Но, увы, и Атасова с его сентенциями не было, да и видеть его Вартаняну после вчерашнего вовсе не хотелось. Ни его, ни остальных друзей: от этого становилось ещё грустнее.