Четыре пера

— Что они копают? — спросил он.

— Колодец, — ответил Фивершем.

— Колодец? — обеспокоенно переспросил Тренч, — и так близко к Нилу! Зачем? Что за нелепость?

— Не знаю, — ответил Фивершем.

Он и в самом деле не знал, но с ужасом подозревал причину, по которой рыли колодец на территории тюрьмы. Однако не хотел делиться своими подозрениями, пока его спутник не окрепнет достаточно, чтобы выдержать разочарование. Но через несколько дней его подозрения оправдались — всем объявили, что вокруг «Дома камня» построят высокую стену. Слишком много узников в кандалах сбегало на пути к Нилу, и в дальнейшем их круглый год будут держать за стеной, которую пленники сами же и построят из высушенных на солнце глиняных кирпичей. Фивершем работал вместе со всеми, и Тренч, как только смог стоять, присоединился к нему.

— Пропала наша последняя надежда, — сказал он, и хотя Фивершем открыто не согласился, но в глубине души пришел к тому же выводу.

Они ставили кирпичи один на другой и скрепляли их на шип. Каждый день стена вырастала на фут. Они собственноручно замуровывали себя. Когда они закончили, образовалась двенадцатифутовая стена, гладкая и прочная. На ее поверхности не было ни единого выступа, куда можно поставить ногу; её не сломать за одну ночь. Тренч с Фивершемом в отчаянии созерцали её. Даже пальмы Хартума теперь были спрятаны от их глаз. Днем ярко-синий квадрат, а ночью темно-синий квадрат, украшенный драгоценным серебром и сверкающим золотом, ограничили их мир. Тренч закрыл лицо руками.

— Не могу на это смотреть, — сказал он надломленным голосом. — Мы строим собственный гроб, Фивершем, это правда. — Затем он поднял руки и громко воскликнул: — Неужели они никогда не придут по Нилу, канонерки и солдаты? В Англии про нас забыли? Боже мой, про нас забыли?

— Тише! — ответил Февершем, — мы найдем способ побега, не бойся. Нужно подождать полгода. Слушай, мы оба ждали годами. Шесть месяцев разве срок?

Но хотя ради товарища он говорил уверенно, его сердце оборвалось.

Не стоит подробно останавливаться на их жизни в эти полгода. За чудовищной оградой спокойно жили только бесчисленные паразиты. Извне не поступало никаких новостей. Они питались своими мыслями, так что вид ящерицы на стене становился поводом для восхищения. По ночам их жалили скорпионы, время от времени избивали тюремщики.

Они жили во власти капризов Идриса-эс-Саира и Небби Хиддра, который жаловался на них калифу именно тогда, когда Идрис больше всего нуждался в деньгах для своей голодающей семьи. Калиф присылал к ним людей, чтобы обратить в единственную истинную религию; и оба узника с нетерпением ждали долгих богословских споров. Иногда их освобождали от самых тяжелых кандалов и позволяли спать на открытом воздухе, или вдруг, без причины, лишали этих привилегий, и они боролись за жизнь в «Доме камня».

Полгода подошли к концу. Начался седьмой, и даже через две недели мальчик, приносивший еду Фирвершему, не мог обрадовать их известием, что Абу Фатма вернулся.

— Он никогда не появится, — сказал Тренч в отчаянии.

— Обязательно появится, если он жив, — сказал Фивершем. — Но жив ли он?

Прошел седьмой месяц, и однажды утром в начале восьмого в тюрьму пришли двое телохранителей калифа, они переговорили с Идрисом. Идрис направился к двум заключенным.

— Истинно, Аллах добр к вам, люди из плохого мира, — сказал он. — Вы взглянуть в лицо калифа. Как вам повезло!

Тренч с Фивершемом поднялись с земли с не очень радостным настроем. «Чего он от нас хочет? Это конец?» — такие вопросы крутились у обоих в голове. Они прошли за двумя охранниками через дверь и дальше по улице к дому калифа.

— Это означает смерть? — спросил Фивершем.

Тренч пожал плечами и сердито рассмеялся.

— В картах Небби Хиддра предсказывалось нечто подобное, — сказал он.

Их привели на великолепную парадную площадь перед мечетью, а оттуда в дом калифа, где еще на пороге сидел еще один белый. Калиф сидел на ангаребе, рядом с ним стоял седобородый грек. Калиф объяснил, что они оба займутся производством пороха, которым вскоре ударят по армии турков.

Фивершем хотел было сказать, что ничего не понимает в этом процессе, но Тренч перебил его, заявив на беглом арабском, что касательно пороха для него нет никаких тайн, и им обоим сообщили, что на фабрике за ними присмотрит присутствующий здесь грек.

За что оба узника должны будут благодарить этого грека до гробовой доски. Есть в мире истинные самаритяне. Из чистой жалости, зная, что эти двое заперты в «Доме камня», он предложил калифу нанять их, и из того же сострадания прикрывал их недостаток знаний.

— Я ничего не знаю о производстве пороха, — сказал Тренч. — Но мы каждый день будем уходить из тюрьмы, а это уже кое-что, пусть мы и должны возвращаться каждый вечер. Кто знает, когда подвернется шанс сбежать?

Пороховая фабрика располагалась в северной части города, но на берегу Нила, за пределами большой глинобитной стены и в конце рынка рабов. Каждое утро двух заключенных выпускали из тюремной двери, они шли вдоль берега реки за пределы городской стены, и проходили на пороховую фабрику мимо складов охраны калифа. Каждый вечер они возвращались по той же дороге в «Дом камня». С ними не было охраны, поскольку побег казался невозможным, и во время каждого такого похода они с надеждой высматривали человека в синем. Но прошли месяцы, и май принес с собой лето.

— Что-то случилось с Абу Фатмой, — сказал Фивершем. — Может, его поймали в Бербере. Его как-то задержали.

— Он не придет, — сказал Тренч.

Фивершем больше не мог притворяться, что надеется. Он не знал о ранении мечом, полученном Абу Фатмой при побеге через Бербер по возвращении из Умдурмана. В этом городе его узнал один из старых тюремщиков и легко вывел из строя одним ударом в бедро.

Из-за этой раны он провел большую часть года, медленно выздоравливая в больнице Ассуана. Но хотя Фивершем ничего не слышал об Абу Фатме, к концу мая он получил известие, что побег готовит кое-кто другой. Когда они с Тренчем однажды вечером в сумерках проходили между хранилищами и городской стеной, в тени одного из узких переулков, простирающегося от хранилищ, какой-то человек прошептал им, чтобы они остановились.

Тренч опустился на колени и стал осматривать ногу, как будто порезался о камень, и в этот момент мимо прошел мужчина и уронил клочок бумаги Он был торговцем из Суакина, державшим лавку на зерновом рынке Умдурмана. Тренч поднял листок, зажал его в руке и захромал дальше вместе с Фивершемом. На листке не было ни адреса, ни фамилии, и когда дома остались позади, только стена справа и Нил слева, Тренч снова присел. У кромки воды собралась толпа, между ними и толпой туда-сюда сновали люди. Тренч закинул ногу на ногу и осмотрел ступню. И одновременно развернул записку в руке и прочитал вслух. Он читал с трудом, его голос дрожал. Фивершем едва слышал, кровь стучала в висках.

— «Человек принесет вам коробок спичек. Доверьтесь ему. Сатч». Кто такой Сатч?

— Мой большой друг, — ответил Фивершем. — Значит, он в Египте! Он написал, где именно?

— Нет, но раз записку принес Мухаммед Али, торговец зерном, мы можем быть уверены, что он в Суакине. Человек со спичками! Только подумайте, мы можем увидеть его уже сегодня!

Но лишь спустя месяц на берегу реки к ним протолкнулся араб и сказал: «Я человек со спичками. Завтра в это же время у складов». И проходя мимо, он бросил на землю коробок цветных спичек. Фивершем тут же остановился.