Четыре сестры-королевы

– Пожалуй, я была согласна с мамой там, у ее постели, – говорит Элеонора в карете по пути в Париж – редкий и восхитительный случай, только они вдвоем, в полном уединении. – Я видела, как ты сжала зубы, когда она убеждала тебя не бороться за Прованс. Я поду-мала, что мы сестры. Мы должны держаться вместе, а не врозь. Женщины вообще должны держаться вместе.

Маргарита смеется:

– Бланка Кастильская согласилась бы, как ты думаешь?

– Но она сама – прекрасный пример. Насколько лучше было бы Франции – и вам обеим, – если бы она учила тебя, а не боролась с тобой. Ты только теперь вновь обрела силу и уверенность, которыми обладала в тринадцать лет и которые утратила из-за нее.

– А теперь ты хочешь, чтобы я обнималась с Клеопатрой?

Элеонора бросает на нее мрачный взгляд:

– Да, я думала так. Пока не узнала о намерении Карла взять Сицилию себе. Мы с Генрихом планировали съездить в Рим подать петицию новому папе лично. Но мятеж баронов продлился дольше, чем мы думали.

– Папы все умирают и умирают, – говорит Маргарита. – Уже шестой за последние пятнадцать лет. И всякий раз мы оказываемся в подвешенном состоянии.

Каждому новому папе она посылает запрос на свою часть Прованса. Большую часть жизни после смерти отца она провела в ожидании, когда мужчины решат ее судьбу.

– Папа Климент вряд ли успел даже согреть свое кресло. Однако умудрился отозвать обещание отдать Сицилию Эдмунду и пообещал ее Карлу.

– Карл и Беатриса присутствовали на церемонии его восшествия на трон. Наверное, тогда же и получили ауди-енцию.

Изгнав маму в Париж, затем перебив восставших в Марселе, Карл и Беатриса нашли возможность отправиться в Рим и даже задержаться там. Время – рос-кошь, которую Элеонора и Маргарита не могут себе в последние годы позволить.

– Я чувствую себя, как будто меня поразили в сердце. – Рыдания сжимают Элеоноре горло. Она вытирает слезы кружевным платочком [65] . – Я годы хлопотала, чтобы Сицилия досталась Эдмунду. Обхаживала, уговаривала и увещевала каждого лорда, графа и церковного иерарха в Англии. Мы были так близки к успеху. Так близки. Теперь же мой мальчик после смерти Генриха получит один Ланкастер, а этого не хватит его собственным сыновьям. Будь проклята Беатриса с ее амбициями!

65

Анахронизм: кружева появились лишь в XIV веке. А носовые платки в средневековой Европе получили распространение только в эпоху Возрождения.

– Одно слово Карла – и она прыгает к нему под ручку, как бы ни были гнусны его преступления. Она не одна из нас, Нора.

– Полагаю, да, – соглашается Элеонора. Выглянув в окно, она видит, как ее мечта о Сицилийском королевстве проплывает мимо. – Марго, а как ты думаешь: он ее бьет?

– Думаю, она его.

Позже кучер будет рассказывать, как сестры почтили память своей матери, а из кареты раздавались такие громкие крики и вопли, что он чуть было не принял это за смех.

* * *

Генрих Германский вырос. Сколько времени прошло с тех пор, как Маргарита видела его в последний раз? Ричард и Санча впервые привели его на празднование Рождества одиннадцать лет назад. Это был тощий юноша, готовый на любые безрассудства, а розовые щеки контрастировали с его развязностью. Теперь ему уже тридцать, это широкоплечий мужчина с мрачной складкой у рта, он стоит, расставив ноги, и в нем видна уверенность. При столь сильной перемене никто не нашел нужным представить его Маргарите: он – копия своего отца в этом возрасте, разве что отрастил клочок бороды и его песчаного цвета волосы ниспадают на плечи. Он низко кланяется ей и Элеоноре при их входе в зал. Рядом с ним папский легат Ги в коричневом камзоле и широкополой шляпе, которая бросилась Элеоноре в глаза.

– Мы приехали из Англии. Ситуация очень тяжелая, – говорит легат. – Король Генрих и принц Эдуард захвачены мятежниками в плен в битве при Льюисе. Граф Лестер расположился в Вестминстерском дворце и созвал сессию парламента. Я слышал, что он сидит на троне.

– На троне! – раздается голос вошедшего в зал Людовика. – На месте, с которого правили поколения Божьих помазанников? Симон де Монфор слишком много на себя берет.

– Его Милость папа Климент согласен с вами, – говорит Ги, преклоняя колено и целуя королевский перстень [66] .

66

Нелепость: Ги – это, по всей видимости, Ги де Фулькуа, который в 1264 году был направлен в Англию как папский легат. Но в феврале 1265 года он сам взошел на папский престол под именем Климента IV.

– Симон замахнулся на место короля.

– Да, Ваша Милость.

– Но это мятеж! И кощунство.

– Да.

– Хорошо. Значит, папа Климент осудит его?

– Он уже выпустил указ об отлучении его от церкви.

– Мудрое решение. Но вы не объявили о нем в Англии?

Легат, потупившись, молчит. Потом начинает оправдываться:

– В Англии хаос. Я подал голос, но никто ему не внял. И там теперь совершаются другие преступления. Еще серьезнее…

– Мой Генрих! Что с ним? – Элеонора прижимает руку к груди.

– Он невредим, моя госпожа, – с поклоном говорит сын Ричарда.

– А Эдуард?

– Слава богу, тоже.

Элеонора прищуривается на него:

– Но ты теперь служишь Симону.

– Я его заложник.

Маргарита заметила, как его взгляд скользнул по щеке сестры. Элеонора остается королевой обаяния даже в свои сорок. Генрих продолжает:

– Вы не слышали? Я тоже был захвачен в плен при Льюисе – сражаясь рядом с Эдуардом.

Жалобы Ричарда Людовику, вкупе со звоном монет, сделали свое дело: его сына освободили из французской тюрьмы.

– Принц намерен огласить условия графа Симона, – говорит легат.

– Я не веду переговоров с Симоном де Монфором, – говорит Элеонора. – Я королева Англии, а он едва граф, и к тому же изменник.

– Он держит в заложниках короля и принца Эдуарда, – напоминает Генрих.

– У меня войска во Фландрии, Пуатье и Ирландии, кроме того, в Англию готовится отплыть французское войско, – отвечает Элеонора. – Если Симон хочет повоевать, мы предоставим ему такую возможность.

– Король просить вас воздержаться от этого. – Ги вручает Элеоноре письмо. Она быстро читает и передает Маргарите.

– С Божьей помощью мы спасем их, – говорит она, пока Маргарита читает: «Они убьют нас, если вы пошлете иностранные войска». – Симон не запугает меня.

– У меня есть план, – с нетерпением говорит Генрих. – Я думаю, мы можем освободить Эдуарда без войны – а он освободит короля.

– Симон де Монфор – твой друг, – говорит Элеонора. – С чего бы это мне тебя слушать?

– Он мой бывший друг, – отвечает Генрих Германский. – А вы моя тетя. – Он мило краснеет.

Уголки Элеонориных губ поднимаются вверх. А сколько времени прошло с тех пор, как мужчина с вожделением смотрел на Маргариту! Теперь она поседела и раздалась, старуха. Не в состоянии больше смотреть на их t^ete-`a-t^ete, она ускользает в свои покои, намереваясь отдохнуть.

По пути она бормочет себе под нос – недавно приобретенная привычка. Теперь, когда наконец обрела голос, она не в состоянии сдержать его. «Завидуешь вниманию молодого человека, в твои-то годы? А что проку женщине в красоте?» Ее внешность только разжигала ревность Бланки Кастильской и принесла Маргарите много страданий. А Санча со своей совершенной красотой вышла за человека на двадцать лет старше ее, которому скоро наскучила. Элеонора своими чарами завоевала множество поклонников – а где теперь ее сторонники? Попрятались, как паразиты, по темным углам, слишком напуганные Симоном де Монфором, чтобы укрыть ее от камней, грязи и обвинений в супружеской измене.