Четыре сказки
Шрифт:
Ваньки-маньки бежат с зеркалом. Смолены-ти рожи глаза розлепили, себя увидали, одночасно их в омморок бросило.
Полчасика полежали, опять в уме сделались. Друго запели:
– Держите вора-мазурика!.. Хватайте бродягу!
Царь кулаком машется:
– Сказывайте, как дело было.
Вот те в подолы высморкались, утерлись, рассказывают… Царь слушал и сам заплакал:
– Он это! Он, злодей Капитонко, мне назлил… Он, вор, меня и из города выманил. Не семья теперь, а мостова асфальтова! Ишь пеком-то вас как сволокло… Охота народ пугать, дак сами бы сажи напахали, да розвели, да и мазали
– Ничего, папенька, мы шшолоку наварим, и пусть поломойки личики наши кажно утро шоркают.
Царь побегал-побегал по горнице, на крыльцо вылетел.
Народишко, который ради скандалу прибежал, с крыльца шарахнулся. Царь кричит:
– Стой! Нет ли человека, кто мужика со смолой в рожу видел?
Выскочили вперед две торговки, одна селедошница, друга с огурцами:
– Видели, видели! Мушшина бородатый в сертуке туда полз с туесом, а обратно порозной.
– В котору сторону пошел?
– А будто по мосту да в Заречье справил.
– Тройку коней сюда! – царь кричит.
Тройку подали. Царь с адъютантом сел, да как дунули-дунули, только пыль свилась да народ на карачки стал. Через мост, к зарецким кабакам, перепорхнули. Катают туда-сюда, спрашивают про Капитонка:
– Тут?
– Нет, не тут.
– Тут?
– Нет, не этта!
Буди в канской мох мужичонко провалился… А Капитонко ведь там и был.
Учуял за собой погоню – бороду, метлу-ту, отвязал, забежал в избушку. Там старуха самовар ставит, уголье по полу месит.
– Ты, бабушка, с чем тут?!
– Чай пить средилась. А ты хто?
– Чай пить?! Смертной час пришел, а она чай пить… Царь сюда катит, он тя застрелит.
– Благодетель, не оставь старуху!
– Затем и тороплюсь. Скидовай скорей сарафанишко да платок, в рогозу завернись да садись под трубу заместо самовара.
Живехонько они переменились. Капитонко уж в сарафане да в платке по избы летат, самовар прячет, бабку в рогозу вертит, на карачки ей ставит, самоварну трубу ей на голову нахлобучил:
– Кипи!
Тут двери размахнулись, царь в избу. Видит – старуха около печки обрежаится:
– Бабка, не слыхала, этта мужик в сертуке мимо не ехал?
А Капитонко бабьим голосом:
– Как не видеть! Даве мимо порхнул, дак пылк столбом.
– В котору сторону?
– Не знай, как тебе россказать… Наша волость – одны болота да леса. Без провожатого не суниссе.
– Ты-та знашь место?
– Родилась тут.
– Бабка, съезди с моим адъютантом, покажи дорогу – найди этого мужика… А я тут посижу, боле весь росслаб, роспался… Справиссе с заданием, дак обзолочу!
Мазурик-то и смекат:
– Золотить нас не нать, а дело состряпам. Сидите, грейте тут самоварчик, мы скоро воротимся, чай пить будем.
Капитонко в платок рожу пуще замотал – да марш в царску коляску. Только в лесок заехали, эта поддельна старуха на ножку справилась, за адъютанта сграбилась да выкинула его на дорогу; вожжи подобрала, да только Капитонка и видели. А царь сидит, на столе чашки расставлят. Бедна старуха под трубой – ни гугу. На улице и темнеть стало. Царю скучно:
– Што эко самовар-от долго не кипит?
Его
величество трубу снял, давай старухе уголье в рот накладывать…Удивляется, што тако устройство. Потом сапог скинул, бабке рожу накрыл, стал уголье раздувать. Старуха со страху еле жива, загудела она, зашумела, по полу ручей побежал… Царь забегал:
– Охти мне! Самовар-от ушел, а их чай пить нету. Скоре надо заварить…
Хочет самовар на стол поставить:
– На! Где ручки-те?
Старуху за бока прижал, а та смерть шшекотки боится: она как визгнет не по-хорошему… И царь со страху сревел – да на шкап. А старуху уж смех одолел. Она из рогозы вылезла.
– Ваше величество, господин амператор! Не иначе, што разбойник-от этот и был. Как он нас обоих обмакулил, омманул…
Ночью царь задами да огородами пробрался домой, да с той поры и запил, бажоной.
А Капитонко в заграницу на тройке укатил и поживат там, руки в карманах ходит, посвистыват.
Мартынко
Мартынко с артелью матросов в море ходил, и ему жира была хорошая. Хоть на работу не горазден, а песни петь да сказки врать мастер, дак все прошшали.
С англичанами, с норвежанами на пристанях толь круто лекочет, не узнать, что русский. Годы подошли, взели на военную службу. Послали караульным в стару морску крепость. Место невесело, начальство строго, навеку бедной парень эдак не подчинялся, не покорялся.
Вон оногды на часах у складов и видит: подъехали компания лодкой и учали в футбол играть. Мартына и раззадорило:
– Нате-ко меня!
Ружье бросил и давай с ребятами кубарем летать. В это время комендантова супруга на балкон сели воздухом подышать. Ей от Мартынова пинка мяч в зубы прилетел и толь плотно сел, дак фельшер до вечера бился, добывал.
Мартынку утром суд. Перва вина, что благородной дамы в рот грезной футбол положил, втора вина – с поста убежал. На ночь замкнули в башню. Башня заброшена – хлам, пыль, крысы, паутина. Бедной арестант поплакал, полежал у порога, и захотелось ему исть. В углу стол. Не завалялось ли хоть сухаря в ящике? Дернул вытяжку, есть что-то в тряпице. Развернул,– как огнем осветило – карт колода золотых, на них нельзя насмотреться. А в каземат часовой лезет:
– Тебе с огнем играть!!!
Тут на карты обзадорился, тут сели играть. И видит Мартынко – карты сами ходят, сами на хозяина играют. Часовой арестанту в минуту все гроши продул.
Нас бы с вами на ум, Мартына на дело: "Я этими картами жить зачну".
Часовому долг простил, выгонил его, в потеменки раму вынял, железно прутье вышатал да окном и выпал.
Утром арестанта хватились, а он уже в городе, в порту похаживат. В портерной иностранного кептена присмотрел, ему карты показал. Кептен ум потерял, сел с Мартыном,– не то что деньги, с себя мундир проиграл.
Мартынко говорит:
– За проигрыш перепехни меня за море на своем пароходе.
Вот Мартынко в заграничном городе разгуливат по трактирам да по пивным. Где карты явит, там люди одичают. Мартынко один с барышом. Денег стало черту на печь не закинуть. Тогда загрустил: "Мне это низко, желаю по своим капиталам в высшее общество". Заказал брюки клеш, портянки сатиновы, нанял такси: