Четыре степени жестокости

— И вы думаете, жертва захочет наладить контакт с преступником?

— Этот контакт уже есть. Им не нужно его налаживать. Это лишь способ научиться управлять своей психикой. В противном случае, — он пожал плечами, — гнев и ненависть будут постепенно съедать вас подобно раковой опухоли.

Он пристально посмотрел на меня, и я поняла, что он по-настоящему верующий человек. Я же всю жизнь ни во что особо не верила. Разве что в необходимость заранее планировать свои действия на случай чрезвычайных ситуаций, которые могут произойти в любой момент, да еще, пожалуй, в ненадежность отношений между людьми, которые так превозносил брат Майк.

— Что ж, — улыбнулась я. — Меня восхищает то, чем вы занимаетесь. — Не хотела признавать, но я действительно восхищалась этим человеком. Возможно, все дело в его искренней вере.

— Мы оба выполняем трудную работу. — Его слова были такими простыми и честными, что я почувствовала, как маленькая льдинка в моем сердце растаяла.

— Джон Кроули работает над визуальным повествованием, — продолжал он. — Эта история, состоящая из картинок с текстом, посвящена теме восстановительного правосудия.

Такое описание комикса Кроули немного сбило меня с толку. Когда я листала его страницы, не заметила ничего, что натолкнуло бы меня на мысль о восстановительном правосудии.

— «Четыре степени жестокости». — Слова выскочили у меня непроизвольно.

— Вы видели его?

— Нет, — ответила я. — Слышала, как кто-то упоминал об этом комиксе. — Он понял, что я лгу.

— Если вас это так заинтересовало, возможно, вы захотите взглянуть на первоисточник произведения? Можете взять на время, если хотите.

Он протянул руку к висящей у него над головой книжной полке, достал оттуда тяжелую книгу с деформированными страницами и передал мне.

— В восемнадцатом веке английский художник Хогарт создал серию гравюр, которая называлась «Четыре степени жестокости». Хогарт верил, что может изменить людей. Он был реформатором. Среди его излюбленных тем была тема социальной несправедливости, а также причины, толкающие людей на совершение преступлений. Вы должны посмотреть их. У нас потом может получиться очень интересная беседа, и я испеку вкусное печенье.

Я не знала, дразнит он меня или просто хочет побыстрее отделаться от моего присутствия, поэтому встала и собралась уходить. Мне уже надоело притворяться.

— И еще, — произнес брат Майк таким тоном, словно это он стал инициатором нашего разговора. — Я должен передать вам кое-что не очень приятное.

— Что вы имеете в виду?

Это заявление немного встревожило меня. Брат Майк подошел к своему столу, взял картонную папку и вручил мне. Я осторожно взяла папку и заглянула внутрь.

Там лежал лист белой бумаги, на которой тушью был нанесен рисунок. На нем была изображена женщина, держащая над головой меч, усыпанный драгоценными камнями. И эта женщина была я. Сходство потрясающее. Меня нарисовали обнаженной, с прогнутой спиной и дерзко поднятыми вверх упругими грудями, которые мог вообразить себе лишь человек, никогда не видевший тридцатидевятилетнюю женщину без лифчика.

— Извините, что показываю вам это, — сказал отец Майк. — Я забрал этот лист из альбома. У нас существует несколько запретных тем. Нельзя рисовать эмблемы группировок. Сцены насилия. Порнографию. Эта работа нарушает сразу несколько запретов. Все мои студенты знают, что я могу конфисковать подобные рисунки и отдать их смотрителю Уоллесу. Но я подумал, будет лучше, если вы сами уничтожите его.

— Это сделал Джош? — Я не могла сдержаться и покраснела от стыда.

— Вы знаете его?

— Немного. — День, который я провела с убийцей своей девушки, пробудил у него больные фантазии. В этом не было ничего удивительного, но все равно мне стало противно и стыдно, что сижу рядом с братом Майком и держу в руках этот рисунок. Я закрыла папку.

— Я сама с этим разберусь.

— Спасибо, — вежливо склонил голову он. — Я в этом не сомневаюсь.

Я встала, держа в руке папку, и обменялась с братом Майком рукопожатием, словно он мой страховой оценщик.

— А как Джон Кроули смог закончить свой проект со сломанной рукой? — спросила я напоследок.

Брат Майк немного удивился, и я почувствовала легкое удовлетворение оттого, что наконец-то, пусть и неосознанно, сбила его с толку.

— Хороший вопрос, — проговорил он. — Лоуренс Элгин задал его во время занятий. «Как тебе удалось?» — Брат Майк нервно вздохнул. — Может, вы посмотрите, как у них дела? Я пытался справиться об их состоянии, но никто не хочет со мной разговаривать.

Я пообещала сделать это и почувствовала, что запуталась еще больше.

7

В тот день мне так и не представилась возможность навестить Элгина или Кроули. Через четыре часа, когда я была уже дома, меня вызвали обратно в связи с чрезвычайной ситуацией в тюрьме. Сказали, в одном из блоков начались беспорядки. Возможно, запоздалая реакция на драку во дворе. Иногда такое случается — маленькое досадное недоразумение вызывает сильные волнения. В такие минуты задаешься вопросом, есть ли действительно связь между этими событиями, или это всего лишь случайность, или даже действие полнолуния.

В тюрьму я ехала, что называется, на взводе. Я была измотана и устала, но вместе с тем испытывала приятное волнение от предвкушения схватки или чего-то в этом роде. Дорога была плохой, пушистые снежинки растаяли и превратились в кашу. На камеру у ворот намело маленький сугроб, но меня все равно пропустили внутрь. Я сбила снег с ботинок на коврик, который и без того промок.

Тони Пинкни, которого близкие друзья называли Салагой, сидел в будке за металлоискателем. Он был на пять лет старше меня. Мы одновременно поступили на службу и нередко пересекались по работе. Часто вместе совершали обходы и провели две недели на учениях, где стреляли, смешивали реактивы и подшучивали друг над другом. Однажды ом пригласил меня на бейсбольный матч низшей лиги. Я так и не узнала, было это свиданием или просто дружеской встречей, потому что отказала ему. Теперь он полностью сосредоточился на работе.

— Мне нужно в туалет и выпить кофе, — заявил он таким тоном, словно я опоздала. Попросил меня подежурить на вахте, пока он уладит свои дела. Это означало, что мне придется еще немного повременить с выполнением обязанностей по урегулированию конфликта, но выбора у меня не было. Я сняла куртку, однако осталась в ботинках. Все мониторы находились в моем распоряжении. В блоке «Г» я заметила подозрительное движение. Одни зэки сидели в своих камерах тихо, как послушные псы, кое-кто расположился на полу. Они улыбались и о чем-то тихо переговаривались, показывая, какие крутые. Несколько буйных уродов бродили по своим клеткам, как пьяные, размахивали перед камерой руками и выкрикивали возмущения по поводу ужасной несправедливости, но я не могла их услышать. Я смотрела, как они высказывают все, что у них накопилось, возомнив, будто имеют полное право давать волю гневу, и чувствовала, как бешено колотится сердце. Это была всего лишь показуха, фантазия о мятеже, но она легко могла превратиться в нечто более серьезное. Я видела, как люди совершали насилие, а после выглядели абсолютно потерянными, будто действовали не по собственной воле, а просто пытались соответствовать ожиданиям окружающих. Главное в такой ситуации — не оказаться один на один с таким выродком, пребывающим во власти иллюзий.