Четыре Ступени

Светлана невольно покосилась на столик с бутылками, на сумку, до конца не разгруженную и стоящую на полу. Ящика полтора тащил Лёха на себе, не меньше.

– Ты у меня, Лёля, круче носильщиков, - пискнула вдруг Юля.
– Они тяжести на каталках возят, а ты на себе пёр.

Дрон, Лёха и Светлана, успевшие как-то подзабыть о присутствии Юли, посмотрели на её смятое противоречивыми чувствами лицо, фыркнули и разом захохотали.

Дальше вечер постепенно выправился. Были сняты пальто, надеты тапочки, вымыты руки. Стол украсился подарочными пивными кружками, высокими, тонкого стекла, с золотыми эмблемами Праги. Громадное блюдо под заливную рыбу заполнилось очищенной и разделанной на куски воблой. Юля, не имевшая пристрастия к пиву, но любившая покушать, из другой сумки, поменьше, достала мясные нарезки и покупные, в пластиковых коробочках, салаты. И действительно, как вслух помечтал Скворцов, весь вечер вспоминали светлые студенческие годы, старясь не затрагивать день настоящий. Исключение сделали лишь для Светланы. Ей вдруг потребовалось получить совет о методах борьбы с негативными явлениями в собственном классе. Советов надавали кучу. Но от них у Светланы волосы на голове дыбом встали. И она поспешила переменить тему, поскольку поняла: её дружки-приятели в школе были теми ещё охламонами, может, почище Рябцева.

*

Случается, тебя переполняют, распирают эмоции по поводу замеченных, происходящих рядом фактов, явлений, и самостоятельно справиться с переработкой информации ты не можешь. Раньше Светлана могла. Всю жизнь могла, нося впечатления и мысли в себе, ни на кого не выплёскивая. Теперь - нет. Произошли необратимые изменения. Всеми последними событиями она поделилась. И конечно, с Люлей. После того, как рассказала ей про “Повесть о Павле”, скрывать что-либо от подруги стало невозможно, а иногда нестерпимо.

Люля спокойно выслушала про истерику в доме Дрона, насмешливо среагировала на отчёт о последнем разговоре с Дубовым, пропустила мимо ушей рассуждения Светланы о жизни вообще и жизни подруги в последнее время в частности. И… обиделась. Обиделась, когда дело дошло до посещения Рябцевым Ольги Александровны с Павликом. Рябцева взяли, а её нет. Целый скандал устроила. Подругам надо помогать. Во всяком случае, Люля так считала. Она взялась отловить Рушанку у метро, ибо бывала там дважды в день, утром и вечером.

К ужасу обеих, Люля отловила у метро не только разбитную Рушанку, после летних каникул пошедшую в разнос.. но и вполне нормальную, из благополучной семьи Ирочку Кахаеву, и тихую, скромную, серенькой мышкой существующую Надюшу Игнатову, и ещё кое-кого. Девчонки ревели белугами, просили не говорить родителям, обещали исправиться и врали, врали, врали. Голова распухала от их неумелого вранья. Люля, которая приволокла их прямо к Светлане домой, долго выдержать не смогла, выгнала их взашей, наобещав три мешка ужасов. Но велела остаться Надюше Игнатовой, единственной из девочек, не уронившей ни слезинки, рта не раскрывшей.

Люля и Светлана, обе хорошо знали, что Надюша врать не умеет, да и не любит. Патологически честна. Потому не обещали ей невыполнимого. Но как она попала в ту компанию? Троечница, конечно. Тихая, скромная, приветливая и доброжелательная. Всегда чистенькая, аккуратная. Ухоженная, присмотренная девочка и Рушанкина дурацкая компания. Что у них общего?

– Что общего, спрашиваешь?
– взъерепенилась Люля и начала повествовать. По мере изложения ею фактов у Светланы волосы на голове вставали дыбом и штопором закручивались.

Рядом с метро уже лет семь располагался средних размеров вещевой рынок. За ним - рыночные подсобные помещения: кафешки для своих, склады, ремонтные мастерские. Все, как дощатые курятники, тёмные, грязные. В одном из этих сарайчиков на голой, ничем не покрытой старой железной кровати Надюша обслуживала клиентов. До восьми человек за три часа.

– Знаешь такие кровати?!
– бушевала Люля.
– Из молодости моей бабушки. Такие, с железной панцирной сеткой вместо матраца. Так вот, прямо на голой железной сетке, ржавой к тому же.

– Надюша, ты проститутка?
– ужаснулась Светлана.

– Не-ет, - застенчиво улыбнулась Надюша.

Тут Светлана впервые заметила, как с прошлого года вытянулась, похорошела девочка. Большие, красивого рисунка светлые глаза, опушённые роскошными чёрными ресницами. Никакой туши не надо. Чёрные же брови узкой изогнутой ленточкой. Чистая, гладкая, молочного цвета кожа с лёгким румянцем на скулах. Волосы тонкие, льняные, разлетающиеся в стороны даже от дыхания стоящих рядом людей. Настоящая платиновая блондинка. При этом высокая, тоненькая, длинноногая. Руки с красивыми музыкальными пальцами. Жесты неосознанно изящные. Некоторая неуклюжесть общих движений очаровательна. До чего хороша! Красавица будет. Могут украсть на рынке и с концами.

– Не-е-ет, - повторила Надюша.
– Проститутки деньги берут, а я так… даром.

Люля поперхнулась и закашляла. Светлана остолбенела, не сразу нашла, что сказать.

– А даром-то зачем?
– пролепетала она, немного придя в себя.

– А мне их жалко, - пояснила Надюша.

– Кого их?
– тотчас заорала Люля.

– Ну, мальчиков, мужчин. Им же хочется, а мне не жалко. Это ведь совсем не трудно. А им, знаете, какое облегчение?

С подобной постановкой вопроса не только Светлана с её неопытностью, но и прожженная Люля пока не сталкивалась. Обе молча разглядывали Игнатову как некое диковинное явление.

– Ты у нас просто добрая баба, оказывается? И никакого бешенства матки?
– ожила Люля.
– А себя не жалко? На ржавой кровати, в антисанитарных условиях, без душа. Фу! Да мало ли какими болезнями они могут тебя наградить!

– Я дома душ целый час потом принимаю. И лимонной кислотой потом спринцуюсь.

– Сифилис “лимонкой” не вылечишь. Гонорею, триппер - тоже.

– В КВД эти болезни быстро лечат.

– Где?

– В кожно-венерологическом диспансере.

– Ты что, там уже побывала?
– в один голос потрясённо ахнули подруги.

– Нет. Мне мальчишки рассказывали. Да не наши, не наши, не переживайте, с рынка.

– Ну, хорошо, - мрачно сказала Люля, - венерические заболевания тебе КВД вылечит. А как на счёт СПИДа? Про СД ты подумала?

– Про СПИД? Не-е-ет.

По Надюше было видно, насколько она о нём не подумала. Вот сейчас только подумала, с чужой подсказки. Но испугалась ли?

Разговор в соответствующем духе продолжался битый час. С точки зрения Светланы, абсолютно безрезультатно. Она не вмешивалась, слушала диалог Люли с Игнатовой и диву давалась. Если бы на распутстве попалась Рушанна или Оля Гвоздева, или Таня Снопкова… Ничего удивительного. Длиннющие наманикюренные ногти, с полпуда штукатурки на лице, юбчонки по самое “не балуйся”, никаких интересов, кроме активного поиска свежих кавалеров и приключений на свои непутёвые, необременённые мыслительной деятельностью головы. Но Игнатова? Действительно, тот самый омут, в котором те самые черти… Что заставило девочку так себя вести? Неужто кроме грязного секса с грязными мужиками в грязном месте для наших девочек ничего интересного в реальной жизни не находится? Неправда это. Сколько девочек занимается спортом, музыкой, рисованием, пишут стихи, ходят в кружки шитья, бисероплетения и макраме, наконец. Почему Игнатовой и ей подобным это всё не нужно, не интересно? А интересны банки с алкогольными коктейлями и пивом, мужские бесстыдные руки, сальные анекдоты, бессодержательные разговоры, в которых две трети нормальных слов заменены матерными. Многие Игнатовы, не достигнув порога шестнадцатилетия, думают матом. К восемнадцати годам успевают пройти огни и воды изнаночной стороны человеческого бытия.

– Всё, - простонала Светлана, когда Люля, утомившись обалдевать, отправила Игнатову домой, к душу и спринцовке, к литературе о контрацепции.
– Всё, больше не могу. Надо уходить из школы.

– Да ты что?! С ума сошла?!
– возмутилась подруга.
– А кто с детьми работать будет? Валька Иванова? Галина Ивановна? Как раз такие, как они, загоняют наших детей в подвалы, на рынки, к метро.

– Люля! Это же не работа, а каторга какая-то. Наркоманы, проститутки малолетние, бандюки подрастающие.