Четыре танкиста и собака

— Благодарю за мужество, — произнес он, встав по стойке «смирно», — хотя вы и не удержали дом… — Он замолчал и добавил: — А я не взял станцию подземной дороги…

— Есть способ взять ее, — сказал Кос.

— Какой?

— Он поможет. — Янек показал на лежащего неподвижно Стасько.

— Пойдем.

И оба, к огорчению Маруси, ушли.

— Вот что значит любить командира. — Саакашвили подошел к девушке. — Меня надо было полюбить. Почему меня никто не выберет?

— Сам выбирай, — фыркнула Маруся.

Здесь же во дворике, на крохотном газоне у замшелой каменной стены, Юзеф Шавелло саперной лопаткой копал каменистую городскую землю. Вихура отыскал сломанный штык, нацарапал на стене крест и стал выбивать большие печатные буквы.

Старший Шавелло вернулся с Черешняком, усадил его на принесенном из дома диване, обитом зеленым плюшем, сам примостился рядом и приказал:

— Сыграй.

Томаш заиграл песню, сочиненную Стасько. Всем было тяжело. Было ясно, что вот-вот кончится война и все-таки не все доживут до победы. Надо взять эту проклятую подземную станцию. Взять во что бы то ни стало.

26. Туннель

Холодный утренний свет едва просачивался через заваленные мешками окна в подвал, где разместился штаб. В подвале было темно, и могло показаться, что там никого нет. Только после того как глаза привыкнут к темноте, можно было разглядеть фигуры спящих офицеров и солдат, расположившихся под скамейками у стен. Бодрствовали только дежурный телефонист в дальнем углу да полковник с сержантом, склонившиеся над столом, освещенным электрической лампочкой, подключенной к аккумуляторной батарее. Они смотрели друг другу в глаза, как смотрят после утомительного разговора, а возможно, и спора. Оба молчали.

На столе лежал набросанный рукой Коса чертеж: то, что он видел с крыши здания в районе станции. Рядом лежала небольшая книжечка, взятая Стасько в библиотеке желтого дома, с вклеенным в нее планом берлинского метро.

Полковник пододвинул тарелку с нарезанным хлебом, нож и открытую банку консервов.

— Ешь.

Пока сержант готовил бутерброд из ржаного хлеба и консервированной свинины, офицер говорил:

— Твой чертеж, сделанный с крыши дома, и план подземной дороги совпадают. Очевидно, со стороны затопленного туннеля они не ждут опасности и не должны выставить посты.

— Не должны, — подтвердил Янек, жуя хлеб.

— Я говорю все это для того, чтобы взвесить все «за» и «против». А сейчас пора кончать разговоры, — подвел итог полковник. — Время отдавать приказ.

Сержант хотел встать, но командир полка придержал его рукой за плечо:

— Ешь. Днем я вызову из саперного подразделения водолаза и проверю, нет ли препятствий под водой. Риск большой… С одной стороны, возможность захватить станцию и прорваться к рейхстагу, с другой — жизнь пяти человек.

— И собаки, — добавил Кос.

Полковник улыбнулся и, кивнув головой, добавил:

— Экипажу отвести машину с линии фронта и спать. Разбужу я сам.

Через открытые окна первого этажа была видна башня «Рыжего», покрытая толстым слоем серо-кирпичной пыли, из-под которой едва пробивался зеленый цвет танка. В нише с автоматом на коленях сидел рядовой Юзеф Шавелло. Теплый воздух был полон пыли и гари.

В комнате дремал в кресле Константин с очками в проволочной оправе на носу — это он взялся было пришить оторванную сержантскую нашивку к погону.

Поперек широченной кровати лежали Густлик, Саакашвили и Черешняк. Вихура устроился на составленных в ряд креслах, положив на них перину.

Маруся спала на кушетке. Пальцы ее левой руки покоились на голове Янека, который лежал на диване, подложив под голову вещмешок. Шарик примостился у ног своего хозяина.

За окном раздался залихватский свист. Кто-то насвистывал мелодию марша повстанцев Мокотува. [41] Юзек спустил ноги, поправил обмундирование и встал по стойке «смирно», когда в комнату вошел Лажевский.

41

Марш Мокотува (район Варшавы) — популярная песня периода Варшавского восстания в августе 1944 года, жестоко подавленного гитлеровцами; музыку на слова Мирослава Езерского написал Ян Марковский.

— Тс-с-с… — Шавелло-старший приложил палец к губам. — Пусть пока отдыхают.

— Вечер близко. За ними уже идут, — ответил подхорунжий. — Пусть лучше умоются и придут в себя. — И крикнул: — Подъем, подъем, вставать!

Елень протянул руку и, чуть приоткрыв глаза, швырнул в него сапогом. Магнето отскочил и поймал сапог на лету.

Все проснулись и, вставая, потягивались. После вчерашнего боя болели все мышцы и кости. Елень, натянув один сапог, гонялся по комнате за Лажевским, чтобы отнять у него второй.

— Отдай! — Наконец Густлик догнал его, отобрал сапог и, натягивая его, топнул по полу. — Ребята, ведь сегодня же Первое мая. Мы весь праздник проспали.

— С водой неважно, — сказала Маруся, проходя в соседнюю комнату.

— Бочку уже наполнили, — заметил Юзек.

— Первое число еще не кончилось. До полуночи успеете отпраздновать! Янек! — позвал Лажевский.

— М-м-м, — промычал Кос, умываясь над тазом.

— Меня не берешь на операцию?..

— Только экипаж нужен. Зачем рисковать?

— Бог вас за это наказал. Получите шестого члена экипажа.

— Я могу уступить свое место, — вмешался Вихура.

— Кого получим? — спросил Янек.

— Командира.

— На что он нам сдался? У нас свой есть! — возмутился Густлик.

— Какого черта?! — вскипел Саакашвили. — Не нужен он нам!

— Офицера вам дает полковник. Капитана, да еще русского.

На минуту воцарилось молчание. Умытая и причесанная, вернулась в комнату Маруся с чайником в руке.

— Кому горячей? — И тут же спросила: — А что, русский капитан хуже?

Константин Шавелло, сидевший ближе всех к двери, вскочил и подал команду:

— Смирно!

— Вольно! — входя в комнату, сказал полковник. — Не докладывайте… Я хочу сообщить вам о том, что водолаз никаких препятствий не обнаружил. Можно начинать. А для усиления экипажа я даю вам минера-виртуоза, если так можно сказать. — И отступил от двери, чтобы пропустить его.

В комнату вошел офицер в форме советского капитана, в фуражке с красной звездой. Он встал по стойке «смирно» и привычным движением поднес руку к головному убору.