Четыре танкиста и собака

— Извините, но у меня пропал сын, Маречек. Может быть, вы видели?

И сразу же пошла прочь.

— Цу арбайт, шнель! [18] — крикнул Янек, кладя руку на автомат, и немцы вновь взялись за работу.

Вдоль улицы приближалась новая маленькая колонна пленных немцев под охраной советского солдата. Янек и его друзья даже не взглянули в их сторону, но, когда немцы уже прошли мимо них, из колонны раздался голос:

— Панове!

Густлик оборвал песню, все встали и с удивлением посмотрели в ту сторону.

18

Работать, быстро! (нем.)

— Черт возьми, да ведь это Черешняк! — первым узнал старика Елень и стремительно побежал вниз, а за ним и весь экипаж.

— Постой! — остановил грузин отряд.

— Что случилось, пан Черешняк?

— Ошибка вышла. Выручите нас с сыном, ради бога.

— Это поляки, — сказал Янек солдату по-русски. — Наши друзья. Отпустите их.

— Пленные, а не друзья, — ответил тот. — Нельзя.

— Не отпустишь?

— Нет, — резко ответил солдат.

— Погоди, — вмешался Густлик в назревавший конфликт. — Давай махнемся. Двух дашь, двух возьмешь. Закуривай, — угостил он солдата трофейными папиросами.

— А хороших дашь?

— Не хуже этих твоих.

Густлик выбрал из «собственных» немцев двух самых крупных и приказал им встать в строй. Группа со строгим солдатом двинулась дальше, а Черешняков Елень провел на верх осыпи и усадил там.

Он вытащил из кармана кусок хлеба, разломил его пополам и протянул отцу и сыну. И некоторое время смотрел, как они с жадностью едят.

— А теперь рассказывайте по порядку, как было дело, но только истинную правду.

— Истинную правду?

— Как у приходского священника на исповеди.

— А по правде было так… — начал Черешняк, со смаком пережевывая кусок черного хлеба.

Они так заслушались рассказом Черешняка, что даже не заметили, как узким коридором среди груд щебня, по расчищенной уже мостовой подъехал грузовик с Вихурой за рулем. Лидка стояла в кузове, держась одной рукой за кабину шофера, а другой издали махала экипажу.

— Наши уже установили дружеские отношения с немцами, — поморщился генерал, сидевший около водителя.

И только когда Вихура загудел и машина остановилась, экипаж сорвался со своих мест.

— Смирно! — Янек подошел, чтобы доложить, но генерал остановил его энергичным движением руки.

— Ваш рапорт рассмотрен, и вопрос решен положительно. Завтра утром отправляетесь на фронт. «Рыжий», машина Вихуры, а на ней штабная радиостанция с радисткой. — Генерал показал на Лидку. — Вы только должны подобрать себе четвертого в экипаж. Коса назначаю командиром, он доставит всю группу в штаб Первой армии.

— Ура-а-а-а! — разом крикнули все трое.

— Мне только не нравится, что вы так быстро сумели забыть о войне. За прошедшую ночь пять раз стреляли в Гданьске, было два нападения на пригородных шоссе, в лесах полно недобитых немцев из рассеянных частей вермахта, в развалинах парашютисты, а вы тут болтаете с немцами.

Танкисты улыбнулись, а старый крестьянин сделал шаг вперед:

— Черешняка не узнаете, пан генерал?

— В самом деле! А почему вы в таком виде?

— Благослови вас господь, — крестьянин стиснул руку командиру. — Не одежда делает человека. Ее сменить можно. А я вот сына в армию привел.

— Большой путь проделали. А почему бы вам на месте не сделать это?

— Хотелось, чтобы в хорошие руки попал, пан генерал. Двое у меня их было. Одного немцы убили, только этот остался. — Потянув командира за рукав, он отвел его немного в сторону и начал что-то ему объяснять.

— Это ты захотел к нам? — спросил Янек Томаша.

— Нет. Отец так велит.

Члены экипажа стояли напротив Томаша и испытующе рассматривали его. Томаш тоже смотрел на них.

— Щербатый, — заявил Григорий.

— Нет, — возразил ему Янек. — Это у него специально, чтобы лучше было свистеть.

— По-моему, слабоват он, — сказал Густлик.

Насмешки рассердили новенького. Резким движением он сбросил немецкий мундир и швырнул его на землю. Затем стащил с себя рубаху и стоял теперь перед ними с взлохмаченными волосами, полуголый, демонстрируя свои мышцы. Густлик слегка коснулся его плеча.

— Снаряд поднимет.

Шарик, бегавший среди развалин по своим делам, вернулся, радостным лаем приветствовал генерала, подбежал к экипажу, но, учуяв Томаша, заворчал и взъерошил шерсть.

— Собака на него ворчит, — констатировал Саакашвили.

Томаш присел, улыбнулся и протянул ладонь. Шарик успокоившись, замахал хвостом, потерся о руку новенького.

— Может, и хороший человек, — сказал грузин.

— А что ты умеешь? — спросил Янек.

— На гармошке немного играю, стреляю…

— Даже стреляешь? — рассмеялся Густлик.

Он подошел к новенькому, пощупал мышцы. Постучал по груди, как это делают доктора, но только сильнее. Томаш не понял шутки и, решив, что это драка, со всего маху ударил силезца. Тот пошатнулся и занес кулак для ответного удара.

— Густлик, оставь — тихо приказал Янек, бросив взгляд в сторону генерала.

— Собираетесь драться? — спросил у Коса подошедший Вихура. — Правильно. В экипаж к вам он не годится, потому что стреляет лучше тебя.

— Не умничай, — оборвал его Янек и взглянул на Томаша со злостью и в то же время с интересом.

А невдалеке старый Черешняк объяснял командиру бригады:

— Чужому бы я не сказал, а пану генералу, как отцу родному… За то время, что Гитлер у нас правил, немцы отобрали у нас кобылу в яблоках, коровенку, три свиньи, хороший топор, четыре заступа.

— Пан Черешняк…

— И если бы сыну попались…

— Ну подумайте сами, как они ему попадутся, как он узнает ваш топор или заступ в такой большой стране, как Германия?

— Ну если этот ему не попадется, а встретится похожий…

Генерал остановил его жестом и, повернувшись в сторону экипажа, спросил:

— Возьмете четвертым этого малого?

— Да не такой уж он малый… — пробурчал Елень.

— Томаш звать его, — добавил старый.

Янек взглянул на Густлика, затем на Григория. Те пожали плечами.

— Играет на гармошке, — пробурчал грузин.

— Чего не умеет, научите. Экипаж должен быть укомплектован.

— Возьмем, гражданин генерал, — согласился Янек, искоса взглянув на Вихуру.