Четыре вечера с Владимиром Высоцким

Но я вам должен сказать, что мне эти первые песни очень помогли и дальше, когда я усложнил и расширил круг идей. Именно от первых песен я оставил форму. Они мне помогли в поисках формы. Вот так…

ТОТ, КТО РАНЬШЕ С НЕЮ БЫЛ

В тот вечер я не пил, не пел — Я на нее вовсю глядел, Как смотрят дети, как смотрят дети. Но тот, кто раньше с нею был, Сказал мне, чтоб я уходил, Сказал мне, чтоб я уходил, Что мне не светит. И тот, кто раньше с нею был, — Он мне грубил, он вше грозил, А я все помню — я был не пьяный. Когда ж я уходить решил, Она сказала: «Не спеши!» Она сказала: «Не спеши, Ведь слишком рано!» Но тот, кто раньше с нею был, Меня, как видно, не забыл, — И как-то в осень, и как-то в осень — Иду с дружком, гляжу — стоят,— Они стояли молча в ряд, Они стояли молча в ряд — Их было восемь. Со мною — нож, решил я: что ж, Меня так просто не возьмешь, — Держитесь, гады! Держитесь, гады! К чему задаром пропадать, Ударил первым я тогда, Ударил первым я тогда — Так было надо. Но тот, кто раньше с нею был, — Он эту кашу заварил Вполне серьезно, вполне серьезно. Мне кто-то на плечи повис, — Валюха крикнул: «Берегись!» Валюха крикнул: «Берегись!» — Но было поздно. За восемь бед — один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет, — Я там валялся, я там валялся. Врач резал вдоль и поперек, Он мне сказал: «Держись, браток!» Он мне сказал: «Держись, браток!» — И я держался. Разлука мигом пронеслась, Она меня не дождалась, Но я прощаю, ее — прощаю. Ее, как водится, простил, Того ж, кто раньше с нею был, Того, кто раньше с нею был, — Не извиняю. Ее, конечно, я простил. Того ж, кто раньше с нею был, Того, кто раньше с нею был, — Я повстречаю!

Рязанов. По моему эта песня, как и следующая — примеры высочайшей поэзии!

АНТИАЛКОГОЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей, Только помню, что стены с обоями. Помню, Клавка была и подруга при ей, Целовался на кухне с обоими. А наутро я встал — Мне давай сообщать, Что хозяйку ругал, Всех хотел застращать, Будто голым скакал, Будто песни орал, А отец, говорил, У меня генерал. А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, Говорил, будто все меня продали, И гостям, говорят, не давал продохнуть — Донимал их своими аккордами. А потом кончил пить, Потому что устал, Начал об пол крошить Благородный хрусталь, Лил на стены вино, А кофейный сервиз, Растворивши окно, Ваял да выбросил вниз. И никто вше не мог даже слова сказать, Но потом потихоньку оправились, Навалились гурьбой, стали руки вязать, И в конце уже все позабавились. Кто — плевал мне в лицо, А кто водку лил в рот, А какой-то танцор Бил ногами в живот, Молодая вдова, Верность мужу храня, (Ведь живем однова) Пожалела меня. И бледнел я на кухне с разбитым лицом, Делал вид, что пошел на попятную — «Развяжите! — кричал, — да и дело с концом!» — Развязали, но вилки попрятали. Тут вообще началось — Не опишешь в словах, И откуда взялось Столько силы в руках? Я, как раненый зверь, Напоследок чудил, Выбил окна и дверь, И балкон уронил. Ох, где был я вчера — не найду днем с огнем, Только помню, что стены с обоями… И осталось лицо, и побои на нем. Ну куда теперь выйти с побоями? Если правда оно Ну, хотя бы на треть, Остается одно: Только лечь, помереть, Хорошо, что вдова Всё смогла пережить, Пожалела меня И взяла к себе жить.

Рязанов. С моей точки зрения, эти стихотворения — поэтические шедевры. Оказывается, об очень низких и грубых материях можно создать поэтическое чудо. Помните, у Ахматовой:

Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда…

У Высоцкого было поразительное ухо, он невероятно чутко слышал и схватывал речь окраины, пригорода, деревни. Будучи городским человеком, он прекрасно чувствовал сельскую речь. Вспомните его песни: «Письмо на выставку» и «Письмо с выставки» — переписку насчет быка-рекордсмена. Абсолютно нет ощущения, что интеллигент подделывается под деревенскую речь… Или вот такая песня:

Ты уехала на короткий срок, Снова свидеться нам — не дай бог! А меня в товарный — и на восток, И на прииски в Бодайбо. Не заплачешь ты и не станешь ждать, Навещать не станешь родных. Ну, а мне плевать — я здесь добывать Буду золото для страны. Все закончилось, смолкнул стук колес, Шпалы кончились, рельсов нет… Эх бы взвыть сейчас! Жалю), нету слез — Слезы кончились н семь лет. Ты не жди меня. Ладно, бог с тобой! А что туго мне, — ты не грусти. Только помни: не дай бог тебе со мной Снова встретиться на пути! Срок закончится, я уж вытерплю И на волю выйду — как пить! Но пока я в зоне на нарах сплю, Я постараюсь все позабыть. Здесь леса кругом гнутся по ветру, Синева кругом — как не выть! Позади — семь тысяч километров, Впереди — семь лет синевы!..

Ахмадулина. Однажды Владимир Семенович пришел и совпал у нас дома с Антокольским. Павел Григорьевич много слышал о Высоцком, но никогда его не видел.

И тут совпало чудо и чудо, и я — только счастливый свидетель этого совпадения.

Высоцкий и Антокольский замечательно разговаривали друг с другом, замечательно. Павел Григорьевич, как человек много старше, хотя, впрочем, совершенный ребенок, иногда капризно, а иногда нежно и влюбленно спрашивал у Высоцкого о том или о другом. И с необыкновенной нежностью, совершенной распростертостью уважения перед старшим поэтом Высоцкий отвечал Антокольскому.

И, конечно, они поехали на улицу Щукина, где Павел Григорьевич жил. Совершенно обольщенный и очарованный Антокольский хотел подарить все, что у него было. Свои книги, вообще, что было.

А уже потом матушка Владимира Семеновича Нина Максимовна спрашивала: «Почему в этот день осталось от Антокольского столько подарков Высоцкому? Они все подписаны».

Вознесенский. Помню, как я приходил в издательство «Советский писатель», принес томик его стихов.

И на уровне редактора это удалось принять, на уровне редактора отдела поэзии. Он понимал в стихах. Вот, а дальше все застопорилось. Но, слава Богу, хоть сейчас выходит. У него мечта была… Понимаете, Театр на Таганке это не просто театр — там пишут прозу, пишут стихи. Вот он был поэт, он истинный был поэт. И ему хотелось и в Союз писателей вступить. Он приходил ко мне, к Межирову, мы как-то хотели это все устроить, но, увы, не получилось!

АХМАДУЛИНА. То литературное непризнание, с которым он сталкивался, я могу удостоверить, оно было для него раной, печалью. О прошедшем времени что сожалеть, тем более что несомненно Высоцкий преуспел в исполнении своего художественного дела как никто другой!

Окуджава. Володя Высоцкий — личность яркая в нашем искусстве, самобытная, непохожая на остальных. Он просто такой инструмент, созданный для того, чтобы громко выкрикнуть наши радости, наши горести, печали.

У него была, с одной стороны, счастливая судьба, потому что он крикнул — и тут же его заметили, стали заслушиваться, оценили. С другой стороны, горестная судьба поэта, который был непохож на привычное, от которого немного шарахались, и удивлялись, и не могли понять, а потому сразу признать.

Теперь мы спохватились, поздно, конечно, ну хоть поздно… Выпускаем книги, диски, говорим о нем, спорим, размышляем.

Рязанов. Здесь можно вспомнить стихотворение Булата Окуджавы о поэтах.

Поэтов травили, ловили на слове, им сети плели; куражась, корнали им крылья, бывало, и к стенке вели. Наверное, от сотворенья, от самой седой старины они как козлы отпущенья в скрижалях земных учтены. В почете, и всё ж на учете, и признанны, но до поры… Вот вы с ними рядом живете, а были вы с ними добры? В трагическом их государстве случалось и празднествам быть, и все же бунтарство с мытарством попробуй от них отделить. Им разные тракты клубили, но все ж в переделке любой глядели они голубыми за свой горизонт голубой. И слова рожденного сладость была им превыше, чем злость. А празднества — это лишь слабость минутная. Так повелось. Я вовсе их не прославляю. Я радуюсь, что они есть. О, как им смешны, представляю, посмертные тосты в их честь.

(Съемка ТВ Италии)

Высоцкий. Я, когда начинал писать, никогда не рассчитывал на большую аудиторию. Не думал, что у меня в будущем будут какие-то залы, стадионы — здесь и за рубежом. Я никогда этого не предполагал, думал, что это будет написано и спето для маленькой компании моих близких друзей. Компания была хорошая. Это началось лет пятнадцать тому назад. Мы жили в одной квартире у режиссера «Мосфильма» Льва Кочаряна. Там были люди, которых вы знаете. Это Вася Шукшин, которого больше нет, сам Лева, который тоже умер, замечательный человек, который любил жизнь невероятно. Там был Андрюша Тарковский, там был такой писатель Артур Макаров. И вот для них я пел эти песни, и первый раз Лева Кочарян, мой друг, вдруг сказал: «Подожди одну минуту» — и нажал на кнопку магнитофона. Так случилось, что первый раз это было записано на магнитофон. Но никто не обратил на это внимания, ни один человек не думал, что из этого получится дальше. Но случилось так, что кто-то это услышал, захотел переписать. И началось вот такое, ну, что ли, триумфальное шествие этих пленок повсюду, по всему Союзу.

Потом стал выступать в институтах, в школах, перед студентами. И кто-то всегда держал на первом ряду микрофон, который мне мешал, щелкал, друг у друга спрашивали: у тебя готово, у тебя кончилось, не кончилось… И это все распространялось и десятки раз переписывалось. Так что иногда невозможно разобрать — это мои слова, не мои. Поэтому было очень много подделок, стали появляться люди, которые подделывались под меня и пели. Лишь бы таким хрипатым голосом, тогда, значит, под Высоцкого. Я со своим голосом ничего не делаю, потому что у меня голос всегда был такой.