Четырехкрылые корсары

Что делать? Приходится предлагать осам свой жалкий улов. Дождавшись, когда в одно из гнезд вернется оса. Фабр кладет добытого с такими трудами долгоносика у входа. Вот из шахты высовывается широкая голова церцерис. Она заметила жука, подходит, толкает, поворачивает…

Сейчас все станет ясно.

Как бы не так!..

Церцерис спокойно всползает на спину долгоносика и взлетает, отправляясь в очередной рейс.

Может, то была какая-нибудь особенно капризная, переборчивая оса? Может, другие будут снисходительнее?

Взрослые церцерис (здесь заснята Церцерис аренария — песчаная), как все вообще закончившие развитие осы, поддерживают жизненные силы сладким кормом. Они черпают его из нектарников в цветках, а если цветов мало, используют в пищу так называемую медовую росу — падь, выделяемую тлями также и на хвойных.

Увы, ничего подобного! Ни одна не стала подбирать подкидышей Фабра, все улетали. Церцерис не желали пользоваться продуктами, доставленными к порогу их дома. Но почему? Что не устраивает их в этих долгоносиках? Может, это какие-нибудь перестарки? Или слишком помяты при поимке? Или несут на себе запах человеческих рук?

Чего не придумаешь, когда кругом одни загадки!

Но не сдаваться же! Что, если положить долгоносика в стеклянный стакан и сюда же подсадить осу? Разумеется, осу, перехваченную при вылете на промысел, ищущую добычу. Сказано — сделано! Церцерис подсажена в стакан с жучком. Теперь у осы нет выбора: дичь перед ней, лететь некуда, ничего не остается, как приняться наконец за дело.

Можно было ожидать чего угодно, но никак не того, что происходит в стакане. Церцерис схвачена долгоносиком. И даже не пробует защищаться. Бред! Охотник становится добычей того, кто всегда был его дичью…

Придется снова менять тактику! Надо же, в конце концов, вынудить церцерис продемонстрировать, как и чем она одолевает клеонов! Что, если подкараулить осу, вернувшуюся домой с добычей, и, отняв ее, предложить свежего жучка? Возможно ли, чтоб церцерис в азарте охоты заметила подмену?

Бесполезно раздумывать и гадать. Надо снова идти к обрыву, на склоне которого открыты ходы в гнезда церцерис, и снова ждать.

Вот мелькает тень приближающейся осы, вот и она сама; вот, оставив на земле неподвижную добычу, она ныряет в гнездо… Пока внутри что-то проверяется, Фабр убирает принесенного осой долгоносика и заменяет своим.

Церцерис появляется из земли, подходит к жуку и, обнаружив, что он шевелится, мгновенно схватывает челюстями хоботок жучка. Фабр не сводит глаз с квадратного сантиметра, на котором развертывается схватка. Он старается ничего не упустить в единоборстве осы с бронированным жесткокрылым.

Долгоносик, схваченный за хоботок, изгибается, а церцерис передними ногами упирается и его гладкую хитиновую спину, вроде с тем, чтобы раскрыть сочленения брюшка, при этом конец брюшка осы с выглядывающим из него концом жала скользит вдоль тела жертвы, пока не достигает участочка, где переднегрудь сочленяется со среднегрудью. Тут стилет жала вонзается между первой и второй парой ног долгоносика. Все совершается скорее чем здесь описывается.

Удар! И долгоносик теряет подвижность.

Оса поворачивает жука на спину, напишет Фабр, восстанавливая впоследствии в памяти всю картину, охватывает его ножками и уносит в подземелье, как поступила бы с доставленным по воздуху. Но можно ведь и помешать этому, отобрать жука-подкидыша и вновь вернуть на место первого, а только что зажаленного унести и дома исследовать под лупой. Смотрите сколько угодно! Ни единого повреждения, ни единой царапины.

Оса не калечит добычу, а жалом вводит в нервный узел каплю яда. Органы, управляемые нервами, исходящими от ужаленного узла, теряют подвижность, парализованы.

Какой в этом прок охотнице?

Парализованный жук более или менее долго сохраняется свежим: он и не иссушается и гниение его не берет. Вот в чем мастерство этих жалоносных буканьеров. Заготовленный ими корм может без риска для жизни потребителей — в данном случае потомства осы — храниться в ячейке-норке. При этом ни один из жуков и ножкой не шевельнет значит, не искалечит, не погубит нежную крошечную личинку осы, личинку, которая выводится из яйца, отложенного матерью на парализованного жука.

Впрочем, все это только догадка. И хоть она кажется правдоподобной, ее полагается проверить на разных насекомых.

Нервная система златки узкотелой (слева) и долгоносика соснового — Ринхеум пини:

_{а — надглоточный узел; b — глоточное кольцо; с — три грудных узла, из которых два задних слиты в один с первым брюшным; d — брюшные узлы.}

Берутся пластинчатоусые — скарабей-навозник и бронзовка, затем златки, долгоносики — жуки, у которых нервные узлы сближены настолько, что их можно рассматривать как одно целое. И вот в этот единый узел Фабр осторожно вводит конец иголки, увлажненной аммиаком.

Укол — и насекомое неподвижно!

Скарабей и бронзовка тоже парализованы и тоже единственным прикосновением острия с капелькой аммиака. Но для церцерис такие туши неподъемны: велики и грузны. Да оса и не пробует искать добычу среди навоза, где проводят время скарабеи, или в гнили, где находит себе кров бронзовка. За бронзовкой, мы скоро узнаем, охотятся-корсарствуют сколии… Одним ударом жала оса церцерис могла бы парализовать жука-карапузика, у которого нервные узлы сравнительно сближены, но карапузики живут в падали, куда чистюля церцерис не заглядывает. Жуки-короеды тоже могут быть быстро парализованы, но для осы это дичь труднодоступная. А вот златки и долгоносики вполне подходят церцерис: живут открыто, в чистоте, среди них есть жуки любого размера и у всех нервные центры расположены так близко, что церцерис справляется с добычей, ужаливая в одно только место и только однажды.

В этом мрачном здании помещалась в Авиньоне школа, готовившая учителей. Здесь преподавал впоследствии сам Фабр. Свободные от занятий дни он проводил в окрестностях города, наблюдая жизнь насекомых. А когда ему понадобились осы-церцерис, которых не было возле Авиньона, он отправился в предместье Кирпантра, где знал над поворотом дороги откос, источенный гнездовыми ходами церцерис.

Долгоносик — живучейшее создание: посаженный на булавку, он будет неделями, даже месяцами шевелить в воздухе усиками и ножками, продолжает жить, существовать даже без пищи. И такой же долгоносик, только следует правильно уколоть его концом иголки, смоченной в аммиаке, или жалом осы, остается в живых, сохраняет свежесть, но теряет способность шевелиться и не способен сопротивляться даже крошечной личинке, когда она его поедает.

Фабр продолжает наблюдения, критически разбирает и взвешивает выводы. Сомнений нет: Леон Дюфур, считавший, что оса пропитывает добычу каким-то противогнилостным веществом, знаменитый Дюфур не дознался, в чем причина сохранности жуков в норке. Никакой противогнилостной жидкости оса в жука не вводит; жаля его, она парализует жертву ударом жала в нервное сплетение.

Вот и все!

Мать, которой не дано увидеть потомство, сооружает для него дом, набивает его провиантом, предотвращает порчу этого провианта и возможность повреждения крошек-личинок острыми суставчатыми ножками жуков, сложенных в подземелье живыми, но неподвижными, — и все, чтоб прокормить свое потомство. Можно ли придумать что-либо более восхитительное, чем эта демонстрация целесообразности, развертывающаяся на крохотном пространстве, незаметная, затерянная у нас под ногами?