Четырнадцать дней

Я отдала ему деньги, хотя и не все: даже если пособие по безработице покроет большую часть моих счетов, решила оставить двести долларов на непредвиденные расходы.

В то время, несмотря на то что вокруг все разваливалось на части, я оставалась оптимисткой. Помните, когда выбрали Обаму, с его песней «Si se puede»? [30] Боже, как охотно я купилась на надежды и мечты, о которых он вещал! Ну и он ведь такой красавчик! Неотразим! Первые несколько недель его президентства я просыпалась с бабочками в животе: он приходил ко мне во снах. Мы были в каком-то роскошном доме, наши взгляды встречались, и он смотрел на меня так, словно хотел сказать: «Я вижу тебя, Флорида Камачо!» И не будь он женат на Мишель, он бы наверняка пригласил меня на танец. Ведь я обожаю танцевать! А судя по тому, как двигается Обама, он, очевидно, неплохой танцор. Да, мы можем, papi! [31] Да, мы можем – на моей кухне, в моей гостиной, в моей спальне!

30

«Да, ты можешь» (исп.) – лозунг профсоюза латиноамериканских работников фермерских хозяйств Америки. Его английский вариант «Yes We Can!» («Да, мы можем!») был использован в качестве лозунга президентской кампании Барака Обамы в 2008 году.

31

Папа, папочка (исп.) – обращение к отцу, а также к привлекательному мужчине или к своему парню.

Разве вы не скучаете по такому? Танцы, близость чьего-то тела, музыка орет так, что не слышишь собственных мыслей, вибрации от колонок отдаются в самом сердце, а пятки впечатываются в пол, уходя в самую суть вещей. А с отличным партнером, который умеет правильно держать тебя во время танца так, что чувствуешь его ладонь на пояснице, на мгновение кажется, будто все будет хорошо.

А теперь мы застряли. Бог не играет в игры. Мы не можем даже пожать друг другу руки. Дистанция в шесть футов. Как печально. А стоит кашлянуть, если в горло что-то попало, как все вокруг готовы бросить в тебя камень. Даже мой сын, которого я всегда поддерживала в любых обстоятельствах, не желает навестить меня. Хотя бы просто помахать рукой с улицы. Он знает, что я ни с кем больше не общаюсь. Совсем ни с кем: у меня астма, и когда я в прошлый раз заболела воспалением легких, то чуть не умерла. Он знает, что я очень осторожна, и от меня он никакой заразы не подхватит, и тем не менее утверждает, будто пытается защитить меня, словно когда-нибудь думал о моих интересах. Он врет. И знаете что? Через одиночество я осознала, что врала сама себе. Когда прижмет по-настоящему, каждый сам по себе. Люди поубивают друг друга ради последнего рулона туалетной бумаги.

Помните тот год, когда снежные бури случались одна за другой и тротуары превратились в каток? Большинство управдомов посыпали дорожки солью поздно вечером, чтобы утром мы могли добраться до автобусной остановки, не сломав себе шею. Но один лентяй на углу Клинтон-стрит недосмотрел, и там намерз толстый слой льда. Так и убиться можно! И однажды я впопыхах (не думая, что со мной может произойти несчастный случай) наступила на лед, поскользнулась, влетела прямо в здание, и моя нога застряла в железной решетке – перелом колена и трещина в бедренной кости.

Разумеется, я позвонила адвокату с рекламы на автобусах: «Беремся за любое дело: большое и маленькое». И в точности как обещано в рекламе, денежки пришли. И уж тут-то мой сынок постоянно навещал меня в больнице и хотел сам поговорить с адвокатом – предположительно в моих интересах, – но я предупредила того, что сыну верить нельзя. Ведь так и есть. Вот чем отличается старость: перестаешь сам себе врать. Или я просто перестала себе врать. Потеряв работу, мой сын запил и стал играть в нелегальную лотерею: считал себя везунчиком. Да какой из него везунчик! Я ему постоянно повторяла: все, что имеет, он получил благодаря усердию и усилиям – в школе и на работе, а он по-прежнему ищет короткий путь к богатству. Когда у меня появились деньги, он, конечно же, стал часто приходить. И я отдала ему большую часть, а потом заявила, будто деньги кончились. Хотела посмотреть, будет ли он заглядывать ко мне – хотя бы поздороваться, – и надеялась, что приведет внучек в гости к бабушке, ведь он любит мать и знает, как она обрадуется их визиту. Но он так и не пришел.

По мнению моего сына, теперь с меня взять нечего, в долг больше не попросишь. И, честно говоря, готовить я стала куда хуже, поскольку не чувствую запахи. Вот только не надо смотреть на меня так, будто я подцепила то самое. Да, я тоже видела статью в «Таймс» на прошлой неделе, но, уж поверьте, у меня ничего такого нет. Я давным-давно потеряла обоняние, задолго до появления коронавируса, и поэтому не могу попробовать еду, когда готовлю.

Нынешняя чума, которая обрушилась на мир, действительно стала проклятием – и да, люди умирают, и мы должны соблюдать осторожность, – но не кажется ли вам, что это еще и очень удобно? Молодежь продолжает жить так, словно им и дела нет до происходящего. Может быть, они просто хотят, чтобы мы, старики, вымерли, а они бы унаследовали оставшееся? Вдруг они чувствуют облегчение теперь, когда им больше не нужно нас навещать? Как вы думаете, бывает любовь там, где есть нужда и жадность? Например, нуждался ли во мне мой сын? Печально это все. Возможно, я кончу так же, как старик на четвертом этаже.

Кто-нибудь из вас застал то время? Я не помню. Надо мной жил рыжий мужчина, от которого воняло, как от скунса, и он никогда не брился. Он вечно стучал по чему-то, да так сильно, что у меня люстры тряслись. Я с ума сходила от грохота. А иногда звук был такой, словно он пилил батарею. Ну что за издевательство! Я колотила шваброй по потолку, пытаясь его угомонить. И жаловалась управдому, старому управдому. Даже написала ему записку, умоляя утихомирить того жильца. А потом все стихло. Какое счастье! Я уже и забыла, как прекрасна тишина. Она мне так нравилась, что я не хотела включать ни радио, ни телевизор. Даже окно открывать не хотела. На короткое время в уши словно вода попала, и я слышала только тихое гудение собственных мыслей. Даже мой болтливый мозг примолк. Я была безумно счастлива побыть в тишине. Когда вдалеке завывала сирена или на улице кто-то орал, я вздрагивала и словно просыпалась.

А потом мы все почувствовали запах. Запах разложения: да, бедный старик, который поднимал столько шума, который едва говорил спасибо, когда ему придерживали входную дверь, умер. Много-много дней назад. И поначалу я не находила себе места, так как все эти дни чувствовала себя невероятно счастливой в тишине, а он тем временем лежал там мертвый. И знаете что? С ним умерло и мое обоняние. Просто исчезло. Навсегда.

Вскоре снова стало шумно: владелец решил сделать в квартире капитальный ремонт и увеличить арендную плату втрое – кошмар, да и только! И вот эта девчонка, в туфельках и с фоточками в «Инстаграме», явно не нуждается в деньгах, ведь она одна платит тройную аренду. Только не говорите, что услышали это от меня. Как я и сказала, я в чужие дела нос не сую. Я всего лишь знаю, что между ней и дезинфектором что-то есть.

Вы ведь помните, что раньше дезинфектор приходил каждую третью субботу месяца? Только слепой не заметит, какой он красавчик. И такой вежливый, постоянно говорит «Si senora, permiso, senora» [32] . Я всегда предлагаю ему воду и кофе, ведь кто знает, сколько длится его рабочий день. А он всегда отказывается, быстренько опрыскивает ванную, потом кухню. И так во всех квартирах, по порядку, на каждом этаже. Мне слышно, как он идет в 3А, потом в 3В, потом ко мне в 3С, и так далее по коридору, а затем на следующий этаж. А когда он на верхнем этаже, я отчетливо слышу его шаги, потому что у него увесистые рабочие ботинки с жесткой резиновой подошвой. И размер ноги у него большой, очень хороший для мужчины. А еще у него тяжелая поступь, а перекрытия-то у нас тоньше бумаги. Поэтому я знаю, когда он опрыскивает ванную, потом кухню, для чего нужно пройти по длинному коридору. А дальше шаги замирают. Сначала я не обращала внимания, но потом заинтересовалась. Каждую третью субботу месяца, когда он приходил, происходило одно и то же. Я засекла, сколько минут он пробыл у меня, посчитала число квартир в здании и прикинула, сколько времени ему примерно требуется на обработку их всех, учитывая, что некоторых жильцов нет дома. И знаете что? Странным образом ему всегда требовалось дополнительное время. И где же он его проводит? Да с дамочкой, которая живет надо мной.

32

Да, сеньора, разрешите, сеньора (исп.).

Поэтому в следующий раз, когда он пришел ко мне, я попыталась о нем разузнать. Женат ли он? Есть ли дети? А он быстренько делает свое дело, накачанные мышцы под футболкой так и бугрятся; непослушные длинные волосы собраны в хвостик, они густые, темные и блестящие, как у мужчин на обложках любовных романов. Он притворяется, будто не слышит моих вопросов, и торопится подняться наверх. И снова я слышу, как на четвертом этаже за ним закрывается дверь. Слышу шаги по потолку, топот вдоль длинного коридора, а потом – ни звука.

Труба отопления идет сквозь мой потолок в ее квартиру. И вы все должны знать, что если разговаривать рядом с трубой, то до меня дойдет каждое ваше слово, как будто вы прямо у меня на кухне, поэтому осторожнее с выражениями. Конечно, это не мое дело, но неизвестность не давала мне спать по ночам, и я прижала ухо к трубе. Иногда музыку включали громче, а затем тише, иногда я слышала, как она смеется. А примерно через полчаса он ушел, протопав по коридору так, что у меня потолок затрясся.

Честно говоря, трудно ее винить. Кому не хочется немного тепла? Последний раз я обнималась с сыном. Возможно, он приходит ко мне только тогда, когда ему что-то нужно, но уж если приходит, то его речи чистый мед, как и его объятия, – уж он-то знает, как нужно обниматься. А я принаряжаюсь для него, чтобы он сказал, как хорошо я выгляжу. Боже, как я по нему скучаю!

Достаточно всего лишь сказать, что у меня есть деньги в банке, и вы глазом моргнуть не успеете, как он забудет все свои разговоры про необходимость оберегать меня во время эпидемии и примчится сюда; будет сидеть у меня на кухне, есть мою стряпню и обнимать меня столько, сколько мне захочется. Именно так все и будет.

* * *

От мысли о том, насколько Флорида скучает по сыну, у меня перехватило горло. О господи! Когда я в последний раз обнимала отца? Еще до того, как свалилась с приступом астмы в прошлом месяце. Какого черта никто не берет трубку в этом «Тошнотно-зеленом замке»? А если я просто заявлюсь туда и потребую меня впустить? Придется разрешить мне пройти. Или, возможно, я могла бы пролезть через чей-нибудь двор. Если получится выбраться отсюда.