Четырнадцатая дочь

Колбас и копченостей, о которых он мечтал, не нашлось. Похоже, они успели сгнить. Рут нашел несколько завалов, от которых тянуло гниющими фруктами, выбрал один, осторожно разгреб землю рядом с ним. Хотелось найти еще что-нибудь, кроме соленого мяса.

Тень от возникающего и исчезающего замка ползла вверх по склону холма, на котором стояли Врата. Элсил заходил. Следовало торопиться.

Он нашел в размякшей земле, перемешанной с черепками, единственный уцелевший горшочек. Руки его были в земле, под ногтями чернела грязь. Но в данный момент наследника герцога это совершенно не беспокоило. Рут подхватил мешки с окороками, оставленные поблизости, и почти торжественным жестом прижал к груди горшок. С неизвестным пока что содержимым. После чего быстрым шагом направился к краю деревни, где его терпеливо дожидался темный силуэт пса.

Ночь застала Рута на месте бывшей стоянки герцогских волков. Поскольку палатки люди Энгера ставили по всем правилам, места, где они стояли, теперь очерчивали четкие линии канавок для стока воды. Внутри лежали ссохшиеся перины из веток и сена, которыми волки выстилали землю под днищами своих палаток. Рут накидал на одну из таких перин ветки и сено с соседнего участка. Получилось нечто вроде небольшого стожка, который портили только колючие сучки, торчавшие тут и там. Рут, закрыв глаза, вырыл себе в этой куче яму, повозился, обламывая самые колкие ветки.

Уже в сумерках он сбегал к небольшому родничку, который бил из подножия холма в ста шагах от стоянки. Напился вволю, смыл соль с одного из окороков. Второй прямо в мешке был прикопан в сене. Пес молча и неотступно следовал за ним, и недостойного интереса к спрятанному окороку не проявлял. Под конец Рут умылся, хотя вода была ледяная, а от ночного холода не спасал даже шерстяной камзол.

Вернувшись к стожку, он быстро распластал отмытый от соли окорок на две части и щедро бросил половину псу. Тот схватил свой кусок молча, улегся рядом с лежбищем Рута, вгрызаясь в снедь.

На холодном темном небе уже начинали зажигаться бледно-желтые звезды. Рут запихнул в дыру мешок с целым окороком, оставленную для себя половину и горшок с неизвестным содержимым. Затем поспешно полез внутрь. Отверстие, сделанное в стожке, глядело на деревню, как раз на то место, где к околице подходила дорога. Он устроился в сплетении ветвей и сена, торопливо принялся жевать, чувствуя, как понемногу утихает зябкая дрожь.

Солонина была жесткой и жилистой. Рут жевал и дремотно думал, что холод – это даже хорошо. По крайней мере, он не даст ему уснуть. Увы, в горшке обнаружилась красника в меду, которая его все-таки согрела, и Рута окончательно сморило…

Звезды сияли, заливая светом пса, трудившегося над своей половиной окорока, холмы и безостановочно пульсирующий над пепелищем замок.

Глава двадцать третья Менуэт и политес. Цветы и цвета

Таня проснулась от того, что кто-то ее тряс. Не открывая глаз, поморщилась и дернула плечом, в которое вцепились чужие жесткие пальцы. В голове плыли последние обрывки сна, который снился до этого. Главную роль в нем играл хмурый парень с серыми глазами, наследник герцога по имени Рут. Во сне он был рядом, на расстоянии протянутой руки. И гладил ей шею кончиками пальцев, глядя на нее как-то странно. Хотя поводов она ему не давала, даже во сне.

Еще снилась незнакомая комната с желтыми стенами, полная народу, и в этой комнате, на полу, белело чье-то искаженное лицо с разверстым ртом.

В ответ на попытку избавиться от чужих рук ее тряхнули еще сильнее, да так, что голова на короткий миг даже оторвалась от подушки. Таня проснулась окончательно, разлепила веки и уставилась на пожилую женщину, стоявшую у изголовья койки. Ложе, кстати, было довольно мягким, перинные валики охватывали тело со всех сторон, и было полное ощущение, что лежишь в мягком облаке.

Склонившаяся над ее головой старуха выглядела внушительно. Широкоплечая, крупное тело окутано складками блузы и юбки, которые перечеркивал широкий пояс. Наряд походил на тот, что носила Аюзанна, только цвет был черный. Жидкие седые волосы зачесаны назад и подхвачены широкой налобной повязкой, расшитой серебром. Челюсть казалась квадратной из-за обрюзгших щек, глаза смотрели требовательно и жестко.

– Вы кто? – выдавила Таня охрипшим голосом. Язык казался сухим и каким-то чужим. – Где я?

Сверху нависал потолок с черными поперечными балками, деревянный, сколоченный из простых досок; сбоку была беленая стена, залитая зеленоватым светом в узорчатых тенях. Таня перевела взгляд и увидела ряд невысоких окон, разделенных крохотными простенками, забранных кокетливыми решетками в завитках и бутонах.

Именно эти решетки и навели ее на мысль, что она в тюрьме. Правда, не простой, а привилегированной – такую красоту в обычном застенке не увидишь, там предпочитают рисунок в клеточку. Хотя она в здешних тюрьмах еще не бывала…

Чувствовала себя Таня на удивление хорошо. До сих пор после синего сияния пробуждение получалось тяжелым, с головными болями, головокружением и тошнотой. Прямо похмельный синдром какой-то. А сейчас Таня была как огурчик. Во рту только сухо.

– Велено вставать! – заявила старуха.

И двинулась куда-то в сторону. Проследив за ней взглядом, Таня узрела в углу столик, оборудованный всеми удобствами средневековой цивилизации: на столешнице таз с кувшином для умывания, а на полу, под столом, горшок известного назначения. Белый, керамический, с росписью.

От этого зрелища вдруг возникла тоска по Фенрихту. В частности, по комнате с бронзовой ванной, сиявшей начищенными боками в окружении каменных стен. Туда бы сейчас, в горячую воду…

Старуха встала рядом со столиком, энергично указала многослойным подбородком на таз, распорядилась категорично:

– Вставайте и умывайтесь. Сам Кайрес вас ждет, так что нечего тут разлеживаться.

– А кто такой Кайрес? – осведомилась Таня охрипшим голосом.

Старуха глянула удивленно.

– Отец наш, глава Лиги борцов с котами-вредителями. Долго еще лежать думаете? – И пробурчала, самую малость приглушив голос: – Как это такого не знать…

Таня села, опустив на пол ноги, и подивилась рубашке, которая была на ней. Похоже, кто-то опять поделился с Таней гардеробчиком. Княжна, которая все время носит одежду с чужого плеча…

Громадное, в складочках одеяние вполне могло принадлежать и суровой бабище, стоявшей в углу комнаты. Но ряды оборок с кружевами неуловимо напоминали о Фенрихте. Подол опять-таки был ниже пяток, такой, что она не сразу пол ногой нащупала. Короче, самой что ни на есть тарланьской длины подол. Странно…

Ни тапок, ни прочей обуви возле кровати не обнаружилось. Таня подхватила рубаху и зашлепала по каменному полу босыми ногами. По дороге потребовала: