Четырнадцатая дочь

Арлена вместе с лысым первая погрузилась в карету, Таня последовала за ними.

На сей раз помощи прислуги ей избежать не удалось. Кучер, похоже, был специально проинструктирован на этот счет, потому что вытянул руку прямо над ступеньками, перегородив Тане путь.

Она посверлила его некоторое время возмущенным взглядом – мол, как ты смеешь, смерд, княжне препятствовать? Внутренне содрогнувшись, правда. Что-то она начала в последнее время окняживаться. Вот и слуг перестала реверансами приветствовать, уж больно они от этого пугались.

Но кучер не отступил. Даже одарил Таню в ответ суровым взглядом, преисполненным достоинства: дескать, это мой святой служебный долг, вы же должны понимать.

Так что Таня со вздохом положила руку ему на запястье. И поднялась в карету княжна княжной: правая рука приподнимает подол, самую чуточку, только чтобы не споткнуться, левая небрежно возложена на длань прислужника, взгляд устремлен вперед, на морде княжья скука и утомленность от сего мира.

В карете Арлена со служителем бурно обсуждали, почему у Коэни во сне ноги были сбиты и усажены шипами. Не есть ли это знак, что даритель Милосердия страдает из-за путей, которые избирают люди? И куда катится мир?

Почему во всех мирах так любят обсуждать направление, в котором катится мир, подивилась Таня. Она примостилась на скамеечке напротив Арлены и лысого, отдернула шитую занавеску.

По ту сторону кареты стоял Орл. И глядел на нее злобно. Слева от него в стайке спешно удаляющихся дам виднелось фиалковое платье княжны Орелии, и Таня вдруг задалась вопросом, уж не родственнички ли они. Орл и Орелия… Хотя здесь все друг другу родственники.

Карета дернулась, и Орл поплыл назад.

Перед Переходными Вратами она сама, не дожидаясь Арлены, задернула занавеску. Чем заслужила одобрительный взгляд пышнотелой наставницы. От Врат прилетел вопль кучера:

– Тарус!

И карета тронулась вперед. Стук окованных колес по камню быстро смолк, сменившись вязким шорохом, исходившим от осей. Заехав во Врата, экипаж поехал мягко, словно по натянутому ковру, и лишь самую чуточку покачивался из стороны в сторону.

Пока ало-розовые отблески из Безмирья заливали кровью серебряное шитье внутри кареты и профиль Арлены, повернутый к лысому, Тане в голову вдруг пришла мысль: стало быть, она и впрямь является той самой четырнадцатой дочерью. Если только местный слуга божий не врет про сон, а Арлена не врет про богов, и они в их мире таки существуют.

Таня содрогнулась. Пророчество было про нее. А точнее, она была для пророчества.

Как только они выехали из Врат, кто-то просунул в окошечко руку и отдернул занавеску.

– Доброго вам дня, – сказало появившееся в окошечке мужское лицо, простое, с мощными надбровными дугами и ломаным носом. На высокий лоб падали светлые всклокоченные пряди волос. – Имя, цель прибытия?

Ниже шеи человек был затянут в потертую черную кожу. Такую же униформу Таня видела в Ярге на людях герцога Бореска. Местный мундир?

Лысый мужчина напротив нее подался вперед, хрипло каркнул:

– Я главный служитель Коэни в этом городе! Везу…

Он на мгновенье запнулся, но тут вмешалась Арлена:

– Почтеннейший служитель сопровождает нас в храм. Мы – дамы Тарланьского дома. Желаем помолиться у Стены Молений, дабы наши скромные мольбы о милосердии коснулись слуха самого бога.

– Не врете, я вижу. Проезжайте, – буркнуло лицо. – Раз из Фенрихта, значит, идете как свои. Беспошлинно. И благословение Семи на вас, почтенный служитель. Простите, что я вас не узнал. Редко хожу в храм.

– А следовало бы, – забурчал лысый.

Личность исчезла из окошка, аккуратно прикрыв за собой занавеску. Пришлось отдергивать ее заново.

Сначала Таня увидела внутреннее убранство какого-то большого строения, но они почти сразу же выехали из него, и в карету хлынул зеленоватый свет местного светила. А вместе с ним шум, запахи и виды большого города. Она вдруг поняла, насколько отвыкла от цивилизации, сидя в Фенрихте. Там было тихо, мирно, малолюдно. И даже когда все Тарлани выходили из трапезной после обеда, двор все равно казался полупустым.

А тут вокруг перекликался голосами большой город. Шли люди, бегали дети. В окошко виднелись одноэтажные каменные дома, фасады их украшали витые колонки и застекленные окна. Таня, высунувшись из кареты, на архитектурные чудеса Таруса взирала с немым изумлением. Надо думать, и тут поработала магия, потому что такой уровень архитектуры Средневековью не свойственен.

Экипаж свернул на другую улицу, покатился быстрее – дорога пошла под уклон. Тут стояли дома побогаче, в три-четыре этажа, щедро разукрашенные балкончиками, лепниной и фресками удивительной красоты.

Тане хотелось задать кучу вопросов. Ну например, что продает тот скрюченный человечек на углу улицы, у которого с рук свисают связки темных полос, напоминающих толстую кожу? Почему на этом углу висят гирлянды стелющихся по ветру шарфов?

Но Арлена так упоенно обсуждала с лысым труды некоего Чевра, главного служителя Эригу из Хаерны, что прерывать ее Таня не решалась.

Дорога, до этого идущая покато вниз, перешла в крутой спуск. Экипаж покатил еще живей. Таня с любопытством высунулась из окошка и в просвете дороги внизу увидела серую громадину.

Шестиугольный замок возвышался в котловине, куда спускался город. Высокая стена окружала три гигантских здания.

На каждом из шести углов замка лепились тонкие изящные башенки, а еще напротив каждого угла поднимались башни, полностью вынесенные в город. Бастионы. Их венчали флаги, где змеилась серая полоса на белом фоне. Стены вынесенных башен прорезали высокие стрельчатые окна. И в довершение ко всему каждую башню соединял с замком мост, перекинутый высоко над улицами города, продолжавшимися в проеме между башнями и стенами замка.

– О! – выдохнула Таня, заглядевшись на цитадель.

И вновь ощутила перемены, произошедшие в ней за последнее время. Раньше она бы выкрикнула «вау!» или «ух ты!» А вот сейчас – благовоспитанное «о»…

Арлена оторвалась на мгновение от разговора с лысым служителем, бросила:

– Это замок Вагран, родовое гнездо герцогов Боресков и всего их рода.

Экипаж, спустившись вниз, проехал впритирку к замковым стенам, дав Тане возможность полюбоваться летящими росчерками мостов на фоне пронзительно-желтого неба в кипени лимонно-персиковых облаков.