Четырнадцатое, суббота

Короче, судьба ниспослала нам подарок. Если бы еще заранее знать, какой! Вернусь домой, напишу реферат на тему: "Лохство (или лохизм) и его влияние на экстремальность современного туризма".

–  Почем пирожки-то?
– спросил я это говорящее отопительно-варочное устройство.

–  Недорого, по полгрошика за пару, милый, ответила печь.

–  У меня рупь золотой, неразменный. Сдачу дадите?

–  Дам, милый, как не дать-то, конечно, дам.

–  Значит так. Нам четыре с мясом…

–  Со с мясом закончилися…

–  Как же так, а говорили…

–  Ассортимент нужно весь перечислять. Положено!

–  Хорошо. Четыре с повидлом…

–  С повидлой нету.

–  Но с капустой-то есть?

–  С капустой есть.

–  Тогда с капустой. Восемь. Нет, двенадцать.

–  Последние десять остались.

–  Ладно, давай!

–  Кинь монетку! Вон, видишь, в щелочку над устьем.

Я бросил в щель рупь, и было слышно, как он катится по внутренностям печки, видимо проходя тест на подлинность. Потом что-то щелкнуло, заурчало, заслонка откинулась, из устья выдвинулся засаленный противень, на котором чернело десять подгорелых пирожков. Заслонка с лязгом захлопнулась.

–  А сдача?
– первым делом произнес я с возмущением, уж потом намереваясь предъявлять претензии к качеству.

Печка была нема. Я колотил кулаками и по кирпичным бокам, и по заслонке, эффекта - ноль. Я оглянулся на своих товарищей. Черти! Ну почему никто не вмешался, пока я вел беседу с печкой. Почему никто не схватил меня за руку, пока я не кинул в щелку рупь? Но ребята отвернулись и зажимали себе рты, боясь рассмеяться в открытую.

И кому тут жаловаться? Ситуация совершенно идиотская, ведь со стороны-то все выглядит вот как. Стояла на поляне печь. Некто (несколько дней назад) напек в ней пирожков, оставил некондицию, а остальные забрал (или, допустим, съел) и ушел. Спустя несколько дней другой некто зачем-то засовывает в недра этой самой печки золотой рупь, а после не может его оттуда достать.

Делать нечего. Пришлось нам с голодухи съесть подгорелые черствые пирожки и отправляться в подземелье. Светя фонарем, я шел впереди, ведя всю группу под сырыми кирпичными сводами, пока не наткнулся на толстую, как рояльная проволока, паутину. Где-то щелкнуло реле, немного померцав, зажглась люминесцентная лампа, осветив дневным неярким светом почти круглое в плане помещение с замшелыми и покрытыми плесенью стенами. Из какой-то темной дыры, кряхтя и отдуваясь, выполз создатель этой самой паутины. Косматое чудовище размером было этак с годовалого бычка. Оглядев нас всеми восемью глазами, страшилище откашлялось и произнесло:

–  Ну и какого лешего вы сюда приперлись?

–  Я это, попросил бы… - обиделся Лешек

–  Фу ты, ну ты, какие мы надуты! Странный вы, лешие, народ. Вот черт, к примеру, не обижается, когда ему скажешь "черт с тобой".

–  Ну и иди к черту!

–  И пойду. К двум чертям, у нас там "пулька" не дописана, это вы меня оторвали, а у меня там, может, мизер чистый на руках… В смысле на лапах. Вот разберусь с вами и пойду. А черти за вами апосля придут. Не к спеху, куда они, души-то денутся, правильно? Или среди вас есть праведники? Может, туда хотите?

Он поднял вверх мохнатую лапу, вторую правую. В первой правой он держал какой-то блестящий цилиндрик с кнопкой в торце, как у авторучки.

–  Именно туда, - сказал Вольф, тоже показывая наверх.
– Нам надо посетить здание, которое там, над нами. Но, думаю, выше пятого этажа мы подниматься не будем.

–  А кто вас туда пустит? Приехали, ваш жизненный путь тута кончается. Оборотня я жрать не буду, волчатину я не ем, кровь только выпью. А остальных - уж не обессудьте, как говорится, френдз фор дина, - паук изобразил подобие ухмылки и пощелкал кнопкой на цилиндрике.

–  Какие ж мы тебе друзья, мерзкое членистоногое!
– возмутился Лева.

–  Паукообразное, - поправил мутант.

–  Тем более. Микроб из унитаза тебе френд.

И, обратившись ко мне, Лева сказал вполголоса:

–  Чего-то я ляпнул сдуру. Ты, кстати, не знаешь, что такое унитаз? Какая-то чушь в голову лезет.

Я тоже поймал себя на том, что в голову лезет чушь. Как будто отходишь от наркоза или, проснувшись, хватаешься за обрывки ускользающего сновидения. И чушь какая-то заумная, мне вдруг представились три доказательства теоремы Ферма и два вполне работоспособных варианта принципа действия вечного двигателя.

–  Уважаемое паукообразное, - как всегда галантно обратился к мутанту Вольф.
– Имя-то какое-нибудь есть у тебя?

–  Есть, - немного растерянно произнес паук.
– Федей с детства кличут.

–  Вот что, Федя. Во-первых, вот у этого товарища, - он указал на Леву, - есть ружье, заряженное пулями для охоты на безвздохового однорука. Стреляет этот товарищ метко и, главное, быстро. Это я так, для ясности. А во-вторых, выключи, пожалуйста, умклайдет, не надо честным гражданам мозги пудрить

–  Ладно, - согласился Федя и щелкнул кнопочкой на цилиндрике.
– Играем по честному. Итак, отгадываете три загадки - проходите. Не отгадываете - сожру. А вашей пукалки я не боюсь.

–  Валяй, загадывай!

–  Первая загадка…

Он сделал паузу, но, похоже, вовсе не театральную, просто усиленно напрягал память. Во внезапно образовавшейся тишине можно было услышать, как скрипят его мозги.

–  Значит так. Сидит девица в темнице… Э-мм… Сидит девица в темнице, кто ее раздевает, тот слезы проливает.

–  А четыре варианта ответа?

–  Обойдетесь.

–  Попыток сколько?

–  Одна.

–  Гудок другу?
– спросил Лешек, доставая корявый сучок,

–  Фигушки!

–  Фотопленка в кассете!
– выпалил я.

–  Ишь ты, верно. А почему слезы проливает?

–  Засветить боится.

–  Точно. Хорошо, слушайте вторую… Вторая загадка будет вот какая. Посложнее будет загадка.
– Федя напрягал память с удвоенным усилием, при этом поигрывая цилиндриком (с заимствованным у Стругацких названием "умклайдет") в первой правой передней лапке.
– Вот какая вторая загадка: висит груша, а коса на улице

Первым делом я мысленно принялся прорабатывать тему повешенной на собственной косе тети Груни, как наиболее вероятную в плане Фединого цинизма и традиций черного юмора, однако внутренний голос настойчиво нудел о чем-то связанном с хищением электроэнергии. Лешек меня опередил:

–  Ета, дачник типа лампочку к столбу подключил.

–  Ты хоть понял, чего сказал!
– возмущенно выкрикнул Вольф.
– Одна попытка всего, а ты…

Однако на паука было кисло смотреть. Похоже у него разболелись зубы (или хелицеры, черт знает, что там у него). Он тряс лапой с умклайдетом и пытался обхватить голову педипальпами.