ЧИЧЕРОНЕ
Шрифт:
Нет, все-таки Виталя со своими гостями выглядел куда выразительнее.
Поначалу никто ничего не понял. За исключением меня, ну и, понятно, Ефимыча. Он виновато ссутулился и, пробормотав: «Извините», - поспешил удалиться. Перед ним расступились.
Врачиха (она уже открыла переднюю дверцу) покосилась на скульптурную группу в белых халатах - и садиться в машину раздумала.
– Что там у вас?
– раздраженно осведомилась она.
Осеклась. Взгляд ее метнулся по двору в поисках исчезнувшего пациента, потом вновь сосредоточился на обездвиженных сотрудниках. Дальнейшие действия коренастой тетеньки свидетельствовали либо о высоком
Амбалы ожили, отшатнулись.
– В машину, - процедила врачиха. С тем и отбыли.
Забавно, однако ничего сверхъестественного наши ротозеи в случившемся так и не углядели. Единственное, что возмутило всех до глубины души, это неслыханно грубое обращение врача с персоналом. Ну прошляпили, ну убежал. Но по морде-то зачем? Психиатр называется!
Странный народ. Что ни покажи по телевизору, всему поверят, а тут на глазах происходит откровенная дьявольщина - и никто ее не видит.
Говорят, была потом еще одна попытка похищения нашего Ефимыча (на сей раз чисто уголовная), но мне о ней мало что известно. Рассказывали также, будто он взял вдруг и расплатился с долгами. Разом. В это, кстати, верилось. Куртейка-то не из сэконд-хэнда.
Исполняющий обязанности дурачка сочувствия ни в ком уже не вызывал. Какое может быть сочувствие к буржуям?
Однажды он остановился возле нашего подъезда и посмотрел на меня пустыми глазами.
– Скамейка, - подсказал я.
– Предназначена для сидения. Состоит из двух столбиков и доски. Для того чтобы сесть, надлежит согнуть ноги в коленях и опустить задницу на доску. Задница - это то, что сзади.
Рудольф Ефимыч горестно скривил рот.
– Смеетесь, - упрекнул он.
– Все бы вам смеяться.
Присел рядом, прерывисто вздохнул.
– Понимаете, я - гид, - признался он, покряхтев.
– Кто?
– не понял я.
– Гид, - повторил он.
– Хожу и все рассказываю.
– Ну, это я заметил. А кому, простите?
– Откуда я знаю!
– с тоской сказал Рудольф Ефимыч.
Что-то в этом роде я и предполагал. Есть такое заболевание, не помню только, как называется. Слышит человек голоса, разговаривает с ними, ругается, спорит. Правда, в подобных случаях не прорезается талант гипнотизера, да и благосостояние, насколько мне известно, не увеличивается.
В остальном же - тютелька в тютельку.
– А как они на вас вышли?
– Вышли - и все.
– Но вы их видели хотя бы?
– Нет. Только слышу.
– Рисковый вы человек, Рудольф Ефимыч, - заметил я.
– Имейте в виду, в потустороннем мире жуликов тоже полным-полно. А вдруг они с дурными намерениями?
Встревожился, прикинул.
– Да нет!
– убежденно сказал он.
– Какие жулики? Что обещали, все сделали. Счет открыл - деньги перевели. Безопасность вот обеспечивают…
– Это в смысле… с Виталей… с санитарами?..
– Ну да. Потом какие-то двое куртку с меня снять хотели. Вечером. Во дворе. Ну и их тоже…
Следует признать, такое истолкование событий, в отличие от моих выкладок, звучало непротиворечиво, а главное, все объясняло. Впрочем, вполне естественно. Единственный способ все объяснить - это сойти с ума.
– Стало быть, вы теперь чичероне?
Мой собеседник смертельно
обиделся. У него даже губы затряслись.– Как вы можете так говорить?
– напустился он на меня.
– Я двадцать лет на пороховом заводе отработал!
Я уставился на него в изумлении. Потом дошло.
– Рудольф Ефимыч! Чичероне - это проводник по-итальянски. Экскурсовод.
– Но мы же с вами не в Италии! Мы - русские люди!
Видно, каждое незнакомое слово было для него личным оскорблением.
– А те, кто вас нанял?
– не удержавшись, подначил я.
– Какой они национальности?
Ефимыч обмер. А действительно.
– Может, инопланетяне… - жалобно предположил он.
Ну да, конечно. Инопланетяне. Лишь бы не грузины и не американцы.
– Возможно, возможно, - не стал я спорить.
– Вы просто хотите поболтать или у вас ко мне какое-то дело?
– Да-да… - озабоченно проговорил он и на всякий случай огляделся.
– Дело… - Затем в глазах его обозначился испуг.
– Извините. Потом…
Ефимыч встал и судорожным движением отер ладони о свою знаменитую замшевую куртку.
– Скамейка, - доложил он.
– Предназначена для сидения…
И почему я не псих с паранормальными способностями? Ходил бы себе по двору, видал бы всех в гробу, называл бы вслух кошку кошкой. Кто такая? Сейчас растолкую. У кошки четыре ноги, позади у нее длинный хвост. А мне бы за это денежка на счет капала… Впрочем, относительно денежки на счет Ефимыч, скорее всего, вьщумал. Как и относительно погашенных долгов. А иначе ерунда выходит: в финансах его незримые работодатели разбираются, а что такое скамейка, не знают.
Тогда откуда куртка?
В железную дверь гулко постучали. Звонка у меня не было. Была только кнопка, но сама по себе.
Открыл, не спрашивая, кто. В крайнем случае, грабители.
На пороге стоял Рудольф Ефимыч. Замшевое плечо его оттягивала сумка - тоже, видать, не из дешевых.
– Отработали?
– понимающе спросил я.
– Да, - сказал он.
– Отработал.
– Тогда прошу…
Мы прошли в комнату, где, к моему удивлению, незваный гость с торжественной последовательностью принялся выгружать на свободный краешек стола коньяк, оливки и прочую семгу. В честь чего это он? Ах да, у него ж ко мне дело!
В четыре руки расчистили стол, уселись. Ефимыч огляделся, вздохнул.
– Бедно живете, - сокрушенно молвил он.
Я промолчал. Гость тоже мялся и покряхтывал, не зная, с чего начать. Потом спохватился и разлил коньяк в тусклые разнокалиберные стопки.
Чинно приняли по первой. Закусили оливками с блюдца.
– Я простой работяга, - внезапно известил он.
– Я попросту.
– Вы это мне?
– уточнил я.
– Или им?
– Вам. Я - прямо, знаете, без этих там ваших разных… Как в детстве учили, так и живу.
Трудная, видать, была смена. Речь у него разваливалась окончательно.
– Рад за вас.
– Погодите, - сказал он.
– Не перебивайте. А то собьюсь.
И разлил по второй.
Выпили.
– У кого ничего святого, - сосредоточенно продолжил он, - таких не выношу. Родителей надо уважать. Родину любить. Работать надо. Прямо скажу: языком болтать не умею - только руками. Вот так!
Рассердился и умолк. Кажется, меня за что-то отчитали. Впрочем, Ефимыч уже смягчился. Назидательно поднял указательный палец.