ЧИХНЁШЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ...

— Простите, если кому-то я показалась недружелюбно настроенной, — сказала она, виновато вспоминая утрен­нюю встречу с Марджи. — После Нью-Йорка я ещё в некотором замешательстве. Хотя, скорее, замешательство не совсем подходящее слово. Может, больше подходит испуг. Вы почему-то кажетесь огромным, словно я смот­рю в увеличительное стекло.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Неожиданные перемены похожи на кошмарный сон, но вам станет лучше, когда вы почувствуете, что вы одна из нас. И вы это почувствуете, и раньше, чем сами ожидаете. Посмот­рим, чем я смогу вам помочь. Я Питер Мохан...

— Да, я знаю.

— Хорошо. Я преподаю в Саттонском колледже — спецкурс для особых летних студентов, — полковник осмотрел комнату и снова улыбнулся. — Знаете, никак не могу привыкнуть учить женатых людей, с жёнами и детьми в кампусе... хотя я вдвое их старше.

— Это студенты? А я-то посчитала, что это преподаватели, хотя выглядят они молодо, — Фредерика помолчала, потом спросила: — А чему вы их учите? — она обрадовалась, что ей уже без особой суеты несут обед. Меню здесь действительно существовало только для про­формы.

— Разве мисс Хартвел не рассказывала вам о кол­ледже?

— Нет. Мы обменялись письмами, и она уехала в тот же момент, как я зашла. Мисс Саттон кое-что рассказала мне вчера, но немного.

— Очень похоже на Люси. Ну, что ж, послужу гидом по памятникам древности и восполню то, что пропустила Филиппина. Саттонский колледж был основан в 1820 году Люциусом Эдвардом Саттоном в память о сыне, убитом в войне 1812 года. Этот его сын, Джеймс Тейер Саттон, выполнял дипломатическую миссию, но англи­чане потопили корабль, на котором он прорывался через блокаду. Поэтому старик, предок мужа нашей нынешней миссис Саттон, которая живёт на Ферме — это их семей­ное поместье... О чём это я? Ах, да, основатель предполагал готовить в колледже людей для консульской и диплома­тической службы США. Студентов тщательно отбирают, и они старше обычного студенческого возраста, многие уже семейные. К тому же они не бедны: чтобы учиться дипломатии, нужно располагать средствами или поддер­жкой спонсоров.

— Этот Люциус Саттон основал и город?

— Да, в 1814 году. Как вы могли заметить, здесь несколько отличных образцов того, что я называю викто­рианской готической архитектурой. А колледж — копия оксфордского колледжа Магдалины; даже ручей искус­ственный соорудили. Меня это очень успокаивает.

Полковник Мохан как будто не торопился уходить; помешав ложечкой в пустой чашке, он попросил офици­антку принести ещё кофе.

Фредерика удивилась.

— Вы учите... дипломатии?

— Ну, это мне не по силам. Я вообще в первоначаль­ный план не вписываюсь. В 1941 году организовали новое отделение — к несчастью, разместили его в сборных домиках, но могло быть и хуже. Называют его величес­твенно: факультет военного управления, и финансируется он отчасти правительством. Туда мы принимаем только выпускников колледжей. И тщательно отбираем.

— И чему же вы учите? — настаивала Фредерика.

— Я? — полковник нахмурился. — О, всего лишь курс военной разведки, — он увидел, что Фредерика готова задать новый вопрос, и торопливо продолжил: — Я предпочёл бы провести остаток жизни с индейцами, а войны вести простые, как в добрые старые дни на грани­це, до Гражданской войны.

— О, да, книги, которые вы заказали... — неожиданно сказала Фредерика.

Он быстро допил кофе и встал.

— Нельзя ли заглянуть за ними сегодня попозже? Я думаю, что вы обо мне уже всё услышали... и знаете, а я о вас ничего.

— Я ем, — улыбнулась Фредерика. — А уроженка Новой Англии не может есть и говорить одновременно. Пожалуйста, заходите. В книжном магазине так тихо без людей, особенно в холодное мокрое воскресенье... — она остановилась и неожиданно чихнула. Порывшись в кар­мане в поисках платка, посмотрела на полковника и добавила: — Вероятно, вы не знаете окончание одного глупого детского стишка, который меня всё воскресенье преследует. Он начинается: «Чихнёшь в воскресенье...»

– — Знаю, и вам придётся посмотреть в лицо тому факту, что это худший день недели:

«Чихнёшь в воскресенье, и прячься, чтоб выжить: Иначе Чёрт будет тебя всю неделю мурыжить».

— О Боже! А у. меня как раз простуда! Может, лучше чихать завтра.

— Ни в коем случае. «Чихнёшь в понедельник — опасность близка».

Он посмотрел на неё со странным зловещим выраже­нием, потом неожиданно улыбнулся.

— Зато можете чихнуть во вторник, это принесёт вам облегчение. Вероятно, вы знаете, что там дальше.

— Нет. Всё позабыла.

— Ну, что ж, может, оно и к лучшему, учитывая ситуацию, — и мужчина повернулся и быстро вышел.

«Ну, вот и всё, — подумала Фредерика. — Вторник. Что там рифмуется со словом «близка»? — вернулась утренняя тревога. — А всё эта проклятая простуда, все неприятности усиливает».

В этот момент она снова услышала гортанный голос Кэтрин Клей, которая зашла в столовую с плотным тяжёлым мужчиной и села за два столика от Фредерики.

— Ну, почему, — говорила она, — ну, почему нельзя, Джеймс? Эта жалкая выскочка! Боже, я могу её убить собственными руками...

— Ш-ш-ш! — её спутник беспокойно оглянулся. Фре­дерика старательно занималась своим яблочным пирогом, и он как будто не заметил её.

— Если бы вы не ревновали, моя дорогая, вы бы увидели её в том же свете, что и остальные. Она хорошая женщина, и не знаю, что бы стала делать без неё ваша матушка, — у мужчины голос был тоже сердитый.

Кэтрин буквально выплюнула:

— Не говорите, что вы тоже очарованы! Боже, а я-то думала, что вы меня любите! — она заговорила тише, наклонясь через столик к спутнику, тело её буквально дрожало от силы чувства. Говорила она быстро, ухватив­шись худыми руками за край стола. Фредерика, продолжая заниматься пирогом, напрягла слух, но не смогла разо­брать ни слова. Переводя взгляд с тяжёлого чувственного лица мужчины на женское, раскрасневшееся от гнева и страсти, Фредерика начала сочинять сюжет, достойный её викторианских писательниц. Она нетерпеливо подо­брала счёт и пошла к двери. «Интересно, кто такой этот Джеймс? — подумала она. — Если не перестану этим интересоваться, придётся написать в книге особую главу и назвать её — «То, чего не видит глаз».

«Хорошая женщина», очевидно, двоюродная сестра Кэтрин — Филиппина Саттон, которую отыскала во Франции мать Кэтрин. Достаточная причина для ревнос­ти. А Джеймс, кто бы он ни был, подлил масла в огонь. Фредерика подумала, скоро ли снова встретится с Филиппиной. Да, несомненно, если бы ей дали возможность выбирать, она предпочла бы Филиппину. Но Джеймс явно сражён — или это в прошлом? Трудно сказать.

Фредерика понимала, что мысли ее разбегаются, что она дала волю воображению, и что она простужена. Но, неторопливо возвращаясь в книжный магазин под де­ревьями, с которых капала вода, она не чувствовала себя несчастной. Приятно было подумать, что скоро за книга­ми заглянет этот полковник — и, может быть, она пригласит его остаться на ужин. Педантичный ум напом­нил ей, что на кухне есть яйца и сыр для суфле.

Глава 3

Суббота во время проведения большой ярмарки в Южном Саттоне порадовала ясным и жарким днём; все с беспокойством осматривали небо в поисках сигналов опасности, но тут же успокаивались. Возможно, позже и пройдёт гроза, в июле этого можно ожидать, но она только добавит возбуждения празднику.

Фредерика встала рано, чтобы успеть разобрать библи­отечные книги, которые мисс Хартвел жертвовала на ярмарку. Не успела она закончить эту работу, как послышался лёгкий стук в дверь. Фредерика немного подождала, но её утренний гость оказался вежливее остальных; никто не заходил. Она подошла к двери и с радостью увидела Филиппину Саттон. Прошла неделя с их первой встречи в день приезда Фредерики; она вначале обрадовалсь дружескому приёму, а потом слегка огорчилась, решив, что о ней забыли.