Чик Боудри — техасский рейнджер
Шрифт:
— Бросьте оружие! Бросьте оружие, быстро!
Медленно и осторожно, чтобы не сделать роковой ошибки, они расстегнули пряжки оружейных поясов.
— Теперь шаг назад!
Из дома вышел Том Петтибон с «шарпсом» наготове.
— Возьми их на мушку, Том. Если кто-нибудь из них пошевелится, сделай из него фарш!
— Эй, мистер, — запротестовал было один из двоих. — У малыша могут сдать нервы!
— Тогда стойте и молитесь, чтобы не сдали, — предложил Боудри.
Он подошел к человеку, которого сбил револьвером, разоружил и связал его. Когда он вернулся в конюшню, Дотти с вилами в руках стояла над
— Спасибо, Дотти. Я с ним справлюсь.
Рывком подняв человека на ноги, он связал ему руки и вывел во двор.
— За то, что ты тут натворил, — провозгласил один из нападавших, — Ниро Татум снимет с тебя шкуру!
— Так вы ребята Татума? Не успели отца этих ребятишек посадить в тюрьму, а вы уже здесь. Что вам надо?
— А тебе очень хочется знать? — насмешливо ухмыльнулся один из них/
Чик улыбнулся.
— Я узнаю. Намерен разузнать. Посмотрите-ка на меня внимательно, ребята. Мое лицо вам что-нибудь напоминает?
— Ты похож на проклятого апача!
Чик снова улыбнулся.
— Так подумайте вот о чем, — сказал он и повел рукой. — Мы далеко от ближайшего жилья, а я только что поймал вас за тем, что вы приставали к девушке. Вы ведь знаете, что техасцы такого не любят. Вы думали, что вам это удастся и никто ничего не узнает. Так вот: прежде чем я закончу работать с вами, вы не только расскажете мне все, о чем я спрошу, но более того — границы Техаса покажутся вам слишком маленькими. В Техасе все будут знать, какая вы ползучая мразь. — Может быть, — добавил он, — вас повесят. Я рейнджер, и мне не положено допускать суда Линча, но я могу и отвернуться. Конечно, с точки зрения апача, повешение — слишком легкая для вас смерть.
Пока Том сторожил связанных по рукам и ногам бандитов, Дотти выкатила повозку.
Тем временем Чик насобирал щепочек и немного соломы из амбара и разжег огонь. В костер он положил клеймо. Пленники смотрели то на него, то на костер.
— Эй, ты чего? Какого дьявола ты?..
— Вы мне не поверите, с каким твердым характером иногда встречаются люди, — сказал как бы между прочим Боудри. — Представьте себе: иной раз приходится напрочь сжечь человеку два-три пальца, а то и ухо, чтобы он наконец разговорился.
Боудри неожиданным рывком поставил на ноги подонка, напавшего на Дотти.
— Вот ты, например. Я хочу поглядеть, насколько ты крепкий.
Он взглянул на остальных.
— Запах горящего мяса вас, ребята, не смущает? Иногда он беспокоит даже меня. Но не сразу. Через некоторое время.
— Послушай-ка!.. — запротестовал один.
Чик посмотрел на Тома, глядящего на него широко открытыми глазами.
— Если кто-нибудь из них дернется, сразу стреляй.
— Постой минутку. — Человек, который произнес это, был небольшого роста, жилистый, неопрятного вида. — Я не верю, что ты это сделаешь. Я не верю, что ты кого-нибудь из нас поджаришь, а вот когда ты привезешь нас в город, нам придется предстать перед судом и…
— А суд у Татума сидит в заднем кармане! — ухмыльнулся другой.
Боудри глянул на него.
— Я передам твои слова в суде, а молодые люди засвидетельствуют. После этого у него не будет суда в заднем кармане. Он сам сядет в тюрьму. Я всего лишь один из рейнджеров. Если со мной что-то случится или мне нужна будет помощь, рейнджеры примчатся
отовсюду. Мы начали работать над этим делом, когда Джош Петтибон был в тюрьме, и у нас достаточно улик, чтобы перевешать вас всех до единого, но Татумы будут первыми…Жилистый мужчина прервал его:
— Я уже сказал, что не верю, что ты кого-нибудь из нас поджаришь. — Он поглядел в жесткие черные глаза Боудри и покачал головой. — А с другой стороны, может, и поджаришь. Я вот что хочу сказать: если я заговорю, то смогу ли выпутаться? Допустим, я подпишу признание и предоставлю улики? Ты дашь мне возможность бежать?
— Дам.
— Ларидо! Ради Бога!
— Нет. Вы, ребята, делайте что хотите! Я с этим делом завязываю. Я не собираюсь, чтобы мне из-за кого-то растягивали шею, и тем более не собираюсь стоять перед судом.
— Дотти? — сказал Боудри. — Возьми карандаш и бумагу и запиши все, что расскажет этот человек. Потом он подпишет. Но вначале… — Левой рукой Боудри залез в седельную сумку и достал оттуда маленькую Библию, — вначале пусть поклянется.
Остальные ждали в молчании. Один из них в тревоге дернулся.
— Ларидо, подумай, что ты делаешь!
— А я уже подумал. Если меня поставят перед судом, то кто-нибудь меня обязательно узнает. Что мне сделали такого хорошего эти Татумы, чтобы я за них висел? Они мне платили, а я отрабатывал каждый цент. Они мне остались должны за несколько дней, но пусть они подавятся своими деньгами.
Ларидо помолчав продолжил:
— Нас послали на ранчо Петтибона, и Татум сказал, что ему наплевать, что будет с юнцами, ему не хочется, чтобы они путались под ногами. Он приказал выгнать их отсюда или еще что-нибудь такое, он сказал, что Джош все равно не вернется. Вот что сказал нам Ниро Татум.
Ему дали лист, на котором были записаны его показания, и он подписался. Не говоря ни слова, Боудри срезал веревки и показал на лошадей.
— Бери свою и убирайся!
С минуту все молчали.
— А как насчет меня? — спросил жестокого вида человек в грязной рубашке. — Мне можно подписать и уехать?
— Будь ты проклят, Бад!
Один из оставшихся рванулся к нему, но поскольку он был связан по рукам и ногам, смог только боднуть его головой. Бад отпихнул его.
— Ладно, Бад. Подписывай и уезжай, но ты будешь последним.
— Что? Это нечестно! Послушайте, вы…
— У вас всех была возможность. Теперь ее нет. Вы пойдете под суд.
Почти все население Меските, которое составляло триста пятьдесят два человека, собралось на улице рядом с танцевальным залом, служившим одновременно и залом суда. Никто из собравшихся не видел, как вчера поздним вечером в город въехала повозка. Поклажу сгрузили в заброшенной конюшне, и Чик остался сторожить ее.
Видевшие Боудри перед конюшней удивлялись, что делает здесь этот человек в черной шляпе с низкой тульей и двумя револьверами на оружейном поясе. К нему присоединился худощавый рыжеволосый ковбой, который тоже стал охранять конюшню.
Костлявый судья Эрни Уолтере, судья милостью Ниро Татума и еще двух крупных землевладельцев, объявил о начале заседания. Как всегда, заседания шли вне всякой процедуры и в основном зависели от знания законов судебными властями или от отсутствия оного.
Клод Баттен, обвинитель, выступал в суде против Петтибона.