Чингисхан и рождение современного мира

Каждую весну, когда стаи журавлей пролетали через северный Китай, хан Хубилай ждал их, растянувшись на шелковой кушетке, покрытой шкурами тигров, в красивом позолоченном павильоне, установленном на спинах четырех слонов, которые достались ему как часть дани из Бирмы. Он был уже слишком толст, чтобы ехать верхом, и его мучила подагра. Поэтому хан выезжал на охоту таким образом. Когда он был готов охотиться, крыша павильона опускалась и открывала его взору небо, усеянное тысячами летящих журавлей. По знаку Хубилая, сотни сокольничих, выстроившихся по обе стороны от слонов, снимали кожаные колпачки с голов птиц, и охотничьи соколы, сапсаны и орлы взлетали вверх. Они мчались за журавлями, хватали их одного за другим и приносили своему хозяину.

Хотя его дед завещал монголам охотиться только зимой, Хубилай не любил охотиться в холодное время года и изменил закон. Даже в своей белой шубе из горностая, под соболиными одеялами, и тигриными шкурами на полу, ему все равно было холодно на резком зимнем ветру. Поэтому он передвинул охотничий сезон на начало весны, когда погода казалась ему более приятной.

В охотничьей процессии ехали солдаты на лошадях. Верблюды перевозили вещи, а другие слоны несли меньшие павильоны на случай, если хан захочет преследовать дичь по территории, где его передвижной дворец на слонах просто не пройдет. Караван шел за имперскими знаменами Хубилая и был украшен яркими цветными шелками.

Процессия включала охотничьих тигров в клетках, которые тянули волы, а также леопардов и рысей. Когда добыча появилась в пределах видимости, Хубилай послал одного из своих обученных хищников, чтобы схватить ее.

Собаками травили медведей и меньшую добычу, леопардов использовали для охоты на оленей, а тигров — на больших диких ослов или быков. Фаланга лучников была готова выпустить тучу стрел по любой цели, которую укажет им их господин.

В охотничьем поезде Хубилая было большое число астрологов, предсказателей, монгольских шаманов и тибетских монахов, работа которых состояла в разгоне облаков, отвращении дождя и любого другого ненастья, которое могло бы помешать могущественному охотнику. Шум и запах такого огромного каравана давал диким животным достаточно времени, чтобы сбежать. Поскольку застать их врасплох было очень трудно, караван Хубилая двигался как традиционная армия монголов. В то время как император, его двор и зверинец двигались в центре, по правую и по левую руку от него были расположены тумены загонщиков. Хотя в них должны были состоять по десять тысяч человек, вероятно, в этом случае число было заметно скромнее. Один из туменов одевался в алые цвета, а другой — в синие. Согласно Марко Поло, они разъезжались на расстояние одного дня пути в обоих направлениях. В сопровождении собак и охотничьих птиц загонщики гнали животных перед собой к центру, так чтобы они оказались прямо перед слонами Хубилая.

Чтобы угождать потребностям охотников, впереди следовал авангард слуг, который должен был заранее разбить лагерь, напоминающий небольшой город. Наибольший павильон мог вместить тысячу гостей на шумных монгольских пирах. Соседние шатры служили спальнями. Труппа музыкантов сопровождала двор, чтобы аккомпанировать певцам, акробатам, жонглерам и акробатами, которых так любили пир дворе.

На ежевечернем празднестве каждый носил дэл предписанного для этого дня покроя и цвета; однако, чтобы все не казались равными друг другу, чин и власть символизировались числом и ценностью драгоценностей и жемчуга, которыми украшали костюм. Они носили золотые кушаки, а серебром вышивали ботинки. Во время празднования один из прирученных тигров входил в павильон, медленно шел среди гостей к хану, кланялся ему и затем занимал место около его трона до конца вечера. Пищу подавали на блюдах из золота и серебра. Каждый слуга носил шелковую салфетку с золотой каймой как вуаль на лице, чтобы своим дыханием или запахом не осквернить пищу хана. Рецепты блюд, которые подавали хану Хубилаю, дошли до наших дней. Они довольно разнообразны, но в целом придерживаются традиционных монгольских блюд из мяса и молочных продуктов. Члены монгольского двора ели такие деликатесы, как полосы жира с хвоста барана, посыпанные мукой и запеченные с луком-пореем, бычьи яички, зажаренные в горячем масле с молотым шафраном и кориандром, баранину с кардамоном и корицей, с гарниром из риса и турецкого гороха, молодые баклажаны, наполненные бараниной, жиром, кефиром, апельсиновыми корками и базиликом.

Как истинные монголы они отдавали должное своему любимому напитку — араку, который делали из молока, полученного от специального имперского стада белых кобыл, которые совокуплялись только с белыми жеребцами. Этот напиток был предназначен только для Хубилая и его двора. Когда приходило время отходить ко сну, хан мог выбрать одну из красивых молодых женщин, каждая из которых была проверена на то, что она не храпит, не имеет зловонного дыхания и не издает других неприятных телесных запахов.

Следующим утром, чтобы оправиться от чрезмерного питья, обжорства и потворствования другим порокам, хан призывал свой передвижной отряд лекарей и травников, которые подавали ему особый чай, сделанный из шкурок апельсинов, виноградного цвета, женьшеня, сандала и кардамона. Принимая этот чай на пустой живот, хан надеялся, что он поможет ему преодолеть похмелье и стать пригодным для еще одного дня охоты, пиров и питья.

Всего несколько поколений тому назад предки Хубилая использовали охоту только как средство прокормить себя. Его прадед Есугей охотился со своим соколом, когда впервые увидел Оэлун, ставшую затем его женой. Дед Хубилая, Чингисхан, охотился, чтобы прокормить свою семью после смерти отца, и убил своего сводного брата Бегтэра якобы после охотничьей ссоры из-за добычи.

Позднее Чингисхан с помощью Субэдея и других хороших охотников приспособил охотничьи стратегии, методы и оружие к задачам войны, рассматривая своих врагов как дичь. Таким образом он завоевал обширную империю.

Охота стала одновременно и приятным времяпрепровождением, в котором нуждался Хубилай, и имперским церемониалом — великолепным и расточительным зрелищем. Хубилай все еще поддерживал некоторые аспекты монгольского образа жизни — стрельбу из лука, приручение хищников, питие арака, ночевки в шатрах и создание армий Левого и Правого крыла. Но он превратил все это в упадническое роскошное развлечение для монгольской элиты и непосредственно для него самого. Его огромный караван был более видимостью, чем существенной силой. Единственная польза от него заключалась во впечатлении, которое он производил на подданных и иностранных послов.

Как и отряд монголов в степи, караван Хубилая следовал за всадником, несущим Духовное Знамя перед ним. Духовное Знамя вело его на развратный круг развлечений, которые, в конечном счете, не означали ничего и ничем не заканчивались. Монгольская империя просуществовала еще сто лет, но спустя лишь три поколения со времени своего основания, он утратила правый путь. Каждому было ясно, что Духовное Знамя Чингисхана больше не ведет его потомков и людей, которые утверждают, что были его последователями.

9 Золотой свет

Художники Китая и Парижа соперничали друг с другом в том, чтобы услаждать Великого Хана.

Эдвард Гиббон

Зимой 1287–1288 года во время мессы король английский Эдуард I поднялся с трона в честь Раббана Бар Саумы, недавно прибывшего посланника от императора Хубилай-хана. Добравшись до двора английского короля, Раббан Бар Саума вероятно поехал дальше, чем любой официальный посланник в истории, он покрыл приблизительно семь тысяч миль на пути от столицы монголов через главные города Ближнего Востока до столиц Западной Европы.

Король Эдуард встал перед послом не для того, чтобы заявить о покорности, а лишь чтобы получить из его рук причастие. Поскольку раньше европейские послы монголов преимущественно были священниками, хан Хубилай выбрал Раббана Бар Сауму, потому что он был не только верным слугой монгольского престола, но и христианским священником ассирийского обряда.

Миссия Раббана Бар Саумы началась с паломничества в Иерусалим, но когда он добрался до Багдада в 1287 году, его руководство направило его в Европу. Он посетил монгольского Ильхана в Персии, византийского императора Андроника II Палеолога в Константинополе, Коллегию Кардиналов в Риме и французского короля Филиппа IV в Париже. Он преподнес письма и подарки каждому монарху на своем пути, и при каждом дворе он оставался на несколько недель или даже месяцев. В это время он осматривал достопримечательности и встречался с учеными, политическими деятелями и официальными представителями церкви, чтобы поведать им о Великом Хане Монголов, его подчиненном Ильхане и об их стремлении к мирным отношениям с внешним миром. Когда он уже ехал назад, Римский папа Николай IV пригласил Раббана Бар Сауму принять причастие на католической мессе; и затем, в вербное воскресенье 1288 года, Папа собственноручно причастил посла монголов.

Хотя коронованные особы Европы радушно приняли Раббана Бар Сауму, многие прежние послы не могли добиться даже единственной аудиенции у них. Уже в 1247 году, во время правления Хана Гуюка, Матье Пари пишет о послах монголов, которые прибыли к французскому двору. Летом следующего года еще «два посланника приехали от татар, посланные к Его Святейшеству Папе их князем». Раньше европейские чиновники, казалось, боялись раскрывать какую бы то ни было информацию о монголах. Пари пишет, что «цель их прибытия хранится в секрете от курии, она неизвестна клеркам, нотариусам и всем прочим, даже личным знакомым Папы». В 1269 году, когда братья Поло возвратились из своего первого путешествия в Азию, они принесли Папе просьбу Хана Хубилая послать к монголам сто священников, которые могли бы разделить свое знание монгольским двором.