Чингисхан. Демон Востока

Без массы людей, следующей за тобой, путешествия — это быстро.

С двумя алами эквитов, Эйрих добрался до Рима в срок меньше декады и сразу же с дороги, не переодеваясь и не приводя себя в порядок, пошёл в Сенат.

— Это ещё кто такие?.. — тихо спросил он, когда увидел у холма три группы вооружённых воинов.

Две группы были центуриями из VII-го готического легиона, Эйрих знал их примипила, а одна группа была из римлян. И это его напрягло.

— Кто это такое? — подъехал он к примипилу Самунду.

— Долгих лет тебе, проконсул! — стукнул тот себя по нагруднику. — Это охрана римского посольства.

Вооружённых людей к Капитолию пускать нельзя, в официальное мирное время, но сейчас война, поэтому некоторые ограничения отменены. И, тем не менее, вражеские отряды подпускать настолько близко к залу заседаний Сената…

— Римское посольство? — переспросил Эйрих. — Неужто к нам заявился сам Флавий Аэций?

— Так и есть, проконсул, — ответил Самунд. — Накануне был произведён обмен заложниками, поэтому римский консул счёл возможным посетить Рим с посольством.

Эйриха в известность об этом не ставили.

— Он сейчас в Сенате? — уточнил он.

— Да, проконсул, — ответил примипил.

Это значило, что римляне хотят договориться. Император надеялся на чудо, верил, что Аэций — это ответ на все вопросы и способен поправить непоправимое, но чудо не состоялось. Кризис уже давно, задолго до Флавия Гонория, пересёк точку невозврата, поэтому поздно что-либо менять. И один человек не способен повернуть настолько далеко зашедший процесс вспять. И Эйрих бы не смог, окажись он на месте Аэция.

Поднявшись на ступени Капитолия, Эйрих кивнул охранной гвардии и прошёл в зал заседаний.

—… мирную альтернативу, — разглагольствовал консул Флавий Аэций. — Император, повинуясь воле своей милосердной души, готов признать за готами всю Италию и Западные острова, но готский народ должен гарантировать, что не будет посягать на остальные провинции империи. Что касается отнятой у патрициев земли — требуется соответствующая компенсация со стороны готского народа.

— Мы хотим себе Галлию и Иберию, — потребовал сенатор Торисмуд. — Иначе война будет продолжена, и мы всё равно заберём их. И тогда условия мирного договора будут гораздо хуже.

— Я пришёл сюда не как проигравший, — произнёс консул.

— Но можешь стать таковым, когда проконсул Эйрих Щедрый поведёт наши легионы по Иберии и Галлии, — гадливо улыбнулся сенатор Альдамир Седоголовый.

— Мы должны прийти к компромиссу, — Аэций оглядел всех присутствующих и увидел Эйриха. — А вот и проконсул.

— Не желаю тебе долгих лет и процветания, но рад, что мы, наконец-то, увиделись, — произнёс Эйрих.

— Тебе я тоже не желаю ничего, но также рад, что смог увидеть тебя, наконец-то, — ответил консул. — На самом деле, я ожидал встретить тебя под Массилией.

— Угадай ты направление моего удара, кто-то мог бы подумать, что ты хорошо изучил меня, — усмехнулся Эйрих, после чего посмотрел на Торисмуда. — Мне очень интересно, почему я не поставлен в известность о таких высоких переговорах.

— Мы послали к тебе гонца, — ответил тот. — Видимо, дорожные неурядицы.

Это было брехнёй.

— Можете посвятить меня в курс? — спросил Эйрих.

— Император Западной Римской империи, Флавий Гонорий Август, пожелал закончить нашу вражду, с чем и послал в Рим консула Флавия Аэция, — сообщил Торисмуд.

А Эйрих помнил времена, когда этот почтенный сенатор не мнил себе места значимее, чем в небольшой готской деревушке, старейшиной средней руки…

«И посмотрите, где он теперь и с кем он разговаривает…» — подумал Эйрих.

— Консул Флавий Аэций осознаёт, что взять Италию не в его силах, поэтому предлагает некие компромиссы, — продолжил сенатор Торисмуд. — Нас не устраивают идеи компенсаций завоёванной земли, не устраивают идеи уступок уже освоенных территорий, поэтому всё выглядит так, что мы не придём с консулом Флавием Аэцием к каким-либо значимым соглашениям.

— Но мы только начали, — констатировал римлянин.

О нём уже говорят, что он истинный римлянин, способный вознести величие своего народа к небесам. Успехи в Африке и в Галлии убеждают императора и двор в том, что они сделали ставку на правильного человека. Но столкновение с регулярной армией готов расставило всё на свои места.

— Тогда не смею отвлекать и мешать, — усмехнулся Эйрих и пошёл на выход, но у дверей обернулся. — Я рассчитываю на отдельную беседу с Флавием Аэцием после заседания.

Он покинул зал заседаний и пошёл в ближайший термополий.

— О-о-о, какие люди опять решили увеличить мои продажи! — с радостью воскликнул римлянин Гай Сауфей.

— Здравствуй, Гай, — кивнул ему Эйрих. — Мне как обычно.

— В считаные секунды! — заверил его торговец и начал накладывать в тарелку горячую чечевичную кашу.

Эйрих сел за стойку, бросил на неё несколько медных монет, после чего приступил к уже подготовленной трапезе.

Римляне считают, что питание в термополии — это удел простолюдинов, недостойный истинных нобилей, но Эйрих счёл такой тип питания очень удобным, когда тебе лень идти домой во время обеденного перерыва. Быстро, дёшево, вкусно — три столпа, на которых зиждется благополучие любого термополия.

— Что новенького? — поинтересовался Эйрих у Сауфея.

— А-а-а, да всё как и прежде, — махнул тот половником. — С раннего утра до поздней ночи на ногах, зато всегда в прибытке. Благодаря тебе, проконсул, многие сенаторы не считают зазорным столоваться у меня, а это значит, что скоро я заработаю достаточно, чтобы передать дела младшему сынку, а самому податься под Неаполь, обрабатывать свой надел…

— Здесь же прибыльнее жить, — произнёс Эйрих.

— А земля, всё одно, надёжнее, — ответил римлянин. — Всегда будет еда на столе, свой надёжный дом, возведённый собственными руками, пастораль, понимаешь… Ты ведь понимаешь?

— Да, начинаю понимать, — вздохнул Эйрих, перестав жевать чечевицу. — Иногда вот думаю: «А ради чего это всё?»

Он задумывался об этом уже давно, но всерьёз начал только последние месяцы. Всех победи, всех покори, стань самым сильным, самым влиятельным — а ради чего?

Кто-то бы старался ради своих потомков, но Эйрих лучше остальных знал, что дармовое благополучие и тщательная опека только сгубят твоих детей, ведь они не будут ничего уметь и думать о том, как бы достигнуть ещё большего. Это сокрушило римлян, сокрушило хорезмийцев и многие тысячи народов до них. Дети его будут добиваться всего сами, как и в прошлой жизни, где никто не получал ничего поистине весомого лишь по праву рождения.