Чингисхан

Это собрание утвердит новые стратегические планы, предначертанные Чингисом, когда он готов был начать невиданное завоевание — захват всего Китая, такое, чего никакому другому правителю-«варвару» не удавалось свершить, препятствием всегда служила Великая Китайская стена. Но даже и это было всего лишь частью задуманного Чингисом. Многие из тех, кто приехал сюда в 1228 году, слышали, что к Западу от их земель, за степями и лесами России, лежат другие страны, которые можно еще завоевать: богатая пастбищами Венгрия, а там, возможно, даже изобильные города Западной Европы. Для достижения полной победы, предначертанного судьбой мирового господства требовались умение и жестокость под стать их ушедшему вождю и полное подчинение его заветам. Новая нация, новая империя стояла на пороге того, чтобы стать самой могущественной держа вой Евразии.

Но почему собирались именно здесь? На сцене присутствует элемент, нетипичный для кочующих скотоводов и конницы дальних походов, но самый существенный для собрания, о котором идет рассказ. Это ряд каменных зданий, выстроившихся в нестройную линию, похожую на одностороннюю улицу, длиной в полкилометра. Над зданиями высился холм со срезанной вершиной, на которой монументальные столбы подпирают сооружение с крышей и без стен. Живущие в открытой степи скотоводы не нуждаются в крыше над головой. И все же эти строения, несомненно, стоят здесь давным-давно. На самом деле здесь постоянное расположение военного штаба, вокруг которого время от времени возникает россыпь юрт и повозок со снующими вокруг тысячами воинов на их боевых конях. Павильон на холме выполняет три роли — это наблюдательный пункт, место сборищ и шаманское капище.

Это место, поначалу называвшееся ураг, служило монголам первой постоянной столицей, основанной в те времена, когда зародилась мечта о единстве и завоеваниях, где-то в XII веке. Выбор пал на него из-за стратегического положения, позволявшего контролировать путь к северным горным районам, где находилась колыбельплемени, и одновременно открывавшего удобную дорогу на юг, в направлении которого монголы хотели перемещать свои юрты. Здесь же звенели известные с древности целебные ключи, на старомонгольском называвшиеся словом аураг, что значило «источник». К югу за рекой на 600 километров тянулась открытая степь, мало-помалу переходившая в каменистые пространства пустыни Гоби, — свободный путь для тех, кто готов пересечь ее, а там рукой подать до Желтой реки, последнего препятствия перед источником богатства и угрозы — Китаем. Из Аурага монголы могли совершать набеги, осуществлять захваты, и здесь они получали подкрепление, отсюда, при необходимости, отступали под защиту своих родных гор.

Несмотря на то, что об Аураге всегда знали сами монголы, мало кто из людей со стороны даже слышал о нем. Аураг вряд ли заслуживает упоминания в истории, потому что он был оставлен вскоре после этого собрания. Чингис в свое время приказал основать новую столицу к западу от этого места, там, откуда удобнее было контролировать его растущую империю. Скоро она стала известна под названием Каракорум. Ее возвышение в середине XIII века привело к полному забвению Аурага, совершенно исчезнувшего со страниц истории и сохранившегося только в изустном народном творчестве. Прошли века, и улетучилось из памяти само первоначальное имя. Когда старомонгольское слово аураг вышло из употребления, народная этимология подхватила нечто, звучавшее сходно и имевшее подходящую коннотацию, — Аврага, что означает вместе и «огромный», и «чемпион» (этот титул присваивают самым сильным борцам). В монгольской орфографии имеется определенная размытость, и центральное раможет подвергаться инверсии. На картах, если он вообще обозначен, можно встретить два написания — Аварга и Аврага. Ни то ни другое не передают правильно его произношение: овраг, так как окончание а не что иное, как историческое добавление. Давайте будем пользоваться «Аврага».

Проходили века, и камни Аврага уходили в землю, и он превратился в монгольский Камелот, стал легендарным местом без всякого реального содержания. Но в 1992 году туда приехала группа спонсированных японцами археологов, имевшая с собой специальный, проникающий в землю радар. Проект «Триречье», названный так из-за трех рек, стекающих с гор Хентей, имел своей целью поиски могилы Чингиса. Могилы они не нашли. Но сделали много важных открытий (и выдвинули кучу догадок, причем некоторые из них оказались просто фантазией и запутывались в противоречиях, но к ним мы вернемся ниже). Прощупывая радаром тринадцать загадочных холмов Авраги, группа «Триречья» обнаружила следы рва и остатки каменной кладки, напоминающей разрушенную стену. Составленный группой отчет не отличается последовательностью, был весьма поверхностен, а что касается произведенных японцами раскопок, то они заложили единственный шурф, который обнаружил не датированную каменную кладку. Это было первым свидетельством того, что Аврага в былые времена реально существовала. Съезд в Авраге в 1228 году означал не только стратегический и политический поворотный пункт в истории монголов, это было наитие свыше. Монголы знали, что их ожидают великие дела, — их величие затмевало теперь все народы, которые они встречали на своем пути, за исключением китайцев, и они были полны решимости все дальше и дальше раздвигать свои границы. Как свершилась эта великая перемена? Многие прибывшие в Аврагу были с Чингисом с самого начала его завоеваний, а несколько старейших помнили его еще совсем мальчиком. Воспоминания об этом событии надолго запечатлелись в «коллективной памяти» народа.

Как у монголов появились истории и были

Как и во всех обществах, где общение осуществляется на изустном уровне, у монголов были свои барды, поэты и рассказчики, которые бродили от пастбища к пастбищу между раскинутыми юртами-дворцами и пересказывали легенды.

В стародавние времена монгола поразила чума. Те, кого она миновала, бежали, бросив больных со словами: «Пусть судьба решит, жить им или умереть». Среди больных был юноша по имени Тарваа. Дух оставил его тело и прилетел к месту смерти. Правитель этого места сказал Тарваа: «Зачем ты оставил свое тело, ведь оно еще было живым?» — «Я не стал ждать, пока ты позовешь меня, — ответил тот, — взял и пришел». Хану Подземного царства понравилась готовность Тарваа проявить покорность, и он произнес: «Твое время еще не пришло. Тебе придется воз вращаться. Но можешь взять отсюда то, что тебе понравится». Тарваа осмотрелся вокруг и увидел все земные радости и талан ты — богатство, счастье, веселье, удачу, музыку, танцы. «Дай мне умение рассказывать истории», — попросил он, потому что знал, что хорошая история может принести и все другие радости. И он вернулся к своему телу и увидел, что вороны уже выклевали глаза. Но нарушить приказ хана Подземного царства он не мог и вошел в свое тело. Он так и жил слепым, но зато знал все истории на свете. Всю оставшуюся жизнь он бродил по Монголии и рассказывал истории и легенды, даря людям радость и внушая мудрые мысли.

Если все более поздние традиции вряд ли оставили столь глубокий след в истории монголов, то устное творчество бардов, поэтов и рассказчиков послужило своему народу, не только доставляя радость и передавая мудрость. Оно сыграло чрезвычайно важную роль в формировании чувства национальной идентичности. Смешивая легенды и историю, они толковали традиции, воскрешали в памяти корни и начала начал, описывали подвиги героев. Их репертуар был колоссальным, равно как набор инструментов и стилей. В ряде районов Монголии все это еще сохранилось, как в седую старину. У монголов есть эпосы, «длинные песни», «короткие песни» и множество песен между длинными и короткими, песни на каждый случай жизни, песни, прославляющие красоту природы, сражения, героев и лошадей — в особенности лошадей. У них есть свирели, барабаны, губные арфы и скрипки из конских черепов и при этом с не меньшим разнообразием размеров, чем европейские оркестровые инструменты.

Женщины могут петь сильными пронзительными голосами, выводя трели и фиоритуры, похожие на болгарскую или греческую манеру пения, которую хорошо знают любители «мировой музыки». Мужчины часто пользуются таким же исполнительским стилем, но если они из Западной Монголии или из оленеводческих районов к северу, то для них типичны двух — и даже трехтональные рулады, похожие на флейту носовые звуки, которые плывут густым грудным басом. Героические легенды мужчины исполняют низким гортанным голосом. Форма и содержание для каждой местности свои. Некоторые утверждают, что в песнях отражается местный пейзаж и что, например, мелодии Западной Монголии похожи на их скалистые горы с высокими пиками и глубокими ущельями, а степные мелодии протяжны и растекаются волнистым ковылем бескрайних просторов востока Монголии. И к каждому выступлению — отношение самое серьезное. К нему относятся как к ритуалу, соблюдая традиционные формальности, ибо музыка и песня обладают огромной силой. Есть песни, которые изгоняют демонов, есть песни, которые вызывают духов леса, гор и погоды (ни в коем случае не следует свистеть в юрте, так как свист вызывает духа ветра, а в юрте и без того много духов). Из бытующего сегодня музыкального материала мало что сохранилось с XIII века, но нет оснований сомневаться, что позднейшие традиции родились на глубокой и очень разнообразной почве.

Не приходится сомневаться, что у поэтов-певцов, собравшихся в Авраге летом 1228 года, не было недостатка в древних легендах о происхождении их народа. Ныне же появился новый предмет воспевания — возвышение Чингиса, рождение нации, основание империи. Но тогда это было совсем недавним прошлым. События и истории, уже закрепившиеся в фольклоре, все еще представляли собой живую память участников событий. Факт обретал новую форму в поэзии и легендах и, возможно, претерпевал искажения. Наверняка кое-кто из стариков в Авраге ворчал по поводу того, что молодежь ничего не знает. Но это не совсем так.

Самые блестящие и самые лучшие из монгольского Каме лота теперь владели и одним очень важным новшеством. За двадцать лет до смерти Чингис, вождь кочевников, стал имперским правителем. К этому моменту он осознал, что править царством, в состав которого входят города и оседлое население, пользуясь лишь одним устным словом, не получится. Нужны законы и система их применения, нужно вести записи, протоколы. Всего этого не создать, если монголы не научатся писать. Для не умевшего ни читать, ни писать племенного вождя эта мысль была очень смелой, потому что одновременно служила укором его собственному невежеству. Возникал вопрос: какую письменность принять? У китайцев было письмо, но на освоение его требуются годы и годы, к тому-же ни одного монгола силком не заставишь, не то что по желанию, перенять что-либо от презренной нации земляных червей и городских жителей, которых судьбой пред начертано покорить. Некоторым соседним тюркским племенам письменность досталась от предков. Вполне возможно, что Чингису самому доводилось видеть их выбитые на камне надписи. К счастью, у недавно покоренных найманов имелась своя письменность, которую они переняли от уйгуров, живших в области, относящейся к Западному Китаю. Знаки этой письменности располагались вертикальным столбиком, и она пришла к найманам 300 лет назад из Согдианы и считалась письмом и языком народов Центральной Азии, ее лингуа франка с V века. Согдийские же письме на уходят корнями в арамейский язык, который, в свою очередь, является ответвлением древнееврейского. Достоинством найманской письменности и ее преимуществом было то, что она основана на алфавитной системе и легко читается. Чингис велел своим сыновьям адаптироватьее к монгольскому языку и с ее помощью создать аппарат управления империей. Во Внутренней Монголии ею все еще продолжают пользоваться.

В Авраге в 1228 году летописцы и источники оказались рядом. Кому-то пришла в голову мысль, что другого такого случая закрепить легенды и недавние события на бумаге может и не случиться больше и сделать это надо, уделяя главное внимание самым важным событиям монгольской истории — возвышению Чингиса. Так и вышло, что кому-то поручили заняться первым монгольским письменным памятником — книгой под названием «Тайная история монголов». Последнюю точку в ней поставили, как отмечено в ее последнем параграфе, «во времена Великого Собрания, в Год Крысы и в Месяц Косули, когда на Семи Холмах, что на острове Ходо-Арал на реке Керулен, устанавливали дворцы».