Чингиз-Хан

Джебэ сейчас же отправил нукеров к Субудай-багатуру сказать: "Приезжай! Пойманы нужные нам люди".

Нукеры прискакали обратно с такими словами: "Субудай-багатур сидит на ковре. Около него торба бобов. Он сказал: "Не поеду, занят..."

Бродник Плоскиня заметил:

– Это значит: "Кто по ком плачет, тот к тому и скачет".

Джебэ оставил под стражей всех пойманных бродников, а сам вместе с Плоскиней, окруженный нукерами, отправился к Субудаю.

На потухающем багровом небе резко чернели три юрты Субудая. Над ними вились дымки и торчали воинские значки — шесты с конскими хвостами и рогами буйволов. Субудай сидел в юрте на персидском шелковом ковре. Освещенный дрожащим светом костра, он левой рукой доставал из пестрой торбы бобы и старательно расставлял их странными длинными нитями.

– Кто это? — спросил Субудай. На мгновение он уставился вытаращенным глазом на Плоскиню и опять занялся бобами. — Садись, Джебэ-нойон.

Джебэ опустился на ковер около Субудая и бесстрастно косился на то, что делал багатур. Никогда он не мог вперед угадать, что сделает старый барс с отгрызенной лапой.

Бродник Плоскиня, высокий, осанистый, с широкой рыжей бородой, ниспадавшей на грудь, бегающими глазами осматривал юрту и что-то прикидывал в уме. Он продолжал стоять почтительно у входа. Его сторожили два увешанных оружием монгола.

Поглядывая на руку Субудая, быстро передвигавшую бобы, Джебэ рассказывал, что слышал от пленных, и советовал использовать Плоскиню как проводника.

– А что делают сейчас кипчакские ханы? — прервал Субудай.

– Все они струхнули, — ответил Плоскиня. — Когда ваши татары примчались в их город Шарукань, кипчакские ханы разбежались — одни в русские пределы, другие в болота.

– Кто убежал к урусам?

– Много убежало — и первым главный их богач Котян, и половцы Лукоморские, и Токсебичи, и Багубарсовы, и Бастеева чадь, и другие.

Субудай оторвался от бобов и пристально уставился на Плоскиню.

– А где же теперь главное войско урусов?

– Кто, кроме бога, это знает?

Субудай съежился, его лицо искривилось, и раскрытый глаз загорелся гневом. Он погрозил скрюченным пальцем с обгрызенным ногтем.

– Ты говори все, что знаешь! Не заметай следы! А то я положу тебя под доску, а на доску посажу двадцать нукеров. Тогда ты запищишь, да и сдохнешь...

– А зачем мне молчать?

– Говори, где теперь урусские князья? Готовятся ли урусы к войне?

– Дай смекнуть! — сказал Плоскиня и, расставив длинные ноги, закатил кверху глаза.

Субудай раза два метнул на бродника подозрительный взгляд и снова стал на ковре передвигать бобы. Наконец он зашипел:

– Послушай ты, степной бродяга! Если ты мне все толково расскажешь, так и быть, дам тебе награду. Смотри сюда, на бобы. Видишь эту нитку бобов — это река Дон... А эта длинная нитка — это река Днепр... Подойди сюда поближе и покажи, где должен быть город Урусов Киев?

Плоскиня сделал шаг, но оба монгольских часовых бросились на него и сорвали пояс с мечом. Тогда бродник, осторожно опустившись на колени, подполз к Субудаю.

– Так! Понимаю! — говорил он, морща лоб и сдвинув меховую шапку на затылок. — Вот это наш Днепр... А это устье Днепра у моря, где Олешье... А вот здесь малая речушка — это, знать, Калка, где мы стоим сейчас... Но только послушай, мой светлейший хан! Ведь Днепр не так течет прямо с севера на юг, а, как согнутая рука, углом. Вот здесь где плечо — это город Киев, а где кулак — там уже Черное море. А где выпирает в степь локоть — там на Днепре остров Хортица, и вот, около Хортицы, значит, у локтя, собирается русское войско. — Плоскиня передвинул бобы так, что Днепр выгнулся углом.

– Сколько отсюда до Киева? — спросил Субудай. Он вынул из торбы вместе с бобами горсть золотых монет, подбросил их на ладони и положил около себя.

У Плоскини глаза разгорелись, и он облизал языком сухие губы.

– А на что тебе Киев? От Киева русские не пойдут. Ведь до Киева отсюда далеко, верст шестьсот...

– Что такое "верст"? — рассердился Субудай. — Не понимаю "верст"!.. Ты скажи мне, сколько до Киева конских переходов.

– Если отсюда на Киев поедешь на одном коне, то будешь прямиком ехать дней двенадцать. А о-двуконь — проскачешь шесть дней.

– Вот теперь ты мне стал говорить толком.

– Но русские от Киева прямо в степь не ходят. Они спускаются на ладьях по Днепру до "локтя", вот до этого угла, до острова Хортицы. Здесь они плавятся на другую сторону и тут "Залозным шляхом" 144, короткой дорогой идут сюда, на Лукоморье. Здесь хорошего конского ходу всего дня три-четыре, а о-двуконь проедешь и в два дня.

– Всего два дня? — удивился Субудай. — В два дня урусы могут пройти сюда от Днепра?

– Видишь, вот отсюда, от загиба, от Хортицы, наши русские часто делали набеги на половецкие кочевья. Если ехать без повозок, то в два-три дня проедешь.

Субудай, видимо, был доволен, получив важные для него сведения. Он посмеивался, хлопая себя по колену, и приказал подать кумыс. Он подробно расспрашивал Плоскиню о дорогах, о бродах через реки, о войске урусов; о том, какие у них кони, как вооружены ратники, хорошо ли дерутся?

– Бьют они здорово, особливо секирами, да и простыми топорами.

– Сколько у этих урусов войска?

– Если все ближние князья приведут к Хортице свои дружины: киевские, черниговские, смоленские, галицкие, волынские и прочие помельче, то в степь двинутся пешцев, стрелков и всадников тысяч пятьдесят.

– Значит, у них пять туменов? — сказал Субудай и положил пять золотых монет около того "загиба" в Хортице на Днепре, где начинался поход в степь. — А сколько всадников выставят кипчаки?

– Пожалуй, тоже наберется тысяч пятьдесят 145. На этой стороне Днепра уже скопилась несметная туча кипчаков.

Субудай положил еще пять золотых.

– Итак, против нас будет всего десять туменов урусов и кипчаков? — заметил Субудай и посмотрел на непроницаемого, молчаливого Джебэ. — Помнишь, Джебэ-нойон, каким войском от Черного Иртыша мы пошли на Хорезм... Покажем теперь, хорошие ли мы ученики "потрясателя вселенной" Чингиз-хана!

Плоскиня, стоя на четвереньках, посматривал то на золотые монеты, то на задумавшихся монгольских ханов. Хитрые, злые искры мелькнули в глазах Плоскини, когда он вкрадчиво спросил: