Чирикающее солнце

Я вздохнул:

– Да видеть никого не хочу… А ты?

Дядя Гена насупился.

– Больничный.

Дядя Гена работал в какой-то городской службе, как он сам говорил, озеленителем, но, судя по тому, сколько времени он проводил на скамеечке во дворе, озеленение в городе шло само по себе исключительно за счёт естественных причин.

– Слушай… – встрепенулся он наконец-то. – У тебя деньги есть? На папиросы хотя бы.

Я порылся в карманах и протянул ему горсть мелочи. Дядя Гена старательно пересчитал медяки, потом заторопился.

– Ладно… Пойду я. Ты это… если что, подходи всё-таки.

Я остался на лавочке один и стал прислушиваться к своим ощущением. Космос пока еще был со мной, настроенный довольно дружелюбно, но уже с некоторой прохладцей. Предстояло срочно принимать какие-то меры еще до того, как я окажусь в полной изоляции. Долго со мной возиться не будут. Против Космоса надо играть по его правилам, а он любит гармонию. И я двинул к Ксюхе.

Я не знал, в какую смену она работает, мобильник свой она мне так и не дала в силу своих таинственных причин, последнюю мелочь я отдал дяде Гене, пришлось брести пешком. Особо я по этому поводу не переживал, выпитое еще игриво бродило внутри, а жила она в получасе ходьбы. Квартал, второй , третий, высотка, подъезд, домофон… Она была дома.

– Чего тебе?

– В гости вот пришёл.

– Какого хрена вообще и с утра пораньше в частности? Я только встала.

– Но ведь встала же.

– У меня на голове бардак.

– Я не буду смотреть.

– Тогда зачем вообще припёрся?

– Ладно, буду.

Дверь запищала и открылась. Идти на шестой этаж было уже в лом, и я тупо дождался исходящего в судорогах лифта. Ксюха действительно была довольно растрепана, очаровательная в своём халатике и босиком. Я сразу попытался ее обнять, но она повела носом и решительно отстранилась.

– Я так, блин, и думала. С утра в отходняке ?

Возразить было нечего, я снял обувь, прошел в комнату, по дороге взял оставленный на полке потрепанный фотоальбом и плюхнулся на диван.

–Эй! – Тут же всполошилась Ксюха. – Ты чё там собрался разглядывать, а?

– Хочу увидеть тебя голенькой в три года. Меня это всегда возбуждает.

Она решительно отобрала у меня альбом и засунула его в шкаф.

– Хрен тебе. Это слишком личное.

Я не понял, что именно: то ли там действительно были ее обнаженные изображения в замечательном юном возрасте, то ли она была запечатлена там в паре с каким-нибудь хорьком, но права качать не стал.

– Работаешь сегодня?

– В ночь.

– Я побуду у тебя?

–Да сиди уж, хоть покормлю тебя… Только в душ схожу.

Ксюха была золото. Мы познакомились в пивном шатре, где я догонялся принесенной с собой водкой, а она просто сидела одна за соседним столиком и грызла сухарики. Некоторое время я ее разглядывал, потом решил, что глаза у нее красивые и добрые, взял свой стакан и переместился к ней.

– Привет.

– Отвянь.

– Это еще почему?

– Устала я. Не до знакомств с алкоголиками.

– Да это я после свадьбы отхожу…

– Своей, что ли?

– Почти.

В разговоре появилась интрига, и она начала проявлять к нему интерес.

– Это ещё как?

– Ну, мог бы жениться и я при желании, но… Лень было, наверное.

– Ну ты и хмырь.

– Тебя как зовут?

– Не гони. Не хочу я с тобой знакомиться.

– А у тебя глаза очень красивые. Девушке с такими глазами нельзя долго одной, обязательно украдут. Давай я возьму себе сок, тебе пиво, а водку больше не буду.

Она оценила и комплимент, и поступок, и халяву. Посмотрела на меня повнимательнее.

Я был в идеальной кондиции, цвет лица успел смениться на розовый, глаза задумчивые и слегка подернутые пеленой. В этом состоянии во мне всегда есть нечто загадочное и романтическое.

– Ну хрен с тобой, давай…

Я принес пиво, молча подождал, пока она отхлебнет.

– Меня Костя зовут.

– Ксюша.

– Полное – Оксана?

– Нет, – почему-то с вызовом ответила она, – Оксана – украинское имя, а я Ксения.

– Угу. Ксения, Ксенофонт, ксенофобия …

– Чего? Что еще за ксенофобия?

– Ксения – цэ греческое имя, – важно объяснил я, – а фобос в переводе оттуда же означает страх. Получается, ксенофобия – это страх перед Ксениями. Греки их реально боялись.

– Это еще почему?

– Вредные были бабы. Зашугали мужиков до полусмерти.

Она засмеялась.

– Ерунда. Наверняка это что-нибудь другое означает.

« Да, милая, если мы с тобой будем общаться дальше, тебе придётся со словариком ходить», – подумал я, но вслух этого, естественно, не произнёс.

Так мы и познакомились. Я довольно удачно трепался, она все чаще смеялась, после пары пива оказалось, что она не прочь выпить со мной водки на брудершафт и стала совсем компанейской. Жила она одна с ребенком, ребенок был у кого-то на руках, и вскоре мы очутились у неё на квартире с бутылкой водки и копчеными окорочками. В постели она была ничего, но потом ей стало плохо от выпитогои она скрылась в санузле, откуда вернулась молчаливая и завалилась спать. Я допил водку и завалился рядом с ней. Утром она восприняла все произошедшее как должное, и время от времени мы встречались.

Например, как сейчас.

Из душа она вернулась в халатике на голое тело, привлекательная без всякой косметики, что я особенно в ней ценил, и тут же полез обниматься.

– Не, Костя… Ну не надо, дурачок, всё равно ведь не кончишь…

При всей, на мой пресыщенный взгляд, ординарности, Ксюха всегда знала, когда и что говорить и никогда не выглядела примитивной, ну а с мужиками куда покруче меня и вовсе всегда справлялась по счёту «раз». Вот и сейчас я почувствовал себе не обиженным, а скорее даже польщённым, и легко отстал.

Ксюха пошла на кухню жарить котлеты, я увязался за ней, смотрел, как она мелькает своим халатиком и продолжал плотоядно облизываться. Она почувствовала мой взгляд чуть пониже спины и обернулась.

– Че пялишься?

– Стихи вспомнил. Свои. Про халат.

– Больше писать было не о чем?

– Да там про жизнь больше.

– Ох уж мне эти твои стихи…

– Прочитать?

– Ну, читай.

Ксюха, в общем-то, ценила мое творчество, хотя иногда и крутила выразительно пальцем у виска. Первый свой опус я прочитал ей в первый же вечер знакомства, эдакая смесь пьяного Есенина и не в меру трезвого Высоцкого (с самомнением у меня всё в порядке):