Числа зверя и человека

Поначалу мама была буквально очарована Ройзельманом – чуть не на каждой странице она восхищалась его умом, его научной дерзостью, его, как она выражалась, здоровым цинизмом. И немного сердилась, что Лев не стремится выводить их отношения за рамки приятельских, что она для него – то же, что Александр (фамилии не было, но имелся в виду явно учитель Феликса – сегодняшний профессор Кмоторович).

Затем тон дневника изменился. Ройзельман как будто начал обращать на маму больше внимания, стал с ней откровенен, и вот это по-настоящему напугало ее.

«Он совершенно не видит разницы между человеком и любым другим живым существом, например, лабораторной мышью, – писала она. – Он говорит, что «исключительность» человека – не более чем религиозный предрассудок. Лишь тот человек может называться исключительным, кто доказал, что таковым действительно является».

Некоторые высказывания Ройзельмана, которые она цитировала, звучали еще циничнее:

«Самое опасное, – говорил он, – самое вредное для человечества заблуждение – это идея о том, что человек ценен сам по себе. Нет, это совсем не так. Каждый человек имеет две составляющие. В его душе одновременно соседствуют Бог, которым он может стать, и зверь, до которого он может скатиться. Большинство людей, как правило, скатываются к зверю. Они становятся животными – дикими или домашними, хищными или травоядными, ручными или совершенно неуправляемыми, но животными. И как животных их и следует воспринимать. Таким людям нет нужды называться людьми. И я мечтаю о мире, в котором людьми будут только те, кто прилагает усилия, чтобы заслужить право называться Человеком. Остальные не в счет».

Но по-настоящему оттолкнула ее мечта Ройзельмана – ни много ни мало – «усовершенствовать» человеческий род. Но не так, как это планировали поклонники евгеники, а избавив человека от того, что, по сути, и делает его человеком:

«– Сколь прекрасным был бы человек, если бы он был лишен того груза темных предрассудков и страстей, всего того, что мы называем «чувствами» и «привязанностями»! Вот тогда бы он действительно стал богом, настоящим богом, для которого нет ни добра, ни зла, никаких этих слюнявых гуманистических предрассудков. И этого можно достигнуть, если разорвать все связи, существующие в обществе. В первую очередь – семейные.

– В каком смысле разорвать семейные связи? Уничтожить брак? Или ты предлагаешь лишить детей родителей? – я высказала последнее предложение, писала мама, чтобы довести идею «разрушить семейные связи» до абсурда, ведь ничего же более бредового и представить нельзя, но для него это не было абсурдным, вот в чем ужас.

– Вот именно. Нас ведь губит, привязывает к грязи сама наша природа. Порочное зачатие, как очень верно называли это древние. «От плоти, от похоти отца, от похоти матери…» Если бы этого не было! Если бы люди не знали этих плотских, низменных страстишек и привязанностей, не было бы ни детских неврозов, ни комплексов, ни страхов; ни суеверий, ни религии, никакого мракобесия!

– А как же любовь? Ты и ее отрицаешь?

– Почему же? Если люди обладают сходными характерами, схожими убеждениями, если им вместе комфортно – это хорошо. Но когда любовь превращается в кабальную зависимость, когда она напитывается вином страстей и ревности – это несомненное зло.

Я отмахнулась от него:

– А я понимаю любовь совсем по-другому. По-моему, любовь без доверия, без заботы, без жертвенности – пустая и нелепая штука. И не любовь это вовсе.

Лев улыбнулся. Кстати, улыбался он редко, и от каждой его улыбки почему-то становилось страшно.

– Ты – как Алекс, – сказал он. – Такая же неисправимая идеалистка и максималистка. Хотя он гораздо хуже. Ты-то просто ничего не понимаешь, а он… он понимает, но все равно выбирает преступно ложный путь. Страсть, жертвенность – это ошибки человеческой программы. Это сбой в картине мира. Это разрушение, приводящее стройную систему в хаос, ведущее мир к энтропии. Страсть – это то, что роднит человека с животным и удаляет от его божественной природы».

Такой я маму не знал… Здесь, со страниц дневника, она говорила со мной еще юная, полная сил и веры в жизнь. Да, ее можно было упрекнуть в каком-то максимализме, но это был вполне здоровый, естественный максимализм. Очень по-человечески понятный. А Ройзельман… Ройзельман уже и тогда казался безмерно старым и безмерно холодным. Бесчеловечным. Собственно, почему «казался»? Если он тогда был таким и сейчас не изменился, значит, он всегда был бесчеловечным. Можно только гадать, почему. Скорее всего, мы этого так никогда и не узнаем.

«Если бы людей можно было выпускать, как машины! Без этого патологического процесса вынашивания эмбриона, без его связи с матерью, без прямого вмешательства отца! Я мечтаю создать человека из ребра, из глины, из чего угодно, так, как это сделали выдуманные людьми боги. Это задача, достойная человекобога. Вот к чему я должен стремиться».

Мне стало по-настоящему страшно. Ведь я, по сути, первый результат этой безумной мечты! Я не был связан с матерью пуповиной, я был создан бездушной машиной – аппаратом Ройзельмана!

Отложив дневник, я погрузился в тяжелые, почти невыносимые мысли.

Было ли мне стыдно? Разумеется. Читать чужие письма или дневники недопустимо. Но я не мог этого не сделать. Пусть я буду стыдиться этого всю свою жизнь…

Кажется, совсем недавно я уже говорил себе нечто подобное: горечь, с которой придется жить.

Мама! Не потому ли я смог принести в жертву собственную мать, что я – человек из аппарата? Я же не знаю, что чувствуют люди, рожденные естественным путем. Ведь не просто так люди Корпорации столь пристально – всю жизнь! – наблюдали за мной, снимали с моего организма все показания, бесконечно делали анализы, расспрашивали.

Сейчас моя мама лежит одна-одинешенька с этим проклятым АР, разрушающим ее, умирающая, а я сижу здесь, читая ее дневник. Наверное, ребенок, которого она выносила бы во чреве, который был бы связан с ней пуповиной, не смог бы (но откуда мне это знать?) бросить ее в таком положении. Так, может, Ройзельман все-таки добился своей «высокой цели»?

Нет!

Я повторил это слово много раз, как монах-исихаст [14] истово повторяет молитву «Господи, помилуй…». Я повторял, повторял, повторял, и с каждым повторением моя уверенность крепла и крепла. Я человек. Я дышу, думаю и чувствую.

14

Исихазм – православная аскетическая практика, основа которой – неустанное мысленное творение молитвы Иисусовой «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».

Я хочу помочь Феликсу, Рите, Марии – всем, черт побери! Если бы я был «сверхчеловеком», некой новой стадией эволюции вида Homo sapiens, как мечтал этот маньяк, тогда мне было бы все равно. Что из этого следует? Из этого следует, что Ройзельман – промахнулся.

Именно я, первое из его творений (почему-то я был в этом уверен), могу стать либо его победой, либо полнейшим поражением. И выбор только за мной – не за ним. Но я не хочу быть его победой! Значит, он уже проиграл.

Но этого еще мало. Я должен остановить его. И я должен доказать его проигрыш всему миру.