Чистая работа

Анна почувствовала, что Идрис начал закрываться от нее. Она потянулась, чтобы взять карандаш, потому что знала, что заключенным ничего нельзя уносить из комнаты в камеру.

— Помогите мне еще чуть-чуть, — попросила она.

Он отрицательно покачал головой и показал на офицеров. Потом подался вперед, сложив руки на коленях, и тихо сказал:

— Помогай моему брату. Тогда буду говорить.

Добравшись до дому, Анна сразу же села за стол и записала все, что ей удалось узнать. Получилось совсем немного. Отношения Идриса и Эймона могут оказаться важными в связи с Каморрой, и все-таки было не похоже, что это поможет им выйти на убийцу Гейл Сикерт и ее младшей дочери. Со смертью мужа Гейл, Дональда Саммерса, тоже не просматривалось никакой связи, если только сам Каморра не был связующим звеном всех этих убийств. Если это действительно было так, тогда Ленгтон не преследовал своих интересов, когда изменил направление следствия, как ей казалось раньше. Только она утвердилась в этой своей мысли, как раздался звонок в дверь.

У порога стоял Ленгтон:

— Я тут собирался привезти тебе куриного бульона, а потом узнал, что ты все наврала. Могла бы придумать и более правдоподобное объяснение.

Анна, сгорая от стыда, проводила его в комнату и произнесла:

— Садись.

— Спасибо.

Он сел на диван и взглянул на журнальный столик с разложенными на нем заметками и папками.

Она села напротив:

— Ты откуда узнал?

Ленгтон поднял глаза и объяснил: он и сам собирался навестить Красиника, позвонил в тюрьму, а ему сказали, что с заключенным как раз беседует детектив-инспектор Тревис. Ленгтон пристально на нее посмотрел:

— Ты хоть соображаешь, что ты делаешь?

Анна ответила не сразу:

— Мне казалось, что все-таки я делаю мало.

Он покачал головой:

— Вот, значит, как…

— Да. Прости, я поступила неэтично.

— Говори это сколько хочешь. — Ленгтон потер колено, откинулся назад, прикрыл глаза. — Я мог бы наложить на тебя дисциплинарное взыскание, Анна.

— Знаю.

— Существует ли какая-то причина, по которой я не должен этого делать?

Анна помедлила с ответом, потом сказала:

— Я за тебя очень волновалась. — (Он открыл глаза.) — Ты все берешь на себя. Это и понятно, но я подумала, что если я займусь всеми этими разъездами…

— Если бы я хотел, чтобы это делала ты, я бы так и сказал! Полная дурость и, как ты выразилась, совершенно неэтичный способ так называемой помощи. Ты сорвалась с места, проводила беседу без надзора, без разрешения и притом еще наврала, что заболела, названивала в бригаду, узнавала, как они там продвигаются, а сама делала свое дело. Ты сама хочешь вести расследование. Так я понял? Ты что же, думаешь, что я уже совсем ничего не могу? Что с тобой, Анна? Это уже не в первый раз. Тогда ты легко отделалась, но сейчас я не уверен, что меня устроит объяснение, будто бы ты…

— Ты болен, — перебила она его.

— Не настолько, чтобы разрешить кому бы то ни было вести мое дело без согласования со мной!

Повисла пауза. Анна сидела, склонив голову.

— Я еще подумаю, что с тобой сделать, но вполне возможно, тебя отстранят.

— Я думала, никто не узнает.

Он вздохнул:

— Анна, иногда от твоей наивности у меня просто руки опускаются. Тебе кажется, что, если мы с тобой связаны, можно, значит, делать что заблагорассудится…

— Неправда.

— А что тогда правда?

Анна поднялась:

— Я боялась, что по личным причинам ты можешь выпустить дело из-под контроля. Я думала, что ты выходишь за рамки расследования и включаешь в него нападение на себя. Потом, когда тебе стало плохо, я очень сильно засомневалась, сможешь ли ты продолжить работу.

Ленгтон с улыбкой покачивал головой, как бы находясь в недоумении от ее слов, вдруг улыбка слетела с его лица и он прорычал:

— Ну и что же вы, детектив-инспектор Тревис, собирались делать дальше?

У Анны перехватило дыхание. Она несколько раз судорожно сглотнула, извинилась, вышла в кухню, выпила воды, а когда вернулась, увидела, что Ленгтон внимательно изучает ее заметки.

— Что вы собирались дальше делать, я вас спрашиваю?

Анна села:

— Я бы сделала все, чтобы тебе было хорошо.

Он хохотнул.

— Правда.

— Чушь! Хотела рапорт строчить, да? Чтобы меня с дела сняли. Почему правду не говоришь?

— Потому что я… потому что это не так.

Ленгтон вздохнул, снова потер колено.

— Ладно, не хочу я время на скандалы тратить. Что ты там такого нарыла, из-за чего надо было все правила нарушать?

Она протянула ему записную книжку:

— Эймон с Идрисом — родные братья. Идрис только потому раскрылся и это написал, что я сказала ему, будто бы Эймона заколдовали магией вуду. Только на это он хоть как-то прореагировал. Я ему наплела, будто была у колдуна вуду, который вроде бы вызвался помочь Эймону. Идрис на это клюнул и написал.

Ленгтон прочитал каракули и отложил блокнот.

— Идрис и сам боится вуду, в тюрьме он ни с кем не разговаривает и весь дрожит, как бы кто-нибудь не узнал, что мы с ним встречались. Его никто не навещает, а во время отдыха он не выходит из камеры. Я попросила его как-нибудь показать мне, что он узнает имена, которые я ему называла; он отреагировал, когда я упомянула Сикерта, Рашида и Каморру. Думаю, если мы сумеем как-то помочь его брату, он сдержит слово и заговорит.

Ленгтон кивнул:

— И как же, по-твоему, нам это сделать?

— По вуду полно специалистов. Свяжемся с ними, посмотрим, сумеют ли они выйти на контакт с Эймоном. Если он еще жив, попробуем что-нибудь — может даже, организуем встречу с Идрисом, заберем Идриса из тюрьмы.

Ленгтон потер переносицу.

— Если сможем, — торопливо добавила она.

— Только если он жив, — сказал Ленгтон. — Его пробуют кормить внутривенно, но он не дает. Язык хотел себе откусить.

Анна смотрела на Ленгтона:

— Что ты будешь делать?

— С тобой? — тихо произнес он, не двигаясь.

— Нет, с Идрисом. Я уверена, что он что-то знает, и если по-другому от него ничего не добиться, то нам нужно шевелиться.

Ленгтон схватился за подлокотник дивана и тяжело поднялся, стиснув зубы. Было видно, до чего ему больно.

— Я что-нибудь организую.

— Отлично! Поесть хочешь?

— Нет. Поспать надо. Пойду к себе.

Анна дошла с ним до двери.