Чистая вода

Он замахнулся на нее для острастки, но болтушку это

не остановило.

— Ну, давай, давай, говори! Нам хочется послушать.

— Стесолид,— покорно исполнил Юн старый номер, лишь бы побыстрей вернуться к теме разговора, но водолаз не упустил шанса, захохотал. И Юн за один ход проиграл партию — они перестали бояться. Пол снова обжи-

мался с Герд, крысястый стрелял глазами по сторонам так же проворно и самоуверенно, как и до начала разговора. На повестке дня снова был праздник, танцы, самогон в белых чашках. «Профукал я такой отличный случай»,— с горечью подумал Юн.

Он отошел от стола и сел у стены, рядом с двумя некрасивыми подружками, которых никто не приглашал, а они отчаянно делали вид, что их этот позор нисколько не тревожит. Юн начал пьянеть; смежив набрякшие веки, выжидал, не откроется ли водолаз для нового удара, но бесполезно. Кто-то налил Юну еще спиртного, и он отключился.

А очнулся, когда выходившая из клуба толпа вынесла его на улицу, под дождь. Праздник кончился. На крыльце к Юну подошел тот крысястый водолаз и взял его за локоть.

— Эти девчонки совсем сумасшедшие,— доверительно сообщил он. Потом сменил тон: — Мне надо с тобой поговорить. Есть минутка?

Он отступил в темноту, сунул в рот сигарету и стал возиться со спичками, они никак не разгорались.

— Закуришь?

–Нет.

Водолаз отшвырнул коробок.

— Почему ты пришел со своей историей именно ко мне?

С какой историей? В голове у Юна был туман. Насколько он помнил, его карта бита и второй раз не сыграет; время уже за полночь, ему надо идти. Но водолаз не отпускал его.

— Отвечай,— раздраженно велел он.

— Отпусти меня,— попросил Юн.

— Ты слышал, что я сказал?

Гнев еще сильнее подчеркнул крысиные черты его внешности, и Юн понял, что водолаз пьян. К тому же здесь он был чужим и допустил ошибку.

— Ты слышал, что я сказал,— повторил он слишком громко,— ты, дурак?

Толпа мрачно смолкла. Дальше Юну уже ничего не надо было делать — ни трепыхаться, ни вырываться. Он здесь свой, пусть недотепа, даже дурак, предположим, но он поселковый дурак, и чужих это не касается. Один из владельцев лососевой фермы втиснулся между ними и, дыша водолазу в лицо, поинтересовался, где он здесь дураков нашел.

Чужак посмотрел на толпу молодежи в круге света — ораву молодняка навеселе и на взводе — и понял, что весь вечер играл краплеными картами.

— Так где здесь дураки, я не понял? — переспросил парень с угрозой.

И поскольку водолаз не отвечал, противник деловито взялся за карман его куртки, повис на нем всей тяжестью налитого спиртным тела и висел так, пока куртка не разорвалась, а сам он не упал в грязь.

Толпа засмеялась.

Парень весело поднялся на ноги, вскинул руки и раскланялся как победитель. Из толпы вылетела бутылка и угодила водолазу в глаз.

Юн отошел на опушку березняка, чтобы наблюдать происходящее оттуда. Владельцы лососевой фермы по очереди наскакивали на водолаза — наполовину в шутку, наполовину всерьез; толпа их подзуживала, страсти накалялись. Но тут появились Кари с Герд, а они за словом в карман не лезут. Водолаза отбили, и под плевки и улюлюканье зрителей обе пары припустили вниз по дороге.

Шум утих. Некоторое время обсуждали, где продолжить праздник. Парами и поодиночке люди отделялись от толпы и исчезали в темноте, тарахтели мотоциклы, с парковки одна за другой уезжали набитые машины. Наконец погасили свет, и за последним шатающимся участником гулянья захлопнулась дверь клуба.

Обычно Юну было любопытно, кто с кем ушел и кто отправился не домой, а в амбар или на сеновал, чтобы вписать новые тайные страницы в бесконечный кондуит укромной жизни острова. Но сегодня его это не интересовало. Он побрел через лес, по старой колее спустился к воде и вдоль моря пошел домой.

Против ожиданий там было пусто: странно, вообще-то жена Ханса по субботам не работает, и Элизабет обещала быть дома.

Юн включил видеокамеру и уселся на стул.

— Я виделся с водолазами,— сказал он.— Говорил с ними. Они напуганны.

Но он не уточнил, чем именно, а обрушился с попреками на некоторых, кому дома не сидится.

— Ты мне обещала! — повторял он.

Когда Юн умрет (что могло случиться в любой момент), этот видеоархив усилит муки совести его эгоистки-сестры, все годы ловко душившей их в зародыше.

Он находил все новые и новые слова, чтобы выразить свое одиночество, и жалость к себе сильнее сжимала горло. Юн разрыдался. Зеркало объектива отразило его взопревший лоб с прилипшими мокрыми волосами: измочаленный замухрышка, еще более жалкий, чем в самые тяжелые часы своей жизни.

— Я не пью больше лекарств,— выкрикивал он,— и ты знаешь, как это ужасно! Ты обещала помогать мне!

Юн разошелся и бушевал, пока его не сразила ужасная мысль: все, что он тут выкрикивает,— это правда, и он воистину самая жалкая тварь на этой мерзкой Божьей земле. Он убежал в свою комнату и включил музыку на полную громкость.

— Я еще ребенок,— кричал он,— я еще мал, но никто не хочет заботиться обо мне!

Он посмотрел на себя в зеркало. Парадная куртка? Смешно! Он стащил ее с себя и швырнул в шкаф. А эти брюки? Кто теперь носит такую дрянь?

Юн открыл окно.

— Пожалейте меня! — захлебываясь слезами, прокричал он в темноту.— Пожалейте!

И стало легче.

Он закрыл окно, приглушил музыку и сел на стул, совершенно опустошенный.

— Псих я,– признался он самому себе и покосился на зеркало, сконфузившись.

Проверил, не хочет ли он женщину. Обычно после праздников у него всегда возникало разнузданное желание. Но нет — сегодня нет.

Юн улыбнулся.

4

В конце сентября, утром, в первый свой рабочий день Юн вышел из дому, отправляясь на озеро Лангеванн. Промозглый холод пробирал до костей. Солнце просвечивало сквозь дымку, как желток в яичнице. Ветра не было, на востоке лежало мертвое море. Первый снег белел, как плесень, в зазоре между горами и темно-синим небом и хрустел под ногами.

Когда Юн пришел, водолазы уже работали. Они стояли в воде, склонившись над концом черной пластиковой трубы, один со сварочным аппаратом, второй с разводным ключом и муфтой в руках. В гидрокостюме был только Пол.

На берегу гудел компрессор, из вагончика пахло свежим кофе, по траве были раскиданы инструменты и вещи, лежали бетонные грузила и муфты, громоздилась гора новых труб, чернело кострище. Юн вошел в воду и присел на борт лодки.

Крысястый заметил его первым.

— Ты? — удивился он.