Чистилище
Шрифт:
— Убито шесть моих людей, и их подстрелили профессиональные снайперы, а не обиженные какие-то родственники. — Ты знаешь, что сделали с Толяном — они по очереди отстрелили ему почти все части тела разрывными пулями. Они сделали из него окровавленный обрубок без рук и ног. Вот что они с ним сделали! Вскочив, Бурлак подошёл к окну и, ткнув в него куда-то пальцем, дико заорал.
— В городе объявилась целая банда профессиональных убийц, а вы тут сидите на своей заднице и в ус не дуете. Они нас скоро так всех перестреляют, как куропаток на охоте. Выговорившись, он подошёл к стулу и рухнул на него, обхватив
— Надо срочно что-то делать, — простонал он, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Мы как мишени в тире. Двое из охраны Мыколы были зарезаны, как свиньи, прямо у дверей, и никто ничего так и не заметил, — бормотал он, всхлипывая.
Глядя на испуганного до смерти Бурлака, Зайдлиц плеснул себе ещё конька в рюмку, и выпив её подумал: «Чёрт, ещё пару таких рецидивов, и в городе начнётся паника. Этот дурак даже не догадывается, что, кроме его придурков, за это время уже убито и пять немецких офицеров. Это месть — русские решили ответить на геноцид».
В это время зазвонил опять телефон. Проклиная всех и всё, Зайдлиц поднял трубку.
— К вам журналистка из городской газеты, господин оберштурмбанфюрер.
— Какого… ей надо! Скажи, что я занят!
— Её направил к Вам сам Гаппе, просил посодействовать!
— Что!
— Ладно, пропусти, — Зайдлиц обессиленно откинулся в кресле.
«Дьявол бы их всех побрал, и Гаппе в том числе», — подумал он, наблюдая, как в кабинет входит симпатичная молодая женщина лет 30.
— Хелен Винтер, обозреватель криминальной хроники, — она протянула руку. Зайдлиц, нагнувшись и глядя на неё, как кролик на удава, чмокнул в протянутую ручку.
— Зайдлиц, что угодно, фрейлин?!
— Немного информации, господин подполковник, об участившихся убийствах немецких офицеров и патриотов Украины. Ходят слухи, что в город пробрались русские диверсанты, — сказала она, мило улыбаясь.
Зайдлиц почувствовал, как по его щекам потекли ручейки пота.
— Ничего подобного, фрейлин! Люди всегда склонны распускать слухи. Это всего лишь криминальные разборки. Знаете, там карточные долги, кто-то перепил немного в ресторане, кто-то схватился там за нож, кто-то за пистолет — ну и понеслась карета по кочкам. Зайдлиц любил блеснуть знанием русских цитат.
— В общем, ничего такого, мы уже ведём расследование, скоро предоставим общественности все обстоятельства случившегося!
— Вы в этом уверены?! — заметила журналистка, что-то записывая в блокнот необычной антикварной ручкой, инструктированной серебром.
— Вполне, фрейлин!
— А хотите, я вам первой сообщу о результатах расследования, как только они будут получены! — Зайдлиц, приподнявшись, протянул ей свою визитку.
— Позвоните мне денька через три, обещаю — я вас не разочарую!
Взяв визитку, журналистка поднялась.
— Ну что же, я буду надеяться, господин подполковник!
— Я тоже, Хелен! — сказал он и протянул ей пропуск.
Протянув руку, девушка взялась за него пальцами и, мило улыбнувшись, выстрелила в лоб «Уэсбэшника» из ручки. Взглянув в последний момент с удивлением
на неё, Задлиц рухнул лицом на стол и застыл в таком положении. Из-под его головы по столу начало разливаться кровавое пятно.Сидевший до этого с отрешённым видом Бурлак оцепенело уставился на струящуюся по столу кровь. Очень медленно он приподнял голову и удивлённо уставился на стоящую напротив девушку.
— Что?! — прошептал испуганно он, еле шевеля губами.
— Ничего! Долг платежом красен, мразь! — произнесла Ольга Терёхина, а это была она, и всадила наконечник ручки прямо тому в глаз.
Бросив на стол карточку с надписью «Ты следующий», она открыла дверь и вышла в коридор. Посмотрев на сидевшего как ни в чём не бывало на своём месте адъютанта, она сказала:
— Господин подполковник просил его в ближайшее время не беспокоить, у него важный разговор. Кивнув головой, офицер продолжил читать газету. Стены кабинета были звуконепроницаемы. Подойдя к посту охраны, Ольга спокойно положила на стол пропуск и вышла на улицу. Там её ждала машина.
Через 20 минут она уже входила в конспиративную квартиру, где её с нетерпением ожидал Глеб Филатов. Сняв с неё плащ, он спросил:
— Ну как, удачно?!
— Не совсем. Этот урод Габбе меня даже не захотел видеть, направил к своему заместителю. Везучий гад!
Ольга усмехнулась.
— Зато там оказался сам Бурлак, так что пришлось и его наконец отправить к сыночку. В общем, нет худа без добра!
Она посмотрела на Филатова.
— Так что, Глеб, нам надо отыскивать другой способ, как подобраться к этой нацистской мрази. Теперь из своей резиденции он выползет разве что на танке!
— Н-да! — Глеб расстроенно покачал головой.
Добраться до него теперь будет намного сложней… Чёрт бы его побрал! Он словно предчувствует опасность. Н-да!
— Ничего, доберёмся и до него, — Ольга изучающе посмотрела на Глеба.
— Ты лучше скажи, зачем ты отстрелил бандеровцу все конечности, а не просто пристрелил его? Томилину твоя самодеятельность может очень не понравиться. Две-три лишних секунды на месте существенно увеличивают риск провала.
— Смерть — иногда не самое лучшее лекарство, иногда и жизнь может оказаться страшнее! Глеб усмехнулся.
— Пусть теперь поживёт в таком виде, авось призадумается!
— Знаешь, Глеб, я не замечала раньше за тобой садистских наклонностей, после того как ты вернулся оттуда. — Терёхина показала глазами вверх. — Ты словно изменился, ты уже не тот Глеб Филатов, которого я когда-то знала. Она достала сигарету и, прикурив её, подошла к окну. За которым сплошным потоком хлестали струи дождя, словно пытаясь смыть с них следы свершившихся за день человеческих трагедий и преступлений. Повернувшись к нему, она повторила:
— Да, ты не тот!
Глеб промолчал, в его памяти всплыла картина из другого мира. Вот они достают из братской могилы тела погребённых там людей и цепенеют от ужаса увиденного, когда понимают, что у всех из них вырезаны те или иные органы. Причём, как показала потом экспертиза, ещё при жизни. Просто кто-то из так называемых борцов за свободу и независимость «Незалежной» посчитал продажу чужих органов неплохим бизнесом для себя. Бросив искоса взгляд на стоящую рядом Ольгу, он с горечью произнёс: