Чистильщик. Повесть

Через минуту селянин стоял перед офицерами.

– Ну, что скажешь? – кивнул майор на убитых.

Тот угрюмо молчал, дрожа пальцами.

– В таком разе поедешь с нами, как бандпособник. Голышев, убитых оставляем, они их кормили, пусть и хоронят, пленных с оружием в машины. На середины улицы, уже стояли три студебеккера с тентами, началась погрузка.

Снова Закарпатье. День. Висящее в зените солнце чуть затеняли молочные облака, по земле плыли тени, где-то в лесах отсчитывала года кукушка.

Обратным путем на ту же полонину, верхом следовали сотник с начальником СБ и полицаем, за ними, в пешем порядке Лесь со своим роем, всего человек тридцать. Летом они базировались в пастушьей колыбе, там имелось все необходимое, а зимой отсиживались в окрестных селах.

– Хорошо мы сегодня отработали, Драч – сказал едущему рядом эсбисту, сотник.

– Отменно, – дернул тот уздечку буланого коня. – С ястребкамы в Ольшанах покончено навсегда.

– Сегодня будем отдыхать, – покачивался в седле главарь, – а завтра продолжим. Кстати, Шпак (обернулся к полицаю) – ты грэипс* пану куринному отослал?

– Ну да, – кивнул тот, – з Маричкою.

– Лихая дивчина, – ухмыльнулся Драч. – Сегодня третьего краснюка пришила. Доколола виламы.

В середине подъема все трое взглянули на верхушку скалы слева, откуда по камням скакал поток. На ней белел меловой камень.

– Чисто, – сказал эсбист, движение продолжилось.

Наконец добрались – впереди серела бревнами колыба, далеко в стороне щипала траву отара, рядом с ней пастух с герлыгой, наигрывал на сопилке. В воздухе весело и задорно разносились ее звуки.

Маричка, ты Маричка,

Люблю тэбэ за вроду,

Люблю дывытыся,

Люблю дывытыся,

Колы идэш по воду!

в унисон заорал кто-то из бандитов, остальные весело загоготали.

Когда до жилья оставалось метров пятьдесят и лошади ускорили шаг, его дверь внезапно распахнулась, навстречу кинжальным огнем ударил пулемет, а с флангов зачастили автоматы.

Передних срубило, как косой, остальные, отстреливаясь, начали разбегаться, но спасения нигде не было. Кругом было открытое пространство.

Звенящая тишина. Перед колыбой и дальше, валялись разбросанные тела, по тропинке вниз, заполошно мчались, с пустыми седлами, кони.

Из жилья вышел с дымящимся «дегтярем» в руках, смуглый лейтенант, за ним, капитан и несколько автоматчиков; с флангов появилось еще два отделения бойцов с малиновыми погонами.

Они оцепили поле боя, капитан с лейтенантом прошли внутрь и осмотрели убитых. Те были в самых разных позах: одни на спине, другие на боку или скрюченные. На побелевших лицах застыли отчаяние отчаянье и ужас. У раскинувшего руки сотника, оба останавливаются.

– Поднимайся, мразь, – процедил капитан. – Быстро!

Тот встал на ноги, подняв руки.

– Швец, – обернулся назад лейтенант. – Уведи его.

Один из бойцов подошел, толкнул прикладом в спину, – пшел!

Лежащих рядом эсбиста с полицаем, прошила пулеметная очередь, из ран еще текла кровь, их миновали. Кроме притворившегося мертвым главаря, обнаружили четверых раненых. Оказав помощь, тоже увели.

Затем офицеры вернулись к колыбе, приказав собрать оружие и документы. Там, присев на тесаное бревно у входа, вытянув ноги, закурили. Капитан был старшим оперуполномоченным областного управления НКВД, лейтенант командовал приданными для операции бойцами.

– Может, шлепнем, того борова, что при погонах, капитан? – затянулся папиросой лейтенант. – Чую, матерый зверюга.

– Угадал (пустил носом дым оперативник). Мы за ним шестой месяц гоняемся. А знаешь, какой имеет псевдоним?

– Нет.

– Журавель.

– Почему так?

– Любит вешать людей на рычагах колодцев. Только шлепнуть, никак нельзя. Много знает.

– Думаешь расскажет?

– У нас да, можешь не сомневаться.

Из колыбы появился старый гуцул, несший в руках две глиняных чашки с кислым молоком, – угостил офицеров. Пока они пили, подошел к сотнику, минуя часового, и пристально взглянул в глаза. Тот отвел свои в сторону.

Затем, вернувшись, рассказал о том, что случилось накануне. Лейтенант побледнел, а затем, бросился к Журавлю, сбил кулаком с ног и начал охаживать по ребрам сапогами.

– Остынь, – оттащил его капитан, и старику, – веди нас. Вскоре из ближнего леса, угрюмые бойцы принесли завернутое в плащ палатку тело.

На следующее утро в областном управлении НКВД состоялся допрос сотника. Управление размещалось в здании, которое в период оккупации занимало гестапо.

В его подвальном этаже, в кабинете без окон за столом сидел следователь, в гражданском костюме и очках, похожий на бухгалтера, просматривавший какие-то бумаги, напротив, на табурете, угрюмый сотник, а позади, белобрысый крепкий боец в гимнастерке без пояса.

– Значит так, Журавель, твои подельники уже все рассказали (продемонстрировал следователь документы). Но меня интересует твоя настоящая фамилия и автобиография.

– Я их забыл, – исподлобья взглянул на него бандеровец.

– Алкснис, напомни.

Боец обошел табурет и врезал кулаком Журавлю в челюсть – сотник кубарем покатился к двери. Направился к нему, сгреб за грудки, повторил и снова усадил на место.

– Ну, так как? – невозмутимо продолжил следователь.

Допрашиваемый выплюнул на пол зуб, утер окровавленный рот и прохрипел, – Медведь Михаил Карпович, родился в 1903 в Тисменице Ивано-Франковской области, окончил торговую школу в Станиславе, после чего замолчал.

Следователь взглянул на бойца – опять мелькнул кулак, оуновец рухнул на пол.

– Послушай меня, Медведь (вздохнул), когда Алкснис водрузил того на табурет. – Будешь запираться, он тебе яйца сапогом раздавит. Ну, так что дальше?

Далее арестант сообщил, что он член ОУН с 1933 года, в войну служил в спец батальоне «Нахтигаль»* взводным, а теперь надрайонный проводник.

– Четы, боевки и схроны в районе? Быстро!

– Проводник назвал. Допрос продолжался.

Спустя еще неделю, на главной площади Ужгорода, при большом стечении народа, состоялась казнь захваченных бандитов. В центре стояла виселица, к которой подогнали две полуторки с ними и солдатами комендантского взвода.

Затем председатель военного трибунала громко зачитал приговор, на шеи осужденных одели петли, в кузовах открыли задние борта. Урча моторами, грузовики медленно тронулись вперед, «гэрои», хрипя, засучили в воздухе ногами.

Глава 4. Война после Победы

Как и Краков, Львов от войны особо не пострадал.Во время наступления Красной Армии летом 44-го, подпольная организация армии Крайовой подняла там вооруженное восстание.

Одновременно две советских танковых армии с десантом, начали обходить город с севера и юга. Под угрозой полного окружения, командующий немецкой группировкой отдал приказ оставить Львов, куда 27 июля вошли войска 1-го Украинского фронта маршала Конева.