Чистота

Через час он находит одного из лекарей, доктора Гильотена, который исследует стену из костей. Он видит, как доктор вытаскивает из этой стены какой-то кусочек и сует себе в карман.

– Надеюсь, вы не против? – спрашивает Гильотен, видя подходящего к нему инженера. – Поразительно деформированный позвоночник. Я и подумал, что неплохо бы его прибрать, пока меня не опередил Туре.

Жан-Батист рассказывает лекарю о больном, описывает несчастный случай и спрашивает, не согласится ли Гильотен осмотреть рабочего.

– Нет ли там заразы… которая может…

Доктор соглашается. Больной поблизости? Да. Они вместе идут к палатке, ныряют внутрь. Оказывается, там есть кое-кто еще. Шахтер с изуродованной рукой. На мгновение, повинуясь спокойному взгляду шахтера, вошедшие останавливаются. Потом горняк уходит, молчаливо и неспешно.

– Любопытный экземпляр, – говорит доктор. – Лиловые глаза. Заметили? Очень необычно. – И, повернувшись к человеку на соломе, спрашивает: – Как его зовут?

– Это Блок, – говорит Жан-Батист.

– Блок? Доброе утро, Блок. Вы упали? Вам плохо?

Ян Блок выглядит испуганным.

Доктор улыбается.

– Не надо меня бояться. – И обращаясь к Жан-Батисту: – Не могли бы вы его повернуть? Спину гораздо удобнее обследовать, если человек лежит на животе.

Жан-Батист берет горняка за плечи и начинает его поворачивать. Больной не сопротивляется, хотя все его тело бьет дрожь. Непростое это дело. Когда мужчина наконец перевернут, доктор просит:

– Поднимите ему рубаху.

Кожу на спине Яна Блока что-то пронзило по обе стороны от позвоночника, и хотя следы от ран небольшие, вокруг них расходятся яркие пятна, свидетельствующие о воспалении.

Гильотен подходит ближе. Смотрит, но, как и большинство людей его профессии, предпочитает не дотрагиваться. Кивает.

– Можно опустить рубаху. Спасибо, месье Блок. Мы найдем для вас целительное средство, так ведь?

Когда они отходят на несколько шагов от палатки, доктор говорит:

– Он отравлен каким-то веществом, попавшим в организм во время падения. Раны следует немедленно промыть раствором серы. Что касается лихорадки, то он должен принять измельченную хинную корку, смешанную с небольшим количеством коньяка. Я, впрочем, не считаю необходимым полностью снимать лихорадку. Жар – не враг нам. В нем сгорает болезнь. – Остановившись, он пристально смотрит на Жан-Батиста. – Даже будучи в полном здравии, – продолжает он, – мы постоянно перерождаемся в горниле своего поколения. Вам знакома теория флогистона?

– Кое-что слышал.

– Слово «флогистон» греческое и означает «воспламенять». Это горючий элемент, заключенный во всех вещах. Латентный огонь. Потенциальный огонь. Пассивный, пока его не вызвали к жизни.

– Искрой?

– Или же ударом, трением. А также просто постепенным повышением температуры.

– Может ли быть, – спрашивает Жан-Батист, – что болезнь Блока вызвана заразой, которая все еще сохранилась в костях? Что кости все еще содержат следы той болезни, которая когда-то их поразила? Ну, я имею в виду, поразила того, кому эти кости когда-то принадлежали.

– Как затейливо вы выражаетесь, – говорит Гильотен. – Как будто кости – это какое-то имущество, вроде лошади или часов. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу: не думаю, что болезнь, какова бы она ни была, смогла бы настолько пережить свою жертву. Впрочем, это не значит, что вы или ваши люди могут спокойно допустить соприкосновение костей с открытой раной или порезом. В качестве общей дезинфекции я рекомендую уксус. И очищенный спирт. Этанол. Очень эффективен. Но храните его с осторожностью. Это мощное опьяняющее средство. К тому же легко воспламеняется. Даже спиртовые пары. Особенно пары.

– А где мне его найти, этот этанол?

– Раздобыть для вас немного?

– Буду вам крайне признателен. А серу? Хинную корку?

– Я напишу записку аптекарю, – говорит Гильотен, похлопывая молодого человека по плечу. – А теперь пойдемте-ка в дом и посмотрим, не сварит ли нам кофе та славная девушка.

За кухонным столом Жанна, Лиза Саже и оба Лизиных отпрыска заняты чисткой овощей. Доктору приносят стул, но он предпочитает стоять у огня. Доктор бодр и доброжелателен. Говорит милые и приятные слова женщинам и детям. Жан-Батист объясняет, что они только что навещали больного горняка. Что тому сегодня явно хуже, но доктор прописал лекарства.

– Натали за ними сбегает, – говорит Лиза, кивая головой на девчушку. – Вытри руки, Натали, и надень пальто.

– Мы можем подыскать для него место в доме, – предлагает Жанна. – Я постелю ему наверху, на лестничной площадке. Здесь ему будет лучше.

– На тебе приготовление пищи, – напоминает Жан-Батист, – и много других обязанностей.

– Хороший уход, – говорит Гильотен, – частенько отделяет выздоравливающего пациента от пациента умирающего.

– Тогда мы просто обязаны это сделать, – говорит Жанна, глядя на Жан-Батиста широко открытыми глазами.

– А нельзя отправить его в больницу? – спрашивает Жан-Батист.

Доктор фыркает.

– Больница – место весьма опасное. Особенно для человека, уже ослабленного болезнью.

Натали в застегнутом пальто уже готова идти выполнять поручение. В кабинете, где спит Лекёр, есть письменные принадлежности. Доктор составляет небольшой список, перечитывает его, затем, прищурившись, ставит подпись и в сложенном виде отдает девочке.

– Я добавил кое-что для вас, – обращается он к Жан-Батисту. – Эта настойка поможет вам высыпаться. Правильно я догадался?

– Отправляйся к месье Бустанкуа, – напутствует Лиза дочку. – Одна нога здесь, другая там.

Девочка кивает, кокетливо улыбается доктору и уходит.

– Ох уж эти детки, – мурлычет Гильотен и, стуча пальцем по кофейнику, продолжает: – Можно нам похозяйничать, мадемуазель?

Очищенная яма заполнена, в чернозем добавлено несколько мешков негашеной извести. Поднялся ветер. Он мечется, завывая, точно волынка, меж кладбищенских стен. Одежда, руки и лица людей покрываются тонким слоем известки. Щиплет глаза, из носа течет, но заполнять яму все же лучше, чем опустошать. К тому же быстрее. После полудня общую могилу под номером один в блокноте инженера можно перечеркнуть аккуратной линией. Ворот и люлька, древесина для крепежа, инструменты и сами рабочие перемещаются на пятнадцать шагов к югу. Лекёр и Жан-Батист отмеряют веревкой и колышками будущий зев еще одной общей могилы. Зовут Жанну и пономаря, чтобы те подтвердили правильность разметки. Пономарь, побродив вокруг, точно собака, которая ищет место, где бы прилечь, наконец приходит к выводу, что веревочный квадрат надобно перенести на пять шагов ближе к южной стене. Колышки вынуты и снова забиты. Пономарь кивает. Снова разводится костер. Команда копателей перешагивает через веревку, те же, кому назначено складывать кости, стоят наготове. Вновь слышится знакомая музыка – лопаты стучат по земле и гремят кости, ударяясь друг об дружку, словно глиняные горшки.

Насколько тяжело приходится рабочим, видно по количеству алкоголя, необходимого, чтобы продержаться. Сегодня день «на три бутылки». По бутылке на каждый вырытый метр. Одна десятая бутылки на человека на каждый вырытый метр. Это уравнение? Таким уравнениям в Школе мостов не учили. Когда работа закончена и горняки расходятся по палаткам или погреться у большого костра рядом с крестом проповедника, Жан-Батист и Лекёр умывают руки в ведре у входа в жилище пономаря.

– Чем это они собираются там заниматься? – спрашивает Лекёр, стряхивая с пальцев воду и кивая на предоставленную лекарям лабораторию, небольшое помещение без окон, сооруженное из натянутой на шесты холстины, которое пристроили к церковной стене.