Чистый бор

– Щи будешь?

В городе утром никто в буфете так не ест, да и нет там с утра никакого супа, но еда домашняя пахнет вкусно:

– Налей.

В директорский кабинет он входит храбрецом:

– Разрешите к вам, Леонид Сидорович?

– А-а… Ну, как, нормально? – будто уточняет: не потерялся ли в большом городе, не напился ли, не угодил ли в милицию…

– Да, нормально. Вот с Посохиным в одном номере, – подбородком – на плакат.

– А-а. Пойди, за командировку отчитайся в бухгалтерии.

– Да, я уж отчитался.

– Ну, тогда в делянку давай, Алексей Романович.

– …Родионович.

– Прости, мой начальник в Объединении Романович.

Этого директора турнули в Улым из областного центра.

– Леонид Сидорович, а метод укрупнения бригад мы будем внедрять?

– Будем, а как же, – невнимателен, какие-то бумаги оглядывает.

Луканина охватило нетерпение, точно ребёнка, которому понравилась игрушка. Правда, непонятно, как в неё играть.

– Мы к этой теме вернёмся, обсудим, Алексей Рома…, Родионович, – директор явно не доволен тем, что работяга пропущен к нему в кабинет немолодой тётенькой секретарём.

– А чё тута обсуждать! – с невиданной отвагой. – Две бригады в одну, да шуруй! – повторил рекомендацию Егора Посохина так, будто тот и выкрикнул за него, сойдя с плаката.

Леонид Сидорович глядит, как на незнакомца.

Директор Паршин с похмелья, как манси из чума. У них тут неподалёку от Улыма этот народ. Леонид Сидорович – полукровка. Немал ростом и бел лицом. А добился многого: диплом института, работа на руководящих должностях. Жена тонкая, как балерина (фамилия Цветова), ведёт в клубе именно балетный кружок, в который ходит дочка Луканиных Вера.

Директор вызвал мастера.

– Видишь, вернулся… – Леонид Сидорович говорит мастеру так, будто Луканина тут нет, но оглядывая его, как удивительный экспонат. – Метод укрупнения бригад…

У Позднышева ухмылка, будто выиграл дуриком первую партию в игре. Это он вытолкал в командировку Луканина, правда, не предполагая такой удачи.

– А, давайте, Леонид Сидорович? Ты, как, Луканин?

– Я-то? Вам решать, но вот с ним в одном номере, – переводит взгляд на плакат, будто Егор Посохин для него реальней тех, с кем он находится в одной комнате. Оба руководителя эту ненормалинку уловили, глядят на плакат, который привыкли видеть, как обои.

– Какая делянка у Луканина?

– В Чёрной Пади, леса там мало. Для укрупнённой бригады, – добавляет мастер.

– А у Шрамкова? – директор кивает на карту лесосек.

– У него на Косогоре, неудобье, но подойдёт.

Ну и ну! Если они будут в одной бригаде, то неизвестно, кто будет на плакате! Вероятней, что на прекрасный плакат светлого будущего налепят портрет кое-кого другого с его рожей в шрамах. Шрам у того один. Луканин думает: он сам, тонкий лицом, идеален для рекламы новых методов труда. Да и не хотелось видеть этого типа.

…Идут они свадьбой по главной улице Улыма. Иван Микулов играет на баяне. И вдруг с обочины какой-то кривой дед (потом его никогда не видел). Этот юродивый шепчет на ухо: «Говорю тебе правду, жених, твоя невеста с рыжим гуляла…» Алексей не думает об этом, но во время плохого настроения говорит об этом Катьке. Ответов нет.

Опять на работе не работают. Тракторист и друг Иван Микулов опять на лавке, накрыв лицо потрёпанной шапкой. В тракторе, как он говорит, какой-то «заводской дефехт». Но упоминает об этом недавно. Когда дали трактор, тот ежедневно бегал, и о «дефехте» не говорил Иван. Теперь, когда трелёвщик то и дело барахлит, хочется об этом ему напомнить. Иван, когда-то первый механизатор в районе (портрет на Аллее Славы), давно не тот.

– А чё ты так долго в бухгалтерии? – Не утаить от Катерины и более мелкого.

– О командировке – отчёт.

– Уж не влюбился ли ты там? Посохин – баба? – Невесёлый хохоток.

И Шура Микулова хихикает, глядя любопытно.

– Новый метод предлагают!

– Трактор новый дадут! – оживляется Иван.

– У него нет нормативного пробега! – ответ Луканина.

Иван Микулов сел на лавке в удивлении.

– Нащальство Лексея пытало, как заготовку увелищить! – Дядю Федю Оградихина, напарника Ивана, никто не перебивает, власти над ним нет.

Но и на Ивана Микулова нет у бригадира Луканина никакого влияния.

– Я в бухгалтерии бумаги отдаю, которые мне в командировке дали, а тут… этот, директор… Он меня ведёт в кабинет и говорит, мол, будем метод внедрять. И мастер… Оба ко мне уважительно: «Твою бригаду надо с другой объединить, будет укрупнённая». – Он впервые так врёт.

– Оба что ли – с бодуна? – У Катерины окрепло удивление: вот и дорогие сапоги, и Верке кофту модную (никогда не покупает без совета с ней), имя «Катюша»…

Так как в тепляке опять холодрыга, а в её лицо, да и в лица других лучше не глядеть, отвернулся к печке. Одно полено, другое, будет жарко!

– А чё, могут технику дать! Вон Посохину!..

– А ты говорил – не дадут! Я так и понял: новый трактор! – торопится Иван.

– Энто хорошее дело, – кивает бородкой (истёртый веник) дядя Федя Оградихин, – наверняка зарплата подскощет! Пущай хоть на пятёру – и то давай сюды, на табак, к примеру.

– Ладно вам, размечтались! – улыбается Шура.

– А с кем объединят? – Катерина глядит прямо в комель.

– Вроде бы, со Шрамковым, – неприятно, хоть не оборачивайся.

Но она в спину:

– Понятненько!

Догадалась, наверное: в инициаторы напросился, желание быть первым, но глупо ему так желать оттого, что будет он только вторым.

– Я директору говорю, мол, Егор мне о новом методе, о бригаде, об ихних рекордах заготовки, – торопливо толкает дрова Луканин.

Печь гудит, подвывая ветру. С его слов выходит, Егор этот знаменитый – его давний друг.

– Так ты с им в одной комнатке? – на градус выше уважение Фёдора Григорьевича.

– Не комнатка, номер называется! – поправляет провинциального дядю Федю.

В тайге шумит ветер. На полянах свистит. Одинокая никому ненужная осина кланяется на краю неглубокого оврага, будто молит укротить непогоду.

Так и торчат в тепляке. Опять – тариф, хотя и равный деньгам, какие дают другим, кто целыми днями работает, но не в тайге.

На автобусе – обратно. Бабы болтают, Катерина хихикает: «…рыжий чёрт…» «А твоя невеста с рыжим гуляла…»! Ревность ударяет в пах, отозвавшись там болью.