Читатель предупрежден

— Вы нам также заявили, доктор, что ни один орган, необходимый человеку для жизни, не был поврежден.

— Да.

— И что, хотя существуют причины, которые могут вызвать такого рода состояние, невозможно установить, было ли это и какая из этих причин вызвала смерть мистера Констебля?

— Да.

«Черт бы побрал этого Пенника вместе с его „Телефорс“. Даже если бы я старался, все равно не смог бы уснуть сегодня ночью. С этим внушением все не так просто. Нервы у меня напряжены, как струны. Человек воображает себе неизвестно что. Теперь уже начало четвертого. Сейчас зайдет солнце. Пенник будет стараться прикончить меня… что за чушь… сегодня вечером, между девятью сорока пятью и десятью. Еще семь часов».

— Прошу вас ответить, доктор, смерть мистера Констебля была мгновенной?

— Нет. Она наступила быстро, но не мгновенно. Агония длилась, по меньшей мере, две минуты.

— Вы считаете, что она сопровождалась болями?

— Да. Сильными болями.

«Да. Это было унизительно. Я приехал на квартиру Вики в Вестминстере, заказал столик в ресторане „Коринтиан“, а потом оказалось, что она уже ушла с Пенником и оставила мне письмо с извинениями: „Прошу тебя, доверься мне. Я работаю вместе с твоим Г.М., а у него есть определенный план“. Но какой план?»

— Я могу попросить вас быть более внимательным, доктор?

— Прошу прощения.

«Но какой план? Что скрывалось за каменным лицом Г.М.?»

— Выясним еще один пункт, доктор. Вы не верите в сверхъестественную причину смерти?

— Нет. Ни в коем случае.

— По вашему мнению, такого рода внушения являются чистейшим вымыслом?

— Да.

— Следовательно, мы можем суммировать ваши показания утверждением, что невозможно ни для вас, ни для меня, ни для кого-либо другого установить причину смерти. Вы согласны?

— Да.

— Благодарю вас, доктор. Это все.

Один из присяжных, который более или менее отличался от остальных, рыжеволосый, жилистый мужчина с высоким воротничком, громко кашлянул.

— Прошу прощения, господин коронер, а мы можем задавать вопросы?

— Да, разумеется. Вы можете задавать свидетелю любые вопросы, если они имеют отношение к рассматриваемому делу.

Рыжеволосый наклонился вперед и оперся ладонями о колени.

— А как быть с «Телефорс»? — потребовал он объяснений.

На скамье присяжных явно ощущалось волнение. Члены этого уважаемого собрания внезапно наклонились вперед, как марионетки, которых потянули за нитки. Старшина сидел с недовольным лицом, потому что был задан вопрос, который он сам рассчитывал задать с начала заседания.

— Я никогда об этом не слышал, — коротко ответил Сандерс.

— Вы что, не читаете газет?

— Я хотел этим сказать, что никогда не слышал, чтобы «Телефорс» имела какое-либо отношение к науке. Если вы хотите знать мое мнение, я могу только присоединиться к тому, что заявил профессор Хьюденс: чушь.

— Но…

— Господа, — холодно прервал их коронер. — Мне очень жаль, что я вынужден прекратить вашу интересную дискуссию, но она касается слишком широкого понятия, и поэтому я прошу вас ограничиться вопросами, имеющими непосредственное отношение к следствию. Вы выслушали заключение врачебной экспертизы доктора Эйджа и доктора Сандерса. И ваше решение должно опираться именно на него. Таковы обязательные правила, и я настоятельно рекомендую вам придерживаться их.

Трудно было побороть волнение, охватившее присяжных. Все они заговорили разом.

— Это неправильно! — заявил кто-то коронеру.

— Сэр, вы подвергаете сомнению мой метод ведения дознания?

— Доктор, — воскликнул один, полный презрения голос. — Доктор! Возьмем, к примеру, мою жену. Когда она умерла, доктора заявили, что…

— Господа, я уже просил тишины и не хотел бы повторяться. Надеюсь, все меня поняли?

— Клянусь Богом, это он!

— Кто?

— Быстро, Салли! Я подсажу тебя. Он выходит из автомобиля!

— Господа, это тот самый тип! Я видел его снимок в газете. Эй, приятель, может быть, ты прикончишь мою жену?

— А теперь, господа, прощу направить внимание на мои слова, вместо того, чтобы смотреть в окна. Думаю, мне нет необходимости подчеркивать, что то, что происходит за этими стенами, нас совершенно не касается. Благодарю вас, доктор Сандерс, господа присяжные больше не имеют к вам вопросов. Они вполне убеждены…

— Этот тип — убийца!

— Эй, слушайте! Не устраивайте скандала! Дайте человеку шанс! Что он такого сделал?

— Что он такого сделал? Это же фашист, ты что, не слыхал?

— О чем они говорят? Что случилось?

— Фашист. Большой друг Гитлера.

— Да, это точно. Я слышал о нем вечером в баре. Такой большой, толстый, лысый, как колено, тип из Лондона, у него еще артис… тьфу!, ну и слово… аристократический титул, говорил, что…

— …что доказательства и только доказательства имеют для них значение. В связи с тем, что доктор Сандерс был последним свидетелем, на меня падает обязанность суммировать все факты, которые помогут вам в вынесении вердикта. Мне кажется, господа, что есть только один вердикт, который вы можете огласить. Во всяком случае, задумайтесь над…

Сандерс на цыпочках прошел мимо нескольких человек, неподвижно, как манекены, сидящих в первом ряду, взглянув на Г.М., глаза которого были закрыты, руки скрещены на груди, а мощный живот равномерно поднимался и опускался, как в глубоком сне. Мастерс, внимательный, как всегда, не спускал глаз с коронера. Но доктор в этот момент больше всего желал затянуться сигаретой.

Он толкнул скрипящую дверь, которая вела в коридор, и вдруг остановился с незажженной сигаретой в зубах.

Проникающие в окно последние лучи солнца осветили спускающегося по ступеням Германа Пенника. Сандерс, стоящий в тени, завороженно вглядывался в его лицо мечтателя, грезящего о великой, неограниченной силе. Тяжелые веки поднялись вверх, обнаруживая горящие глаза. Он был одет для путешествия: спортивная шляпа и плащ, в руках дорожная сумка. Он одно мгновение поколебался, когда через приоткрытую дверь увидел зал заседания в подвале, потому что питал необозримое отвращение к любым подземным помещениям. Но не успел он сойти с последней ступени, когда перед ним вырос полицейский.

— Что вы хотите, сэр?

— Я хочу, друг мой, находиться на следствии по делу о смерти Сэмюэля Констебля.

— Вы являетесь свидетелем?

— Нет.

— Пресса и публика на заседание не допускаются. Прошу вас подняться наверх.

— Знаю, но я собираюсь дать показания. Меня проинформировали, что каждый, кто хочет, имеет право принять участие в дознании, и дать показания.

— Только не в этом случае. Такие отданы распоряжения.

— Вы не понимаете, о чем идет речь! Я — Герман Пенник. Я тот, всюду известный человек, который убил…