Чижик – пыжик

— Он знает.

— Я у тебя спрашиваю.

— Мне не говорили, — помявшись, признался он.

— Где Деркача найти?

Куцый рассматривал потолок. Так, наверное, вел себя на допросах или у кума на беседах.

— Пацан, смотри на меня, с тобой вор говорит! — рявкнул я.

Он сразу обмяк и оставил потолок в покое.

— Где? — повторил я.

Он нехотя назвал адрес и спросил:

— Что ему передать?

— Что Абрам уехал заграницу, обрезав хуй по ягодицу. Я сам с ним потолкую. А ты с корешами здесь посидишь, — сказал я и позвал: — Шлема!

Жид подслушивал под дверью — влетел сразу.

— Корми-пои пацанов, пока я не вернусь.

Шлема помахал бармену, а когда Куцый ушел к корешам, сидевшим в дальнем углу, заскулил, даже не убрав с носатого еблища радостную улыбку, что сейчас бить не будут:

— Грабишь меня! И так не дают подняться, щипают со всех сторон: милиции дай, врачам дай, пожарнику дай…

— Я не граблю, мне ворованного хватает, — произнес я и пошел к своей тачке, которую подогнал к двери мужичок из шиномонтажа.

Деркач обитал в большом двухэтажном особняке. Темно-красный двухметровый забор надежно укрывал жильцов от любопытных взглядов. Я снял с пальца золотой перстень, открыв татуировку, кинул его в бардачок и вылез из машины.

В широких воротах была дверь с хитроумной защелкой, я не сразу с ней справился. Пока возился, по ту сторону ворот рвал глотку пес. Он оказался внушительных размеров и лохматый, наверное, выблядок кавказской овчарки. Не пес, а кошмар домушника. Толстенная цепь, рассчитанная на быка, была такой длины, чтобы собачья пасть самую малость не доставала до человека, который перебирается от ворот к дому раком, боком и с прискоком по цементной дорожке, огражденной с другой стороны низеньким штакетником.

— Тихо, лохматый! — увещевал я пса. — Ничего я тебе не принес. Не маленький и хуй пососешь.

Из дома выскочил, теряя черные галоши с босых ног, брюхастый плешивый мужик с кротиными, подслеповатыми глазками. Старые синие штаны от спецовки были на коленях в земле. Если бы он прибежал с огорода, я бы решил, что по грядкам ползал.

— Псину убери, — упредил я его упреки.

— Подождал бы! Чего дразнить-то?! — пробурчал он и схватил собаку за ошейник двумя руками, но не оттаскивал ее от меня, а приготовился спустить с цепи. — Чего надо?

— С Деркачом потолковать.

— Не знаю такого, — сказал он, щуря подслеповатые глаза.

Я бы поверил ему, но уж больно на барыгу похож.

— Зато я знаю, — сказал я и пошел к дому.

Барыга подержался за ошейник, но так и не решился расстегнуть его.

— Тихо, Пират! — зло прикрикнул он, когда я дошел до крыльца, и шлепнул пса по крупу.

После сеней шла просторная горница, выстеленная дорожками, в которой за столом сидели трое, все каленые: один постарше, лет под сорок, с такой же плешью и кротиным взглядом, как у мужичка (сын или младший брат?) и два моих ровесника, судя по тупым рожам — бойцы-бакланы. Перед ними стояли две бутылки водки, закуска и четыре стакана. Четвертым собутыльником был, наверное, барыга. Справа от меня — дверь в другую комнату. Там было тихо.

— Привет! — поздоровался я.

— Здоров, коль не шутишь! — произнес старший, скорее всего, Деркач. — Кто такой, что надо?

— Потолковать.

Деркач кивнул бойцам и они подошли ко мне.

— Одержись, — предложил один, обладатель царского орешка — фиксы из платины.

Я поднял руки, давая обыскать. Шмонали сноровисто, наблатыкались у мусоров. Фиксатый даже за хуй помацал.

— Можешь подергать, — предложил я.

Он замахнулся — и тут же получил в пасть. Второго я скопытил следующим ударом и снова прорезал в дыню фиксатому. Удар получился славный: фиксатый спиной открыл дверь в соседнюю комнату и растянулся там на полу. «Пиздец, — сказал отец, — пойдет на холодец».

Деркач как сидел, так и остался сидеть, только нож придвинул поближе к руке. Хороший признак. Не люблю истериков, на серьезные дела не годятся. Я сел на стул напротив него и положил руки на стол, чтобы он видел, что пустые, и татуировку. Наколка — это, конечно, хуйня, мусора такую за пять минут нарисуют подсадному. Дальше я собирался представиться, ответить на вопросы, по которым ясно было бы, что я именно тот, за кого выдаю себя, и уже потом перейти к разговору. Еще правильнее было бы прийти сюда с авторитетным общим знакомым, который бы представил меня. Но все-таки малина — не светский салон да и вор должен быть с красивыми жестами типа: дал обшманать себя, а потом отпиздил.

Послышались шаги — кто-то спускался бегом по лестнице в соседнюю комнату, человека два, не меньше. Я сделал паузу, чтобы посмотреть, как поведет себя Деркач. Он сидел спокойно, один глаз щурил на меня, другой — на дверь в соседнюю комнату и вертел между руками стакан, будто хотел стереть грани.

Влетели двое с заспанными мордами, а за ними ввалился, пошатываясь, фиксатый. Одного из вновьприбывших я знал. Кличка у него была Фарисей. Никто из зеков, кроме меня, понятия не имел, что значит это слово, но все считали, что оно подходит блатному, ебанувшемуся на книгах. Сначала его звали Скальпелем. То ли за то, что был длинным, худым и с узкой головой, то ли за любовь к этому режущему инструменту. На зоне он воспылал любовью к книгам, перечитал все, что сумел достать. Братва решила, что он хочет объявить себя Наполеоном и свалить на дурочку. Не объявил, дотянул срок с нами. Подозреваю, что только на зоне, по третьей ходке, он научился читать, а детские болезни тяжело переносятся взрослыми.

— Барин! Сколько лет, сколько зим! — радостно заорал Фарисей и полез брататься. — А я-то думаю, кто завалил Лося?!

— Как сам?

— Как Лева, а Лева живет нехуево! — сообщил он. Начитавшись книжек, Фарисей полюбил говорить рифмами.

— Спутники не вырезал?

За полгода до освобождения он закатал в хуй четыре спутника. Операция прошла успешно, но хуй, обидевшись, долго не хотел вставать. Зато как висел! Складывалось впечатление, что у Фарисея две мошонки, только одна с четырьмя яйцами. Однажды вечером он заревел на весь барак:

— Встал!

Зрелище было впечатляющим. Залупа терялась между спутниками, казалась лишней.

— Ведите пидора!

Ему, весело смеясь, привели Дюймовочку — малорослого петушка с девичьей мордочкой. Он был так похож на травести, что ебать его — самое правильное дело. Поэтому и пользовался особым спросом среди зеков. Разъебали его так, что геморроидальные узлы на полметра вывалились из очка, пришлось обрезать в живодерне. Дюймовочка вернулся оттуда только сегодня утром. Но кого ебет чужое горе?!

— Не надо, не зажило еще! — хныкал Дюймовочка. — Доктор сказал, чтоб полмесяца, хотя бы неделю…

Увидев хуй Фарисея, он побледнел, как обвафленный.

— Я лучше отсосу, по высшему классу, тебе понравится, — попытался увильнуть Дюймовочка.

— В позу! — рявкнул Фарисей. Было видно, что торопится, боится, как бы хуй не упал.

Дюймовочке дали по организму и засунули головой под нары, в позу «обезьянка на водопое». Костлявая жопа была в два раза уже хуя и подергивалась — очко играло. Большого хуя нечего бояться — очко имеет свойство расширяться.