Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– Устал я от Тахави… – жаловался Шинали. – Машину до ночи не отпускает… То к бабам отвези, то ждешь его часами у ресторана…

– Ахтанов баб любит? – спросил я.

– О! Еще как! – отозвался водитель и озабоченно заметил. – Он не замечает, как постарел… Я за ним в зеркало наблюдаю… Вижу морщины на шее, глаза потускнели…

Наблюдательный шельмец. Такова лакейская жизнь – подсекать за хозяином.

Незадолго до смерти Мухтар Ауэзов написал литературное завещание.

Последний завет классика адресовался Тахави Ахтанову. Мэтр поручал заботам Ахтанова дальнейшую судьбу казахской беллетристики. Факт установленный и общеизвестный.

Матушка долго не говорила, почему папа ничего не рассказывает об

Ауэзове. Год назад вышли воспоминания Нуршаихова. В них дядя

Азильхан подробно рассказал о приезде Мухтара Омархановича в

Павлодар. Азильхан Нуршаихов, в то время собкор республиканской газеты "Социалистик Казакстан" по Павлодарской области, рассказал немного и о Валере. В частности, о том, как отец ухаживал за мэтром.

Описал Нуршаихов и эпизод в районном клубе, где Ауэзов представил собравшимся Валеру известным писателем, работающим во славу советской литературы. Отец, писал дядя Азильхан, смутился, растерянно раскланялся. В то время папа еще не был членом Союза писателей, работал ответсекретарем газеты "Казак адебиеты".

Словом, поднимая прислугу, классик поднимал и себя.

Я прочитал воспоминания Нуршаихова и допросил матушку насчет классика.

– Почему папа никогда ничего не говорит про Ауэзова?

– Против твоего отца Ауэзова натравил А., – объяснила мама.

"Та-ак… Значит, Ауэзов тоже любил сплетничать?". – подумал я тогда.

…Папа и Тахави Ахтанов выпили на субботнике, продолжать приехали к нам.

Раньше Ахтанова видел я только по телевизору. Говорить он умеет.

Да и вообще, кроме того, что сам по себе человек нестандартный, это еще, невзирая на наблюдения шофера Шинали, и интересный мужчина.

Тахави писал романы, его пьесы широко ставились в казахских театрах.

Не мудрено, что известный драматург вплотную курировал известных театральных актрис республики.

Тахави и отец выпили по рюмке коньяка и смеялись.

Зашел доложиться, что приехал за хозяином, Шинали. Папа пристал к шоферу:

– Ай акымак! Насвайды корсетш!

Шинали опустил голову и молчал.

Ахтанов осоловело посмотрел на Валеру и тоже навалился на водителя:

– Кимге айтвотар! Корсет Абекеге насвай!

Тахави еще немного посмеялся и отпустил шофера. Мама уговорила писателя остаться. Только что она заложила в кастрюлю мясо и месила тесто для башбармака.

Матушка знает как себя вести с гостями. Про Есентугелова она

Тахави больше ничего не говорила. Расспрашивала мама директора

Книжной палаты про знакомых западников. Разговор пошел и про Джубана

Мулдагалиева, друга Тахави Ахтанова.

Тахави улыбнулся и сказал отцу: "Абеке, помните, что я говорил вам про Джубана?".

– Помню, – сказал отец.

Месяц назад Ахтанов говорил отцу, что Мулдагалиев в поисках расположения Кунаева перешел границы приличия. Написал, мол, верноподданническую поэму про Первого секретаря ЦК, за что и получил

Государственную премию страны.

Папа передал разговор с Тахави маме. Ситок заметила: "Тиршлик керек емес па? Джубан оте жаксы жигит".

Сам же Ахтанов в разговорах со своими называл Кунаева кунавсиком.

Открытое пренебрежение Тахави к начальству, к подробностям быта, говорят, сказывалось и на его книгах. Есть у него чисто автобиографические вещи, так в них он, более всего не пощадил себя.

У Тахави жена татарка, двое сыновей и две дочери, несколько внуков. Родом он из Актюбинска. Актюбинск – это казахский Запад.

"Западники, – говорила мама вопреки помешательству на Есентугелове,

– люди щедрые". Я согласен с ней. Отец моего юного кентяры Кочубея тоже из Актюбинска. Сам Кочубей пацан широкий, любит сорить деньгами.

Есть еще одна примечательная черта у западников. Они, особенно гурьевские, отвязно-резкие. Нечаянно заденешь плечом гурьевского, тут же можешь по морде получить. Потом только начинается: за что? да извини, не разобрался. Кочубей хоть и не гурьевский, но детство у него прошло там. Набрался у местных тентеков. Чуть что – сразу в пятак.

У Тахави был случай, когда он в Москве у ресторана "Пекин" ловил мотор. Таксист остановился и, увидев пьяного пассажира, отказался везти Ахтанова. Тахави рванул переднюю дверцу на себя и дал водиле по шее.

Прибежал милиционер и Ахтанов спросил:

– Для того я в сорок первом воевал под Москвой, чтобы разное говно меня не уважало?!

…Стемнело. Я вызвал такси и пошел провожать писателя.

В ожидании мотора Ахтанов стоял рядом со мной на обочине дороги и осматривался по сторонам.

– Когда-то в этом районе я жил,- сказал Тахави.

– Сейчас где живете?

– Э-э… – Ахтанов поднял высоко голову и не без важности сказал.

– Сейчас я в центре живу.

Во второй раз Тахави приезжал, не помню для чего, к отцу на полчаса. Стоявшую у подъезда "Волгу" директора книжной палаты заметила соседка Хорлан из второго подъезда и забежала к нам.

– Дядя Тахави, как хорошо, что я вас поймала! – соседка зашла с картонной папкой под мышкой.

Ахтанов молча уставился на Хорлан.

Последние месяцы соседка проводила за сочинительством. Что она писала – рассказы или повестушки – не знаю, ей желалось, чтобы ее письмопись оценил большой писатель. Ахтанову и без того приходят немалым количеством со всей республики рукописи с просьбой благословить, еще лучше, замолвить словцо в издательстве или в редакции толстого журнала. Тахави молчал. Когда Хорлан заговорила о муках творчества, Ахтанов не сдержался:

– Какие еще муки творчества? – недовольно спросил директор.

Спросил так, как будто сам не знал.

– Дядя Тахави! – воскликнула соседка. – Вам ли не знать о муках творчества!

– Не знаю я ни о каких муках творчества! – отрезал Тахави. – Если бы такие существовали, не занимался бы литературой.

Дом наш заселился в ноябре 71-го. Квартиры формально летом того года распределял местком, на деле – решал секретариат Союза писателей Казахстана. Папа как раз лежал в больнице и я видел, как его проведывал молчаливый парень в очках с курицей под мышкой.

– Пап, кто это?

– Борат, сын писателя М.