Что будет дальше?
Шрифт:
— Нам как-то нужно осмотреться здесь. Слышишь меня? Мы должны понять, где находимся. Когда не видишь ничего вокруг, с тобой очень легко справиться. Не успеешь оглянуться — и ты уже покойник.
Дженнифер даже вздрогнула, когда произнесла это слово, — слишком уж правдоподобно и убедительно оно прозвучало.
— Ты оглядись вокруг, — вновь зашептала она, обращаясь к медвежонку, — оглядись и запомни, а потом расскажешь мне, что здесь к чему.
Прекрасно понимая, что все это полная глупость, она тем не менее приподняла мишку чуть повыше и поводила его мордочкой из стороны в сторону, так чтобы маленькие стеклянные бусинки, обозначавшие глазки, могли не торопясь оглядеть всю комнату. «Ну и что с того, что это глупо, — мысленно возразила сама себе Дженнифер. — Пусть глупо, пусть по-детски, зато я чувствую себя сильнее и увереннее».
В чем-то Дженнифер оказалась права: когда в очередной раз она услышала, как открывается входная дверь, она не впала
Она уже поняла, что, какие бы унижения и издевательства ни заготовили для нее похитители, не стоит рассчитывать на то, что это обрушится на нее внезапно и без предупреждения. Впрочем, не стоило ждать и того, что боль и позор будут недолгими. Мучить ее будут, судя по всему, от души. Дженнифер вдруг заметила, что ее руки привычно затряслись от страха. Тем не менее она заставила себя отвлечься, предоставив телу бояться самостоятельно, а разуму — также самостоятельно ждать и осмысливать происходящее. Каждая прожитая здесь секунда, каждый новый элемент окружающего мира, погруженного в темноту, — все это могло оказать ей помощь, быть может, даже спасти, а могло причинить страшную боль или, вполне возможно, убить.
Глава 21
Адриан лежал на кровати, свернувшись калачиком и положив голову на колени беременной — на шестом месяце — жены. Он медленно-медленно вдыхал исходивший от нее аромат и погружался во времена их далекой молодости. Она стала тихо напевать — что-то из песен Джони Митчелл, которые остались там, в забытых, безвозвратно ушедших шестидесятых. Кассандра гладила мужа по голове, перебирая пряди волос, а когда ее пальцы пробегали у него за ушами и спускались к затылку, Адриан начинал не на шутку волноваться: то, что он испытывал, уже выходило за рамки простой нежности и вплотную приближалось к чему-то более земному и давно забытому.
Он старался лежать неподвижно. Это напоминало ему о тех давних мгновениях, о тех минутах, которые он также проводил в неподвижности после того, как они с Кассандрой занимались любовью. Восторг и изнеможение, счастье и бесконечная слабость… Адриану вдруг захотелось закрыть глаза, провалиться в глубины собственного подсознания и — умереть. Умереть прямо в это мгновение. Если бы человеку было дано выбирать миг своей смерти, то Адриан, не задумываясь, попросил бы свое сердце остановиться прямо сейчас. Лучшей смерти представить себе было невозможно.
Касси наклонилась над ним и прошептала:
— Ты помнишь, сколько часов ты провел, лежа вот так, прижавшись к моему животу, в ожидании, когда Томми наконец начнет шевелиться?
Ну конечно он помнил. Ни одно из этих драгоценных мгновений не погрузилось в пучину забвения. Пожалуй, это было счастливейшее время в его жизни. Казалось — все впереди, казалось — кругом столько возможностей. Он только-только защитил диссертацию, и его пригласили преподавать в университет, на его любимую кафедру. У Касси совсем недавно состоялась первая выставка — в одной из престижных нью-йоркских галерей, неподалеку от Пятой авеню. Рецензии, опубликованные в «Арт уолд» и «Нью-Йорк таймс», были как минимум уважительными, а если внимательно вчитаться, то и хвалебными. Страсть Адриана к поэзии, которую он готов был сравнить с нездоровой привязанностью или даже зависимостью, начинала оформляться во что-то здравое и поддающееся систематизации. Он продолжал открывать для себя поэтов одного за другим. За Йейтсом следовал Лонгфелло, которого сменяли Мартин Эспада и Мери Джо Солтер. У Адриана и Касси вот-вот должен был родиться сын. Сам Адриан встречал каждый новый день с радостным чувством ожидания чего-то прекрасного. Энергия переполняла его. Чтобы избавиться от ее излишка, он взял себе за правило совершать каждое утро пробежку. На рассвете он выходил из дому и, не останавливаясь, преодолевал бегом как минимум шесть миль. Лишь после этого он мог здраво соизмерять свой энтузиазм с реальными возможностями, предоставляемыми ему жизнью. Даже сборная университета по кроссу и спортивному ориентированию — ребята, для которых бег был главной страстью в жизни, если не сказать, религией, — относилась к новому преподу психфака с уважением и некоторой опаской. Как-никак этому чудаку удавалось немыслимое: «перебегать» их.
— Сколько же у нас в жизни было хорошего! — задумчиво и чуть сентиментально сказала Касси.
— Да, было, но от этого «было» ничего не осталось.
От звука собственного голоса Адриан очнулся и, открыв глаза, осознал, что рядом никого нет, а сам он лежит на диване, уткнувшись головой не в живот беременной жены, а в подушку. Он инстинктивно вытянул руку, словно пытаясь удержать Кассандру, продлить наяву то чувство близости, которое так ярко сохранилось в его памяти.
Он даже не удивился, ощутив ее ладонь в своей
руке. При этом, чувствуя прикосновение жены, он по-прежнему не видел ее.— Тебе пора приниматься за дело, — неожиданно сухо сказала Касси.
Этот голос звучал словно со всех сторон сразу — сверху, снизу, из-за спины… А главное — он звучал у Адриана внутри.
— Давай, Адри, принимайся за работу. У тебя каждая секунда на счету.
Касси была рядом, и в то же время ее не было нигде.
Адриан сел, протер глаза и сказал:
— Дженнифер.
— Да, правильно: Дженнифер.
— Вот видишь, я с трудом вспомнил, как ее зовут, — не без упрека в голосе произнес Адриан.
— Перестань, Адри, ты прекрасно все помнишь. Ты видишь ее, ты видишь ту девочку, какой она была до того, как пропала. Ты же заходил в ее комнату, ты помнишь, как она была одета. Надеюсь, розовую бейсболку ты не забыл? Так что с памятью у тебя все в порядке. Но если даже она тебя подведет, я всегда буду рядом. Не пытайся сделать вид, будто все это тебя не касается. Найди ее, обязательно найди.
Эти слова многократно отразились эхом в голове Адриана, словно Касси произнесла их, стоя на краю глубокого каньона. Он попытался было по привычке что-то возразить: сказать, что он уже слишком стар, слишком болен и просто не в своем уме, но вдруг понял, что Кассандра не будет слушать его оправдания. В таких ситуациях она никогда его не слушала.
Он выглянул в окно: утро еще не наступило. «Прохладно там, наверное, — подумал Адриан, — но, скорее всего, не так промозгло, как зимой. Если пойти прогуляться, то наверняка весну почувствуешь. Не увидишь, конечно, в темноте, но почувствуешь по легкому ветерку, по запахам».
С мыслью о том, что нужно бы прогуляться, Адриан Томас встал с кресла и сделал шаг по направлению к входной двери. Впрочем, в ту же секунду он замер на месте, потому что его внимание отвлекло его собственное отражение в зеркале над туалетным столиком Кассандры, стоявшим в спальне. Адриан вдруг заметил, что за последнее время сильно похудел. Болезнь словно пожирала его фунт за фунтом. Он покопался в памяти и сообразил, что не знает, ел ли что-нибудь толком за последние несколько суток или нет и даже ел ли вообще. Он не знал, сколько времени уходит у него на сон: считаные минуты или долгие часы. «Нужно принимать лекарства, — приказал себе профессор Томас, — нужно попытаться избавиться от галлюцинаций». При этом он прекрасно понимал, что шансы на это невелики, вне зависимости от того, сколько таблеток он примет. А кроме того… ему нравились эти галлюцинации, они стали частью его жизни — частью более живой и насыщенной, чем то существование, которое влачили его ослабевшее от старости тело и на глазах отмирающий, пусть формально и сохраняющий остатки рассудка мозг. Адриан не без удовлетворения почувствовал в себе упрямство. Да-да, он действительно вел себя как несговорчивый, упертый мальчишка. «Что ж, — подумал он, — если ты готов сопротивляться — это уже неплохо». Тем не менее он заставил себя подойти к комоду и вынуть из ящика коробку с таблетками, которые вроде бы должны были помочь ему бороться с подступающим слабоумием. Не помня, когда и в каком количестве он в последний раз принимал таблетки, Адриан — частично по инструкции, а частично наугад — отсыпал себе пригоршню пилюль и одним махом заставил себя проглотить их, даже не запив водой. После этого он вышел из спальни и вернулся в кабинет. Несколькими решительными движениями он расчистил письменный стол от книг и бумаг, оставив рядом с компьютером лишь карту шести близлежащих штатов. Массачусетс, Коннектикут, Вермонт, Род-Айленд, Нью-Гемпшир, Мэн. Повернувшись к компьютеру, профессор Томас ввел в поисковой строке название нужного ему справочника: «Регистр преступлений, совершенных на сексуальной почве». В графе территориальной локализации он отметил все эти шесть штатов. По правде говоря, он даже не догадывался, что инспектор Коллинз в это самое время занимается примерно тем же делом.
Пробежавшись пальцами по клавиатуре, он выделил интересующий его список и навел курсор на первое попавшееся имя.
На экране появилась протокольная полицейская фотография в фас и в профиль: мужчина с маленькими, глубоко посаженными глазами, редеющими волосами и в целом — это было видно даже по неподвижной фотографии — какой-то скользкий и изворотливый. Чего-то подобного Адриан и ожидал. К фотографии прилагался список задержаний, обвинений и судебных решений. Кроме того, на сайте был опубликован адрес «любителя поразвлечься» и краткое описание его «предпочтений». На экране высветилась также условная шкала опасности этого человека и его склонности к рецидиву. Открыв дополнительную сноску, можно было ознакомиться с кратким описанием того, как именно действовал мужчина, совершая свои преступления. В общем, все было ясно, понятно и четко структурировано. Тексты написаны сухим полицейским языком, без излишних эмоций. Прокололся он в окрестностях Молла, где его и арестовали. О таких подробностях, как мера раскаяния, выраженного преступником, и глубина психологических травм, полученных жертвами, на полицейском сайте, естественно, не сообщалось.