Что движет солнце и светила

Вот только с Володей Скворцовым она не смогла расстаться по этой упрощенной и апробированной методе. Он жил в доме через дорогу - считай, окно в окно. Если бы кто-то попросил быстро и точно составить его словесный портрет, то человек, скорее всего, пожал бы плечами: " Да ничего особенного, вот только глаза у него необычные. Ласковые!"

Он вообще умел быть ласковым. Лариса просто забывала обо всём на свете, стоило ему притронуться к ней - осторожно и вместе с тем настойчиво, ласково и грубо, - наверное, так искусный ваятель прикасается к глине.

У Володи было прозвище - Цыган. Впрочем, нет, даже не прозвище, а воровская кличка. С восемнадцати лет он осваивал как места не столь отдалённые, так и те, куда Макар телят не гонял. Горячая голова, в первый раз он угодил на зону чуть ли не с выпускного школьного бала: повздорил с одним парнем из-за девчонки, и было б из-за кого, а то из-за Наташки Ваткиной, первой профуры!

Дрались они крепко, и когда тот парень упал, то Володя его, уже поверженного, несколько раз саданул в голову. А наутро выяснилось: его противник лежит в реанимации, состояние - хуже некуда, полкласса бегало сдавать кровь, а Наташка первой к следователю прискакала: " Я всё видела! Это Вовка его убил..."

Слава Богу, что не убил. Потому и отсидел всего три года. А тот парень с тех пор всё по больницам путешествует.

Последний срок Володя получил совсем нелепо. Ехал в автобусе, кондуктор говорит: " Бери билет!" А у него даже рубля в кармане нет. И вместо того, чтобы разжалобить тётку - мол, третий месяц зарплату не получаю, кусок хлеба не на что купить или что-то в этом роде, - Володя как гаркнет на весь салон: " Пошла на ..., старая перечница!"

Кондукторша, естественно, возмутилась. Володя ещё пару-другую "ласковых" добавил, а та - в слёзы, криком кричит. И тут вдруг встаёт один молодой человек и предлагает: " Заплати за проезд и извинись!" А Володя уже тоже в раж вошёл, ну со злости и двинул заступника в нос - кровь так и брызнула струёй, а тот платочком утёрся и вежливо улыбнулся: "Давай выйдем!" И, главное, на вид-то дохляк, никакой "крутизны"- это Володю особенно задело: "Ну, я тя урою!" А как вышли из автобуса, парень сразу его и скрутил - легко, как бы даже играючи и шутя. Оказалось, что он в милиции работает. И уж, конечно, расстарался, чтобы определить Володю на очередную отсидку.

– Ой, Санечка, не знаю, как я перед ним оправдаюсь, - вздохнула Лариса.
– Последние полмесяца, считай, на его деньги живём.

– Не напоминай мне об этом, - поморщился Александр.
– Не хочу даже знать, откуда ты взяла эти триста рублей...

– Сначала его кожаную куртку продала, потом - норковую шапку, продолжала Лариса, не обращая внимания на Александра.
– А ведь он сказал: " Выйду с зоны - вернёшь". Матери не захотел оставлять, потому что эти вещи она всё равно пропьёт...

– Да замолчишь ты или нет?

– А уж что он с нами сделает - это и в дурном сне не привидится!

– Пусть только сунется, - Александр встал, прошёлся по комнате и, отдёрнув желтую занавеску, постучал пальцем по стеклу.
– Что из этого окна видно?
– и сам же ответил:

– Правильно, железная дорога! А за ней начинается лес. Урою я твоего Володеньку и закопаю где-нибудь под осинкой. И никто не догадается, где могилка его...

– Ой-ей-ёй, храбрец-то какой!

– Ну, допустим, насчёт того, какой я в бешенстве, - это ты уже знаешь, - Александр не оборачивался, но по тому, как напряглась его спина, Лариса поняла, что лучше помолчать, не продолжать этот разговор. Он медленно повернул голову и чуть слышно, одними губами выдавил из себя:

– Напоминать не надо?

Она, не поднимая глаз, молча кивнула и закрыла лицо руками. "Опасные связи" соскользнули с колен и упали на пол.

3.

К Любе подошла женщина в коротенькой рыжей шубке, чуть прикрывающей зад. Она сняла с рук перчатки и, подхватив наманикюренными пальчиками горстку капусты, осторожно тронула её ярко-красными губами:

– Сразу с брусникой солили?

– А то как же, - соврала Люба и с неприязнью подумала: " Фря какая! Сплошное фу ты - ну ты! Интересно, она своё причинное место не подмораживает?"

– Что-то не чувствуется, - женщина капризно оттопырила нижнюю губу. Капуста - отдельно, брусника - отдельно...

– На вкус и цвет товарищей нет, - заметила Люба.
– Не нравится - не берите!

– А гигиенический сертификат у вас есть?
– продолжала допытываться эта пигалица.

Никакого сертификата, конечно, не было. Откуда ему взяться, если при рынке даже ветеринарной лаборатории нет. Об этом Люба и сообщила покупательнице без всякой задней мысли.

– Как так?
– встрепенулась она.
– Может, вы свою капусту в антисанитарных условиях готовите. Человек купит, съест, а потом месяц на аптеку будет работать.

– Сроду такого не было...

– А вон то мясо тоже без лабораторного контроля продают?
– спросила покупательница, узрев полётненских мужиков.
– Ужас!

– Да какой там ужас!
– изумилась Люба.
– Им на свиноферме зарплату выдали поросятами. Они их забили, теперь вот торгуют. Поросят-то, наверное, ветеринары наблюдали, как вы думаете?

– Думаю, что это безобразие, - сказала покупательница и, брезгливо стряхнув с пальчиков капусту обратно в банку, закричала: Артур, Артур! Иди сюда!

Артур - высокий и худой молодой человек, что-то искавший в багажнике своей серой "Лады" - подбежал к даме и встал перед ней чуть ли не по стойке "смирно":

– Что случилось, дорогая?

– Ты куда меня завёз?
– сурово спросила она.
– Здесь даже и понятия не имеют ни о какой гигиене, и нет у них ни лаборатории, ничего!

– Дорогая, ты сама просила отвезти тебя на настоящий деревенский рынок, - растерянно сказал Артур.
– Тут перекупщиков нет, люди торгуют тем, что сами выращивают...

– Убожество какое-то, а не рынок!
– брезгливо скривилась дамочка.
– Ну, погляди сам: как всё это назвать?

Рынок, как и положено в будние дни, был малолюден и невесел, можно даже сказать - угрюм. Он представлял из себя два больших навеса, поставленными буквой "Г". Под ними горбились прилавки, сколоченные из грубого тёса, потемневшего от дождей и снега.

Каждый продавец считал своим долгом хоть как-то замаскировать прогнившие доски, и по этой причине прилавки напоминали большое лоскутное одеяло: тут - красное пятно: это Иснючка расстелила свою старую цыганскую шаль, там - кусок желтоватой бязи, рядом - обычная газета или плакат с изображением актрисы Натальи Крачковской. Ими весь посёлок года полтора назад увешали, но народ, может, и рад бы поглядеть на живую "мадам Грицацуеву", да денег на билеты в кармане - шиш; так и не состоялся тот концерт, а плакаты пригодились: во-первых, ими было удобно оборачивать школьные учебники, во-вторых, из них получались отличные колпаки: ими укрывали на ночь помидорную рассаду, высаженную на грядки, - чтобы уберечь от заморозков. Ну а в-третьих, чем тратиться на заграничные одноразовые бумажные скатерти, хозяйки приноровились стелить плакаты на садовые столики или вот тут, на рыночном прилавке.

Напротив Г-образного навеса стояла зелёная будка. На ней белой масляной краской было выведено странное слово "Каса". При ближайшем рассмотрении, правда, обнаруживалась поправка: какой-то местный грамотей процарапал ножиком между двумя последними буквами узкую "галочку", на вершину которой посадил ещё одну букву "с", похожую на полумесяц.

В этой "касе" гордо сидела Феликса Кузьминична. Она занимала сразу две должности - кассира и контролёра поселкового рынка. Одной рукой, стало быть, принимала плату за торговое место, а другой - проверяла наличие у торгующих выданных ею квитанций.