Что это было?
Шрифт:
Петрович меня слушал внимательно и не перебивал, а я напомнил ему о его ночном звонке на стационарный телефон.
– Да, не звонил я тебе! – Возразил он, а я продолжил:
– Как же так, Петрович? Ты же мне сообщил, что встречался с незнакомкой, а мне посоветовал дожидаться ее дома.
– Не звонил я, ей Богу! – Оправдывался Петрович.
– Да, ладно, это теперь не столь важно, – ответил я и продолжил, – важно то, что она вскоре появилась у меня в комнате, и взялась она, Павел Петрович, ниоткуда…
Петрович замер в ожидании рассказа, а я подошел к столу, где лежала рукопись и, указывая на стул у компьютера, заявил:
– Вот
– Что за стихотворение? – Осторожно спросил Петрович, будто боялся сбить меня с темы, – это то четверостишие, что ты мне читал?
– Нет, это другое, – ответил я и продолжил, – есть у него небольшое стихотворение, посвященное Алине. Конечно, это далеко не Лермонтов и не Блок, но за душу берет. Да, я тебе его сейчас прочитаю.
Я стал рыться в бумагах на столе, а Петрович спросил:
– А, что тебя толкнуло написать свой роман? Ты же не писатель?
– Большое желание рассказать людям, то что я узнал за время пребывания в другом мире. И это, Петрович, даже не совсем моя воля, это скорее наказ, пожелания сверху… А писателем я уже был, был и поэтом, я даже помню некоторые свои произведения, правда это было давно. Тогда, когда я страстно любил одну женщину.
– Ты любил? А ну, расскажи.
– В другой раз, Павел Петрович, а сейчас лучше послушай стихотворение нашего журналиста.
Я взял листок и стал читать:
«Еще дышу и все мечтаю,
Что ты придешь и надо мной,
Мой луч надежды замерцает,
Я буду знать, что ты со мной!
Но время быстро пролетает.
Дышать и жить мне все трудней.
Надежда встречи увядает,
И растворяет образ твой.
Ты с каждым днем все дальше, дальше,
Тебя теперь мне не догнать.
В твоих словах все больше фальши,
Мне лучше б этого не знать.
Ведь для меня ты – добрый гений!
Мой лучик солнца золотой!
Мой воздух чистых вдохновений,
Моей надежды добрый звон!
Прощай любовь, прощай надежда.
Я больше жить так не могу.
Я ухожу и может вечность,
Вернет мне девочку мою!».
Мы помолчали и Петрович спросил:
– Почему же он с ней не поговорил, не объяснился?
– Я думаю, Паша, что он не хотел увидеть в ней то, чего боялся увидеть. А так она для него осталась доброй и лаской дочкой. Но они потом обязательно встретятся, он же не зря напомнил о вечности.
– Да, Витя, ты не только хороший писатель и рассказчик, ты еще большой философ и психолог, это я тебе, как специалист говорю.
– Я, конечно, польщен твоими комплиментами, но
давай, Павел Петрович, вернемся к нашей загадочной незнакомке.– Ну, и чем закончилась ваша встреча? – Спросил Петрович.
– Закончилась она, Паша, так же внезапно, как и началась. На прощание Алина взяла мою руку и вдруг заглянув мне в глаза, попросила прощения за эту глупую и высокомерную девчонку.
– За Алину – дочь журналиста? – Спросил Петрович.
Я кивнул головой, а он поинтересовался:
– И это все?
– Потом она пообещала скорую встречу и подвела меня к окну. При свете луны я увидел необычный город с высокими домами и башнями. Он начинался сразу за нашим двором и тянулся до самого горизонта. Вдруг небо озарилось зарницей, и незнакомка исчезла. Шторы на окне закачались от сквозняка, а рукопись на столе, прошуршав листами, собралась в ровную стопку.
Я вздохнул и посмотрел на Петровича.
Он как-то украдкой посмотрел на роман и тихо заявил:
– Но это же мистика! В это никто не поверит…
– А ты-то веришь?
– Я? – Переспросил Петрович, – конечно, верю. Я видел твое воскрешение, я был свидетелем этого удивительного случая. Но люди?..
– Для этого я и написал свой роман, Паша, написал от первого лица, как очевидец тех мистических явлений, как ты их называешь.
Петрович хотел мне возразить, а я продолжил:
– Неважно сколько людей мне поверит и неважно на какой полке роман будет стоять в книжном магазине, главное в нем то, что он дает тему для размышления. И если хоть один человек, прочитав его, задумается и ему вдруг захочется делать добро, то тогда мистика и не такое великое чудо!.. Неправда ли, Петрович?
Петрович хитро улыбнулся и спросил:
– И кем же тебе приходится эта прекрасная незнакомка?
– Дочерью, только не мне, а журналисту. Хотя, Паша, должен тебе признаться, гуляя с маленькой Алиной по скверу, я почувствовал себя ее отцом и мне даже показалось, что это все уже со мной было.
– Тебе это не показалось, Витя, – заявил Петрович, – это твоя очередная жизнь и журналист – это ты, а Алина твоя родная дочка.
– Ты так думаешь, – усомнился я.
– Я уверен. Ты же сам говорил о запоздалой любви, которая все равно настигнет ее в жизни. Что придет осознание потери и, что любовь сделает невозможное. Все так и получилось. Она пришла к тебе из параллельного мира, где тебя нет. Она нашла тебя здесь, чтобы признаться в своей любви. Но, как же она все продумала, – ухмыльнулся Петрович, – сначала маленькая и наивная девочка, потом высокомерная, но по сути еще глупая девушка и наконец зрелая, красивая и умная женщина. Ты меня понимаешь, Виктор Иванович?
Я ухмыльнулся доводам товарища и сделал ему комплимент:
– Ты, Петрович, не только психолог, ты еще и хороший аналитик!
– А ты, что только заметил? – Удивился он и встал с кресла.
Он прошелся по комнате и спросил:
– Что теперь будешь делать с Алиной, она ведь твоя дочь?
– Ничего. Я для нее умер, – поспешил я ответить.
– И сам посуди, Паша, как я ей все это объясню, сам же говоришь – мистика. Я думаю пусть все остается, как есть. Сейчас ее все устраивает и мое появление в ее жизни, только нарушить ее жизненный уклад и внесет определенные неудобства. Я ее видел и общался, Алине не нужен отец, не говоря уже о его чувствах. Так что, пусть она подрастет, поумнеет и может быть, когда-нибудь, прочитав мой роман, она сможет все осознать сама. Ведь этому не научишь.