Что нам в них не нравится…
Шрифт:
Перед лицом такого сравнения можем ли мы, люди совершенно иной эпохи, люди, которые могут смотреть в прошлое глазами, возвышающимися над страстями и односторонностями, можем ли мы сочувствовать каким-нибудь еврейским патриотам, которые поднимали Иерусалим против Рима. Они были правы по-своему, повременному. Правы, потому что истина была закрыта от их глаз; правы, потому что они совершали героические дела. Но во имя чего и против чего? Во имя мрака против света; во имя дикости против культуры; во имя безусловного зла против относительного добра, рожденного относительной мудростью.
Всем этим я хочу сказать, что может быть точка зрения наднациональная. Я совершенно не притязаю на то, чтобы я лично до нее возвысился; чтобы я отбросил туман привязанности к «своему родному»; чтобы я мог взвесить на беспристрастных
Поэтому-то я и называю настоящую главу «Антисемитизм иррациональный или трансцендентальный». Я не в силах в этой плоскости мышления ничего доказывать и даже анализировать. То или иное решение этого вопроса, то есть определение удельного веса двух рассматриваемых народов, русского и еврейского, является мне в порядке категорического императива, ни для кого, кроме меня, не обязательного. Всякий, кому не лень, скажет, что я чувствую так именно потому, что туман личных привязанностей лежит у меня на глазах. И никогда никому я не смогу доказать противоположного.
Но все же я пытаюсь выразить, что возможно, хотя бы теоретически, выпрыгнуть из заколдованного круга эгоцентричности; можно смотреть на явления «внешними глазами». Хотя и существует мнение, что самого себя нельзя поднять за волосы, однако человек в известных обстоятельствах способен мысленно витать над тем местом, какое он реально занимает; способен, и не сидя на авионе, видеть землю так, как будто бы он был летчиком-наблюдателем, то есть a vol d'oiseau. Но так как это не есть подлинный взгляд, а только мысленный, то, разумеется, сей взгляд может быть ошибочный, превратный. Но все-таки такого вытягивающего самого себя за волосы человека будит какая-то мысленная картина, какое-то представление о том, что он увидел бы, если бы действительно поднялся на высоту. И хотя эта картина будет неверна, но все же она будет полезна, как попытка расширения горизонта.
И вот, подымая самого себя за волосы, я ставлю вопрос.
С этой горней точки зрения, с высоты духовной Эйфелевой башни, может быть, совершенно не важны наши стремления и усилия, наши великие душевные переживания, именуемые национальными чувствами? Может быть, наш патриотизм нелеп, если он защищает безнадежное и вредное дело? Представим себе патриотизм лошадей, которые боролись бы против инвазии автомобилей. Тонконогие англичане, прекрасноглазые арабы, крупораздвоенные ардены и клайдестали произносили бы горячие, пламенные речи в защиту исчезающей лошадиной породы; взывали бы сплотиться на ее защиту. И роняя то слезы, то страстные призывы (подобно дождю и молнии), орошали и зажигали бы святые чувства лошадиного национализма.
Но Васька слушает да ест. Под истерическое лошадиное ржание Ролс-Ройс жрет в полчаса полсотни километров; рычащие камионы передвигают каменные громады; и ни кровным скакунам, ни породистым тяжеловозам не остановить неумолимой поступи века.
Не так ли бывает с народами? Пробыв несколько веков или тысячелетий на челе других наций, данный народ исполнил свои функции; тогда он уходит в архив истории, уступив честь и место другим народам, данному времени приуготовленным.
И может быть, будем иметь мужество поставить и этот вопрос — может быть, и для России, для русского народа, этот час пробил? Доброе тысячелетие русский народ боролся и строил, сеял и собирал жатву на пространстве шестой части света. Это была блестящая гегемония. За русскими шла целая толпа других национальностей, которым мы были старшими братьями. Конечно, бывали всяческие «недоразумения», но и на самом солнце есть пятна. Во дни нашего блеска и расцвета даже такие люди, которые были всецело враждебны русской государственности, признавали, однако, ее заслуги. Признавали даже в таких делах, которые являются по меньшей мере сомнительными. Так, французский социалист Прудон говорил:
— Россия уничтожила Польшу как самостоятельное государство. И хорошо сделала. Ибо Польша была такая республика, где был рай для пана и для ксендза, но мужик испытывал все муки чистилища!..
Я не хочу идти за Прудоном и не буду идеализировать русской политики в отношении Польши. На мой взгляд, эта политика не удалась уже потому, что поляки неоднократно восставали против России и в конце
концов добились восстановления независимого польского государства. И хотя существует мнение, что многие поляки, жившие в пределах России, теперь, после того, как ее нет, вспоминают ее с теплым чувством сожаления, но это не колеблет основного положения. В общем, потребность иметь свое собственное государственное бытие у поляков настолько сильна, что было ошибкой это государственное бытие уничтожать. Может быть, этот «хлоп», о котором Прудон утверждал, что его жизнь в Польше напоминала муки чистилища, может быть, он и благодарен в глубине души России, давшей ему освобождение от крепостной зависимости и наделившей его землей, но в таком случае эта благодарность какая-то уже слишком «застенчивая» и ни в чем до сих пор не выразившаяся.Но, оставив в стороне поляков и Польшу, нельзя не признать, что в общем русский народ совершил грандиозное дело. На невообразимых пространствах он насадил относительную культуру, выступая в качестве некой высшей расы. Неотвратимое шествие русского народа по обширным пространствам шло вовсе не завоевательным путем. Оно вытекало из сути вещей: так всем было лучше. Вековые мольбы грузин принять несчастную Грузию под русскую защиту в этом отношении глубоко характерны, но не больше: почти все остальное русское движение было в этом стиле. Если иногда и приходилось наталкиваться на упорное сопротивление, как на Кавказе, то последующие события показали, как нужна была Кавказу культурная и колонизаторская русская деятельность. Выражение, что Россия была тюрьмой народов, пытались утвердить в умах заседавшие в Циммервальде злобники. Но эти злобствующие были собраны и финансированы Германией, которая вела против России войну и стремилась к ее разделению путем раздувания всяческих сепаратизмов.
Итог: ошибок было много, но сделано русским народом великое дело. Есть, что вспомнить; есть даже, чем похвастаться; есть, что написать на могильной плите.
Это так. Но, может быть, мы-то, наше поколение, присутствуем при конце этого блестящего свитка деяний. Может быть, с начала XX века русские «сносились», и надо кому-то другому передать руководительство почти двухсотмиллионной нацией?
Если это так, то кому передать бразды правления? Кому передать гегемонию на пространстве «от хладных финских скал до пламенной Колхиды»?
На эту роль — роль руководителей «бывшей» Российской Державы, переименованной в СССР, как видно по всему, мостятся евреи. К этому явлению попробуем отнестись sine ira et studio. Не будем копировать стареющую звезду сценических подмостков, которая неукротимой ненавистью ненавидит свою молодую восходящую соперницу. Не будем уподобляться графу Сергею Юльевичу Витте, который остро ненавидел П. А. Столыпина только потому, что последний занял его место. Каждому овощу — свое время; так гласит премудрость.
Забудем на минуту, что мы — русские. Будем рассуждать так. Существует страна, которая через короткое время будет насчитывать 200 миллионов населения. До сих пор эту страну лидировала одна нация, правда, наиболее многочисленная — русская; эта нация как будто бы утеряла искусство править, и, во всяком случае, наделала таких крупных ошибок, что ее до сих пор неоспоримое право на первородство поставлено под сомнение; поэтому как бы открывается свободная вакансия на место «правительствующего народа»; и почему бы этого поста не занять еврейству?
Попробуем удержаться на высоте бесстрастного рассуждения и посильно ответить на вопрос: пригодно ли еврейство, в настоящем его состоянии, быть гегемонирующей нацией в бывшей России?
На этот вопрос я лично отвечаю решительным нет.
И вовсе не потому, чтобы я пребывал в самообольщении от прелестей русского народа. Увы, мы находимся в том периоде нашей истории, когда, как никогда, светит поговорка: «полюбите нас черненькими»…
Нашу русскую черность я сознаю, быть может, слишком отчетливо. В этом я кардинально расхожусь, мне кажется, с большинством нашей русской эмиграции, которая, с моей точки зрения, впала в некую припа-дочность; горделивую припадочность, можно сказать, совершенно не ко времени. Были дни, когда удобно было гордиться Россией. Это была эпоха Александра III, самого сильного царя, снискавшего, однако, прозвище Миротворца.