Что нам в них не нравится…
Шрифт:
К прискорбию, при прохождении мирной манифестации по Караваевской улице какими-то безумцами было сделано несколько выстрелов из двух прилегающих домов. Стоявшие на площади три взвода пехоты открыли по окнам домов, из которых были произведены выстрелы, учащенную стрельб. При этом оказалось несколько раненых.
Приложение № 8, В
Вчерашний день, 19 октября, был ужасным днем стихийного разгрома. Появление накануне толпы революционеров с красными флагами, хождение ее по городу с революционными песнями и криками и быстро разнесшееся по городу известие, что толпа изорвала в здании Думы портреты Государей, находившиеся там, все это к концу дня вызвало страшное негодование во всех классах населения и озлобление в массах. Масса населения приписывала все эти возмутительные действия евреям, так как в толпе революционеров действительно было много молодых евреев и евреек. И на евреев обрушилась месть за оскорбление народных чувств революционерами. Уже к вечеру в Лыбедском участке появились возбужденные группы простого народа, которые начали нападать на евреев, оскорбляя их и нанося побои. Когда стемнело, начался погром еврейских лавок, на базарах Троицком и Житием на Подоле Недостаток освещения улиц, погруженных во мрак, не давал возможности остановить разгром еврейских магазинов. На Троицком базаре при появлении патрулей и казаков раздались выстрелы из-за ларей, на которые войска тоже отвечали выстрелами.
Около десяти часов вся Большая Васильковская улица, от Караваевской площади до Бессарабки, представляла картину разрушения В этой части улицы сосредоточены почти исключительно разные еврейские магазины. Все эти магазины разбиты, а товары выброшены на улицу и уничтожены, частью разграблены Далее, громадная толпа простого люда заполнила весь Крещатик. Группы в несколько сот человек с каким-то неистовством набрасывались на магазины, принадлежащие евреям, вламывались в них, ломали обстановку, выбрасывали вещи на улицу и тому подобное. Некоторые из громил были вооружены ломами и молотками. Товар выбрасывали на улицу, частью топтали, частью разносили в разные стороны. Многие из толпы с остервенением разбивали дорогие стекла в магазинах, ломали обстановку Покончив с одним магазином, толпа набрасывалась на следующий и т. д. В окнах и дверях магазинов, принадлежащих христианам, владельцы их выставляли образа и портреты. Государя Императора с национальными флагами. Этих помещений не трогали. Около двенадцати часов дня на Крещатике, Думской площади, Прорезной и других улицах мостовая была усеяна разбросанными и развороченными кусками материй, обломками мебели, футлярами от часов и т. п. Разбивались громоздкие вещи, вроде машин, аппаратов и т. п. Часть Крещатика, близ Царской площади, была сплошь покрыта пухом. Толпа, врываясь с ожесточением в магазины, рвала конторские книги, счета, переписку и тому подобное. Войска и полиция, стоявшие на Крещатике и в других местах, где происходили погромы, были бессильны прекратить разгром и грабеж, ввиду того, что улицы были переполнены массой зрителей, не принимавших участия в погроме.
Приложение № 8, Г
«Выходит, по словам «Киевских Новостей» и других местных «передовых газет», что «лучшие сыны народа и ликовавшая публика» пострадали совсем невинно. Так ли это было, как пишут киевские «передовые» газеты? Получается отрицательный ответ, и я, как очевидец, могу в кратких чертах описать все, что слышал и видел. Идя 18-го октября по Крещатику, я встретил большую манифестацию с красными флагами, направлявшуюся к Городской Думе. Подойдя к Думе, «лучшие сыны народа» постарались прежде всего сломать царские эмблемы. После этого начался «народный митинг», но первое время он был как-то вял и неинтересен, поджидали главных ораторов. И вот появился в толпе Шлихтер, [54] верхом на лошади, сопровождаемый мальчишками с киевских базаров, в красных лентах, обвитых вокруг фуражек и рук, и с поднятыми красными флажками. В это же время в другой стороне толпы раздались голоса: «Ратнер, Ратнер!», появился другой «знаменитый» оратор. Митинг принял более оживленный характер, и начались речи, безумные речи. Раздавались отчетливые восклицания с городского балкона: «Долой Царя! Долой тиранов! Долой самодержавие!», и много других безумных фраз, которых, я думаю, редакция не напечатает, и поэтому не пишу их. Потом Шлихтер предложил желающим записаться в «народную милицию», пожаловать в Думу. В Думе пошла усиленная запись в «народную милицию» и сбор денег на оружие. Во время этой подписки произошли позорные оскорбления царских портретов, они прокалывались палками, а потом хватали их за эти дырки и рвали на клочки; также была разбита мраморная доска, на которой были написаны благодарственные слова. Их Величеств при посещении. Их Величествами Киева. В это время в городской зал вошел Шлихтер и объявил присутствовавшим, что сейчас будет роздано оружие для борьбы с злейшим врагом, то есть полицией и войском. Я вышел из зала Городской Думы, и что было дальше — известно из Киевских газет. Киевская «прогрессивная» печать возмущена печальной развязкой «народного митинга» и его последствиями, но что посеяли, то и пожали. Требовать же гласного общественного суда должны мы, истинно русские люди, за оскорбление нашего любимого Государя, а не «лучшие сыны народа», пишущие в местных «прогрессивных газетах…»
54
В 1928 году еврей Шлихтер был «комиссаром земледелия Украины», вероятно, в вознаграждение подвигов, совершенных в Киеве 18 октября 1905 года.
Приложение № 8, Д
В иностранных больших газетах 19–21 октября печатались такие, совсем дикие, депеши из Киева, как например депеша, появившаяся в «Berliner Tageblatt».
«Ужасы, сообщаемые газетами, ничто в сравнении с дейсгвительностью Тысячи и перетысячи (abertausende) евреев умерщвлены в южной России, более тысячи молодых девушек и детей было изнасиловано и задушено. Реакционная партия обещала уплатить по рублю за каждого убитого еврея. Предводитель реакционеров Бойков открыто заявил что имеет предписание из Петербурга евреев уничтожить, и что он смеется над Витте и либералами Полиция, раздавая водку и деньги указывает черней сотне дома богатых евреев. Казаки убивают тех, кто ищет спасения в бегстве. Другой вожак евреи выкрест, заявил, что во главе этого движения стоит одно из высокопоставленных лиц».
Между прочим в «Neue Freie Presse» (№ 14 798) было напечатано сообщение, идущее из Лондона, автор которого, рассказывая о надругательстве над портретами русских Императоров в киевской Думе, сообщал, что вслед за тем залпом войск убито сорок человек, и прибавлял следующее:
«Один адвокат, по фамилии Ратман, вырезал портрет Государя из рамы, а затем лицо из холста, просунул свою собственную голову через образовавшуюся дыру и произнес в таком положении речь с балкона Городской Думы. На следующее утро толпа рабочих, ворвавшись к нему на квартиру, буквально разорвала его на куски».
Конечно, и этого известия мы не сообщили, так как на балконе Думы такой сцены не было (мы видели достоверных свидетелей, находившихся на улице), а Ратнера, о котором, очевидно, сообщал лондонский корреспондент, никто не растерзывал. Просовывание головы через разорванный портрет мы сочли вымыслом толпы дополнившей фантазией сцену революционного исступления. Слух об этой сцене действительно ходил в Киеве но параллельно с другими вымыслами (о зарезанных монахах Голосеевского монастыря) и кроме того он не получил широкого распространения.
Однако 5-го ноября мы получили письмо за полной подписью которое печатаем ниже Мы пригласили этого «очевидца» и выслушали от него лично рассказ Автор письма ремесленник, владеющий собственной небольшой мастерской, он отбывал воинскую повинность и потому знает военные сигналы.
Письмо это следующее.
«М. Г. Господин Редактор! Позвольте поместить мое заявление в вашей уважаемой газете Не помню, в каком номере «Киевских Откликов» я прочел, что около Думы стоявшая публика мирно стояла и мирно слушала речи мирных ораторов. Я не умею красно описать все что я сам видел и слышал, стоя около своего магазина по Большой Васильковской. Проходившая толпа с красными флагами приказала мне закрыть магазин и
следовать за собой, я из любопытства пошел, процессия направилась к Думе. Я задним ходом пробрался в Думу и стоял на балконе, где раздавались речи ораторов. В это же время были сломаны вензеля Государя и корона, но я не понимал, для чего это сделано, и думал, что для того, чтобы лучше стоять ораторам Некоторые ораторы, фамилии которых мне известны говорили «Долой Царя и весь Дом Романовых, да здравствует Республика!» Я ушел в залу, в тог момент сорвали портрет Государя Николая Александровича, прорвали дыру в полотне и один из студентов с рыжеи, носатой физиономией еврейского типа просунув голову кричал «Долой Н-ку! Теперь я могу быть царем!» Толпа (в зале) кричала «ура» Начали рвать портреты покойных Государей и раз били доску мраморную. Я крикнул «Зачем кощунства над мертвыми?!» Ко мне бросились кричали что надо уничтожить Дом Романовых угрожая револьверами. Но я сказал, что это не я сказал. Дабы уйти от опасности, я попал в коридор, но, услышав шум на улице, прошел в комнату, окна которой выходят на дом Дворянского Собрания. В тот момент прибыли конные артиллеристы без ружей, с револьверами в кобурах. Трубач сыграл сигнал, раз, другой и третий. Тогда только солдаты бросились разгонять толпу. Стоявшие около меня один в форме студента, другой в штатском, начали стрелять. Один из артиллеристов упал с лошади. Около дверей здания Думы несколько человек стреляли из револьверов. Упали лошадь и солдат. Один из политехников размахивал обнаженной шашкой. Тут же прибыла рота солдат со стороны. Михайловской улицы и остановилась. Трубач начал играть сигнал. В этот момент началась стрельба из окон. Думы и Биржи в стоявших солдат. Тогда только по приказанию командующего ротой дали залп в окна Думы. Над моей головой посыпалось стекло. Я лег на пол, чтобы не быть убитым или раненым. Минут через пять стихло. Когда я поднялся, солдаты стояли между зданиями. Биржи и Дворянского Собрания. Первые две шеренги стали на колено. В это время раздались выстрелы из здания Биржи. Один солдат упал. Солдаты всполошились и хотели было стрелять, но офицеры их успокаивали. Никаких выстрелов на публику сделано не было, что я могу подтвердить, если нужно будет, под присягой на суде. После этого я пробрался задним ходом и пошел по Крещатику, по направлению Большой Васильковской, сел в вагон конки и приехал домой ровно в пять часов вечера. Все это произошло между четырьмя и пятью часами вечера Очевидец»Приложение № 8, Е
Утром 18-го октября 1905 года появился в виде телеграмм Высочайший манифест. По этому случаю были устроены многочисленные митинги в разных частях города, и толпы народа, преимущественно учащиеся, с красными флагами устремились в центр города, на Крещатик. Всему этому способствовала прекрасная солнечная погода, наставшая после целого ряда ненастных дней. Часов в 11 утра ввалилась в залу городской Думы толпа, где был устроен митинг, председателем которого был избран гласный Думы Шефтель и в помощники ему один русский студент, они принимали запись на очередь говорить речи. Многие высказывались за немедленное освобождение арестованных за политические дела и предлагали идти толпой к тюрьме и силой добиться освобождения их, но слова эти так и остались только словами. На других митингах по этому вопросу было принято более благоразумное решение выбрали из своей среды депутатов и послали их к губернатору; они добились освобождения некоторых заключенных, что было, возможно, властью губернатора. Во время речей был такой случай: один русский студент-оратор высказался о том, что не все сразу делается, а идет постепенно, и что все остальное будет дано; но присутствующие евреи в продолжение всей речи перебивали его и старались заставить его замолчать, и он был вынужден уйти с трибуны. После этого инцидента поднялся невообразимый шум и некоторые возмущались тем, что за такая свобода слова, когда кому-нибудь из здравомыслящих не дают высказать свое убеждение. Во время шума раздался крик «долой жидов!», не нашедший себе поддержки. Были и ораторы рабочие, говорившие о том, что этот манифест вырван ими у царской власти, с оружием в руках, и что еще не все им дано, и они будут добиваться остального своею кровью и не сложат оружия. Была также пропета Вечная Память князю Трубецкому, как борцу за свободу; из-за этого возник спор: демократы кричали, что он, как представитель буржуазии, не стоит этого, а другие, что нужно почтить всех павших за освободительную идею, что и было исполнено повторением Вечной Памяти. Должен заметить, что в зале на этом митинге присутствовали представители всех сословий и национальностей, пожилые и молодые, и он прошел спокойно. Пробыв в зале часа два, я пошел в свое отделение убрать бумаги и идти домой на обед.
Придя в отделение, я увидел в окно приближающуюся процессию демонстрантов, шедшую с Большой Василъковской улицы, с красными флагами, с различными надписями на них и пением, а напротив, возле ресторана Семадени, выстроенную поперек улицы роту солдат, заряжавшую боевыми патронами свои ружья. Когда толпа приблизилась к углу Николаевской улицы, офицер отдал приказ взять ружья на прицел; тут настал ужасный момент, все смотревшие в окна с замиранием сердца ожидали, что произойдет. Сперва толпа, при виде направленных на нее ружей, остановилась и стала разбегаться, а к офицеру подошло несколько человек с манифестом в руках и, наверное, убедили его, что в этой манифестации нет ничего предосудительного, так что он скомандовал роте построиться и отойти на Думскую Площадь. Тогда эта толпа, собравшаяся снова, с криками «ура!» двинулась вперед к Думе и, остановившись перед балконом, на котором помещался вензель из инициалов «Н» и «А» с царской короной наверху, требовала снятия короны. Выбежав на балкон, я застал букву «А» уже сломанной, а корону сломал один русский рабочий, и когда она была ниспровержена, из толпы послышались крики, чтобы поставить ее на прежнее место, что было сперва исполнено, и вместе с тем был воткнут красный флаг в корону, но потом, минут через десять, корона опять была сокрушена, на этот раз уже евреем; он же сломал половину буквы «Н». На крики уличной толпы вся публика из зала вышла к ней, так что зал остался совершенно пуст, и в нем не было ничего попорченного. На улице сперва ораторствовали в одном месте, возле парадного входа в Думу, с какого-то белого стола, служившего трибуной, а когда остановились вагоны трамвая по причине скопившейся массы народа, то некоторые ораторы избрали крыши их своими местами, откуда они надрывающимися голосами произносили речи. Ушел я из Думы часа в два дня и по дороге встретил на Александровской улице направляющуюся на Кре-щатик манифестацию с красными флагами, состоящую исключительно из евреев подростков, с красным бантом или повязкой у каждого.
Пообедав дома, я опять пошел в Думу смотреть, чем кончится вся эта история. Когда я прибыл туда, зал был наполнен публикой, на восемь десятых состоявшей из еврейской молодежи обоего пола; все красное сукно было разорвано и употреблено на банты; но Царские портреты были еще целы. В большинстве комнат заседали различные социальные комитеты, в коридорах ходили евреи, сборщики денег на какие-то цели, а в зале собирали запись в боевую милицию, и, судя по толстой пачке исписанных листов, запись была успешна. Выйдя на балкон, обращенный к Софиевскому собору, я увидел тут же внизу, окруженную народом, роту пехоты 168 Миргородского полка, к которой из публики произносились речи и раздавались крики «ура». Видно, это надоело офицерам, и они отвели роту на Костельную улицу. Кроме этого на площади не оставалось ничего интересного, и я вошел в зал. Как раз при моем входе я услышал треск рвущегося полотна и, обернувшись, увидел, как несколько евреев рвали на куски портрет Николая II и топтали ногами под крики «ура» остальных. Потом последовала очередь и других портретов. Часгь присутствующих настаивала не уничтожать портретов Императора Александра III и Александра II, и даже была вывешена записка евреям на портрет Императора Александра II, чтобы его, как Царя-Освободителя, не трогать, но разошедшуюся публику трудно было остановить, и эти портреты были порваны и попраны, как и первые. Кстати сказать, возле портрета Императора Александра II стояло несколько людей и между ними высокий русский политехник, уговаривавший не рвать этого портрета.