Что пропало
Шрифт:
Мысли его обратились к Лизе. Ему нравилось, как она на него смотрит. От этого рождалось ощущение, что он что-то значит. Почему-то с ней хотелось говорить, открыться. Он хотел опять с ней увидеться.
Внизу на наземной стоянке Курт видел несколько автомобилей, стоявших там и сям. Штуки три-четыре всегда оставались ночью — то ли покупатели отправились куда-то в ночное заведение, то ли кто-то забыл, что приехал на машине, то ли кого-то увезли на «скорой» — кто их знает?
Немного раньше Курт заметил свет в машине, которая стояла в дальнем углу, но потом, когда посмотрел еще раз, света не было, и он решил, что это был отблеск на мокром ветровом стекле. Но все-таки решил проверить — может быть, кто-то спал в машине, а это не дозволялось.
До машины было добрых минут десять ходу. Не дозволенная правилами «Зеленых дубов» стоянка официально именовалась кемпингом. Курт считал, что продувная бетонная равнина не очень подходит
Сейчас Курт медленно шел по наземной стоянке к покинутым автомобилям. Брошенные ночью машины нагоняли на него грусть — они обостряли ощущение одиночества и пустоты вокруг. Опять возникло прилипчивое чувство, что за ним следят, и он поежился. Подумал: ведет ли за ним камеру Гэвин? Когда он направился к старой «Фиесте» в углу, ему показалось, что за пеленой дождя он увидел кого-то за рулем. Он чуть замедлил шаги: там могла быть парочка, а мешать он никак не хотел. Лишь метрах в десяти от машины Курт разглядел шланг, тянувшийся от выхлопной трубы к законопаченному чем-то окну водителя, — и тогда побежал, бессмысленно крича. Он увидел красное лицо мужчины и сразу понял, что тот мертв, но все равно стучал и стучал в окно своим фонарем, пока не разбилось стекло, и потащил к себе голову человека, плача настоящими слезами впервые за много лет, и в это время затрещала рация, и голос Гэвина сказал:
— Это будет третий с тех пор, как мы открылись в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году.
30
Она так долго смотрела на слова, что они лишились смысла. Увлечения и интересы. Что это значит? Грамматически это даже не было вопросом; только пятисантиметровый пробел под словами давал тебе понять, что они требуют ответа. Она могла написать в ответ что-нибудь такое же неопределенное: «Хорошо», или «Привет», или «Да». Загадка. Ясно же, что у нее нет ни интересов, ни увлечений — она дежурный администратор… но пустые пять сантиметров — они как будто предполагали и рассчитывали, что у тебя есть жизнь помимо работы. Это была ловушка, но штука в том с этими ловушками, что надо еще делать вид будто не понимаешь, что они ловушки. Лиза знала, что если написать, к примеру: «На мой взгляд, увлечения и побочные интересы отнимают ценное время, которое полезнее использовать для повышения квалификации и профессионального роста», это будет слишком очевидно. Знала и то, что если бы и были у нее другие интересы, честно перечислив их, она бы подставилась — значит, не всю себя отдает работе.
Двадцать три минуты она смотрела на три слова, пока ее не осенило. «Шопинг и чтение журналов», — написала она. Как просто. И правда! Они будут в восторге от того, что ее жизнь в самом деле так убога.
Она перечитала анкету. При этом она все время щурилась, как будто, сократив апертуру, пропускала меньше дряни на сетчатку. И все же обрывки застревали в голове. Это была собственноручно подписанная декларация унижения. Каждый говноедский ответ был просьбой о следующей порции. Она воображала, что сказал бы Дэн, прочти он это. Даже самые красочные его пародии на сосущих корпоративный член бледнели рядом с этим реальным документом. Лиза перевернула его лицом вниз. Ей страшно было подумать о Дэне. Он был шокирован тем, что Лиза вознамерилась получить должность директора. Внезапно обнаружилось, как отличается реальная Лиза от его представления о Лизе, и он не мог скрыть глубокого разочарования.
— Просто не верится, что ты действительно хочешь стать заведующей. Торчать на совещаниях с этими гиббонами. Шантажировать семнадцатилетних, чтобы они работали сверхурочно. Заставлять всех вокруг лезть из кожи вон, чтобы самой получить премию и купить новую машину. Не могу поверить, что ты в самом деле этого хочешь. Тебе не кажется, что и здесь уже достаточно паршиво? Ты совсем не туда движешься. Наружу надо отсюда, а не еще дальше вглубь. Ты клюнула на самую банальную наживку — «дизайнерский лофт». До чего же это плоско! До чего тускло! «Жить в красивой квартире — оно того стоит». О чем ты говоришь? Чего стоит? Ничто не стоит того, чтобы двенадцать часов в день заниматься ненавистной работой. Я помню тебя, когда мы работали в «Циклопах» 35 —
ты ходила на концерты, обожала музыку, делала замечательные фотографии. Сама-то помнишь? Помнишь, как жила до того, как мы стали просиживать все вечера в «Игле» и орать друг на друга из-за ничего? Помнишь, с какими планами мы пришли сюда работать? Я сказал, что оттрублю год и уеду путешествовать. Да, я тут уже два года, потому что балую себя обильными обедами, но я все равно уйду. А где фотографические курсы, на которые ты копила? И откуда им взяться, если на тебе повиснет ипотека? Сперва ты сходишься с этим недоделанным уродом, а теперь под его влиянием вот во что влезаешь. Меня бы не огорчало, что ты продаешь душу и живешь в своей сраной мансарде из готовых деталей или даже живешь с сыном сатаны, — если бы я верил, что ты именно этого хочешь, что это сделает тебя счастливой, что происходит это по твоей воле… Но я так не думаю, я думаю, ты лунатичка, ты живешь во сне. Ты еще хуже покупателей, черт возьми.35
«Сайклопс рекордс» — звукозаписывающая компания.
Лиза долго молчала, а потом сказала только:
— Может быть, и хуже, да.
И теперь, за кухонным столом, глядя в пол, она думала так же. Слова Дэна были понятны, но для нее — лишены смысла. Она ощущала тупую глухую боль оттого, что разочаровала его. Она знала, что обязана ему. Он был единственным, кто всерьез волновался за нее, но она перестала видеть перспективу в своей жизни. Их разговор дал хотя бы один положительный результат: он вдохнул в Дэна силы. На другой день Дэн уволился и теперь, после долгих отсрочек, готовился к путешествию.
А Лиза с тех пор, как получила письмо Адриана, чувствовала, что все больше отстраняется от повседневной жизни. Она понимала, что надо это прекратить и задуматься о своих действиях, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме возможного возвращения брата.
Заполнив анкету, она заставила себя подумать об Эде, о договоре на квартиру, который им предстояло подписать на следующей неделе, о будущем, но кончилось тем, что она снова и снова разглядывала орнамент ковра и решала, не съесть ли ей бисквит. Застряла же она вот на чем: «Как я отношусь к Эду?» Оказалось, что она не знает ответа на этот вопрос.
Она знала, за что Дэн ненавидит Эда; он достаточно часто это объяснял. Причина номер один — Эд ленив. И хотя большинство людей в «Твоей музыке» ненавидели свою работу, трудились они в поте лица, потому что, если отлынивать, кто-то должен будет делать твою работу за тебя. Всякий раз, когда Лиза заговаривала с ним об этом, Эд поворачивал дело так, что она чувствовала себя корпоративной холуйкой, сросшейся с ролью администратора. Он говорил: «Мне не столько платят, чтобы надрываться», и Лиза была согласна, но знала, что остальные в таком же положении. Эд свою лень и эгоизм ухитрялся представить бунтарством: если бы все старались по минимуму, условия на работе изменились бы к лучшему. Всякий раз под конец этих дискуссий Лиза сама себе становилась противна, противна была позиция, с которой она вынуждена выступать, и в итоге возникало ощущение, что прав Эд, а она не права. Дома было то же самое. Эд предоставлял ей уборку, утверждая, что грязь ему не мешает. Он нарочито потешался над ее мелкобуржуазной страстью к чистой посуде. Как будто сам был выше таких пустяков, как будто сам был из другой среды.
Более общей причиной ненависти Дэна к Эду было то, как Эд подавал себя. Его манера пить «скотч со льдом» и объявлять об этом, к месту и не к месту цитировать Синатру, сентиментально жалеть себя, выпивши, и намекать на мрачные загадки в своем прошлом представлялась Дэну пошлой. Дэн говорил: «Он же из Солихалла, черт возьми. Какие там мрачные тайны в прошлом?» И Лиза, поначалу слегка заинтригованная этой загадочной личностью, была немного разочарована, обнаружив, что никакого удивительного прошлого у Эда нет. Зажиточные родители, миловидная сестра, благополучные пятерки в средней школе — и никаких темных тайн. И энтузиазм по поводу новой квартиры в лофте как-то не вязался с мрачной загадочностью.
Ей пришло в голову, что она относится к Эду так же, как к своей работе, — можно было бы назвать это апатичным приятием. Она подумала о том, как редко в валентинках встретишь слова «апатичный» и «приятие», и подумала, что, пожалуй, купила бы открыточку, если бы они немного расширили словарь. В связи с этими двумя словами вспомнился отец в своей всегдашней коричневой кофте с замшевыми заплатами на локтях. Он никогда не давал Лизе отеческих советов и наставлений, не убеждал не бросать фотографию, ни разу не сказал, что она заслуживает лучшей участи, чем гнить в торговом центре. Каждое разочарование он воспринимал так, словно и не ожидал ничего другого, и даже испытывал какое-то извращенное удовольствие от того, что оказался прав. Лиза поняла, как она теперь похожа на него.