Что пропало

Но Терезу все это не трогало. Это не было бравадой Ноуэла Бреннана, который попытался ухмыльнуться, когда миссис Финнеган залепила ему пощечину, — это было подлинное безразличие. Как будто и миссис Финнеган, и все остальные в классе были просто вне поля зрения Терезы. Когда миссис Финнеган кричала на Терезу и тыкала пальцем, акцентируя каждый слог, Тереза отрешенно смотрела в пустоту, словно ей показывали давно известный мультик с выключенным звуком.

Но однажды миссис Финнеган нашла-таки рычаги давления. Она орала на Терезу за то, что та нарисовала уродские морды на каждой странице тетради, и Тереза смотрела в окно. В конце обвинительной речи, как будто признав поражение, что было ей не свойственно, миссис Финнеган сказала:

— Скоро ты узнаешь, что опять исключена, и тебя уже не примут ни в одну школу, и ты будешь целый день сидеть дома, и…

И тут, еще до окончания речи, Тереза впервые обратила на миссис Финнеган внимание. Глаза ее наполнились слезами, потом она зарыдала и полчаса не могла остановиться. Миссис Финнеган и весь класс смотрели на нее в изумлении.

На перемене все обсуждали ее капитуляцию, и прежние, свергнутые, хулиганы пытались вернуть себе авторитет, говоря, что, если бы их оставили дома, они смеялись бы, а не плакали. И в самом деле, это была самая нестрашная угроза миссис Финнеган, стратегически такая же бесплодная, как «Ешь корки, иначе волосы не будут кудрявиться».

Но Кейт, сидевшая рядом с Терезой, ее поняла. На руках и ногах Терезы она видела синяки и ожоги, каких не видела раньше нигде, и понимала, почему Тереза хочет быть в школе. Иногда после обеда Тереза смотрела в окно, а Кейт впадала в забытье, глядя на края иссиня-черных туч, высовывавшихся из-под рукавов Терезы.

7

Однажды в дождливый четверг после школы Кейт сидела за столом в гостиной и пыталась написать что-нибудь интересное о викингах. Она смотрела в учебник, на унылые фотографии ржавых железных фрагментов и черепков, и ее мысли блуждали. Она вспоминала другой день, когда занималась здесь же, более интересным делом. С помощью карандаша и линейки она чертила сетку, а Элла Фитцджеральд пела о том, почему леди — бродяга. Папа на кухне готовил рыбные палочки и картошку фри к чаю и подпевал.

— Пап, что такое игра в гости? — крикнула Кейт.

— Что?

— Игра в гости. Она говорит: «Не играю в гости с баронами и графами». — Кейт представляла себе мужчин в моноклях и мантиях, чинно движущихся навстречу друг другу.

— Не «в гости». Игра в кости, — крикнул он.

Кейт была несколько удивлена.

— Знаешь, это такая азартная игра. Они всегда говорят: «Кинуть кости». Этим занимаются бандиты, когда не ухаживают за классными бабами и не бегают от ФБР. Верно, крошка? — Сейчас отец говорил с жутким бруклинским акцентом.

— Пап, а в Нью-Йорке все говорят, как утки?

В ответ ей полетело в лицо посудное полотенце, брошенное через окошко.

— Да, именно, говорят, как утки, и кидают кости — тот еще город. Ну, ты уже занесла результаты?

— Нет еще. Еще таблицу рисую. — Кейт проверяла линейкой равномерность сетки.

Они только что закончили последний исследовательский проект. Это был исчерпывающий обзор леденцов. И Кейт, и отец обожали их и посетили пятнадцать кондитерских, чтобы сравнить величину, сахарную обсыпку (или ее отсутствие), цену за четверть фунта, кислотность. Фрэнк был статистик на пенсии и вместе с Кейт проводил много времени за составлением письменных отчетов и таблиц: лучшее кафе в Уорикшире, лучшие уксусные чипсы, самые сердитые официантки. На следующий месяц был запланирован исчерпывающий обзор десятипенсовых карамелек.

Фрэнку был шестьдесят один год, и он был гораздо старше родителей ее одноклассников, но Кейт это нисколько не волновало. Лучше всего им было вдвоем. Кейт считала, что ее отец был как минимум в сто раз занятнее, интереснее и умнее, чем любой из знакомых ей родителей. У некоторых в классе была только мама и не было отца, и только у Кейт был отец и не было мамы. Мама ушла, когда она только начала ходить, и Кейт совсем ее не помнила. Кейт иногда задумывалась, найдется ли в их жизни место для еще одного человека; для мамы его просто не оставалось. Выходные дни и каникулы они планировали заранее. Поездки на интересные кладбища, на газовые заводы, на фабрики, в забытые районы города. Фрэнк населял местную историю выдуманными персонажами с нелепыми именами и смешными биографиями. В будние вечера Кейт сидела у него на коленях, и они вместе смотрели телевизор, надеясь, что покажут по Би-би-си-2 старый американский черно-белый фильм: гангстеры, сыщики, негодяи, роковые женщины, тени, револьверы. Они обожали Хамфри Де Фореста Богарта и всякий раз смеялись, когда он делал дураков из Элиши Кука-младшего или Петера Лорре. Папа потрясающе их пародировал, а Кейт старалась пересыпать свою речь крутым американским сленгом.

— Папа, поторопись. «Досье Рокфорда».

— Поторопиться? Поторопиться? Ты хочешь, чтобы рыбные палочки были неравной длины? Думаешь, легко сделать их флуоресцентно-оранжевыми со всех сторон? Ты знаешь, до чего трудно избежать «темной обжарки», как ее называют в лучших ресторанах? Сделай милость, позволь мне свободно распоряжаться на кухне.

— У него зазвонил автоответчик — ты пропустишь.

— Каждый художник должен идти на такие жертвы. Думаю, Микеланджело тоже пропустил кое-какие классические эпизоды «Коломбо», когда заканчивал Сикстинскую капеллу. Пикассо даже не слышал о «Квинси». К тому же это повтор, они все время повторяют.

Наконец Фрэнк подал две тарелки через окошко, они сели за стол и стали смотреть, как Джим Рокфорд на рыбалке узнает больше, чем нужно.

Когда передача кончилась, Фрэнк попросил Кейт пойти в соседнюю комнату и заглянуть в ящик. Она вернулась с пакетиком в полосатой упаковочной бумаге.

— Что это?

— Это тебе подарок.

— От кого?

— От меня. От кого, ты думала?

— За что?

— Я тебе обещал что-нибудь купить, когда закончим леденцовый проект.

Кейт улыбнулась. Она, конечно, помнила это обещание, но считала, что нельзя показывать вида, будто ждала подарка. Она развернула пакет — внутри была книга «Как быть детективом». Кейт опять улыбнулась. Ей понравилась книжка с виду.

— Я подумал, некоторые преступления мы можем раскрыть вместе. Я буду Сэм Спейд, а ты его помощник… как его… Майлз Арчер.

— Его убивают в начале фильма.

— Ну… Да, правильно, но у него не было этой книги — она тебя вразумит. Можем для начала выяснить, кто крадет наш йогурт, который молочник якобы оставляет нам по пятницам.

Но Кейт, широко раскрыв глаза, листала книжку в изумлении перед открывшимися возможностями.

— Пап, мы можем сделать больше. Мы можем ловить настоящих преступников — грабителей банков, похитителей детей… Смотри, тут сказано, как маскироваться, чтобы ближе подойти к подозреваемым… Смотри «турист», прекрасно — никто не догадается, что на самом деле ты фотографируешь преступников.

— По-моему, турист здесь будет бросаться в глаза. Это же Бирмингем.

— Или мойщик окон… Папа, это замечательная книга. Мы будем бороться с преступностью в городе.

Но получилось иначе. Однажды утром, несколько месяцев спустя, Кейт проснулась в комнате, залитой солнечным светом. Просыпалась она всегда с трудом и обрадовалась, что наконец-то сможет удивить папу, когда он принесет ей утренний чай и увидит, что она уже сидит и как ни в чем не бывало читает. Она полежала в постели, дожидаясь, когда он завозится на кухне; радио передавало кантри, но больше ничего не было слышно. Она прочла в «Как быть детективом» о проверке алиби и в конце концов, недовольная тем, что сюрприз не удался, пошла на кухню. Холодильник был открыт, и внутри она увидела папин прогулочный башмак, стоящий на маргарине. Она позвала отца, но он не откликнулся. Потом в раковине увидела кипу документов, наполовину сожженных и брошенных в воду. Там был его автобусный пропуск, старые заметки, рекламные листки и статья о статистических методах. Проходя через кухню в гостиную, она замечала все больше и больше беспорядка, мелочей, лежащих не на месте. Это была странная игра.

Отца она нашла на полу в спальне. Она открыла дверь; отец как будто звал ее настойчиво, но когда она подбежала и опустилась перед ним на колени, он ее будто не увидел, а раз за разом повторял одно непонятное слово и все ловил рукой в воздухе невидимую помеху. Она заплакала, затрясла его: «Папа, проснись, проснись», — но понимала, что он не спит. Он не был похож на папу, которого она знала. Лицо у него было сердитое, он смотрел сквозь нее и, казалось, даже хотел ее отшвырнуть. Она понимала, что должна кому-то позвонить, но не представляла себе, как снимет трубку. Как будет говорить о нем, словно его нет рядом.