Что рассказал убитый

Я только потом понял, что так она прощалась со мной. Прощалась одна, молча, не говоря мне ни слова, даже не намекнув. Не захотела? Боялась? Не знаю…

Ну вот, а потом Валерия исчезла! — помолчав, с некоторой долей горечи сказал Дмитрий.

— В смысле? Как это «исчезла»?

— А вот так: просто ушла, собрав все свои вещи, — ушла навсегда. В комнате после ее ухода ничего (понимаете, ничего!) не напоминало, что здесь жила женщина. Через три дня я получил письмо. Оно было без подписи, но это было ее письмо, и я его помню до сих пор наизусть. Оно немного сумбурное, но уж какое есть:

«Родной мой! Мне нет места рядом с тобой. Но чтобы не быть с тобой, мне нужна ТАКАЯ сильная причина не быть твоей, которую я поломать буду не в силах. Эта причина и есть мой отъезд! Вот теперь я все тебе сказала. Но легче тебе не станет. Не станет легче и мне. Сейчас я по-прежнему тебя люблю неистово — люблю так, как никогда в жизни никого уже полюбить не смогу. Только ты, Митенька, не уничтожай своей болью себя, не рви меня из своей памяти с корнем. Прощай, мой родной. Целую. Твоя навсегда…»

Вот и все. А еще через пару недель пришла бумага о расторжении брака. Как и откуда она это сделала — не знаю до сих пор.

Если бы вы знали мое состояние в те дни. Куда я только не ходил и куда только не ездил! Все было впустую. Никто ее не видел, никто не знал, где она. Отчаяние захлестывало меня в те дни. Я даже подумывал о… пуле в своей башке, потому что жизни без нее не представлял. Только через месяц я смог думать более или менее связно и, усмирив свое отчаяние, вдруг решил, что она разведчица и уехала на задание за рубеж. Эта мысль стала для меня неким психическим шлюзом, через который сбрасывалось огромное внутреннее напряжение. Благодаря этой мысли я не сошел с ума и остался живым. Напомню, — обратился он ко мне, — это был конец 70-х, разгар «холодной войны», и такие идеи, такие помыслы могли иметь право на существование. К тому же — блестящее знание немецкого, к тому же — сильнейшая воля!

Да, забыл сказать, что ее дедушка тоже исчез. Сказали, что уехал куда-то на юг. Я даже в КГБ сходил, но там — естественно! — развели руками. Да, еще я узнал, что Валерия сдала экзамены в институте экстерном и получила диплом. А я и не знал этого. Вот так!

Вот тогда я понял не просто умом, а всей своей сутью, что она исчезла навсегда, что ее уже никогда не будет в моей жизни. И тогда я, человек совершенно далекий от литературы и вообще от изящных искусств, сел и написал ответ на письмо Валерии. Вот он:

О, Валерия, странная Женщина! Для чего и зачем своенравная Дама — Судьба подарила тебя? Почему? Ты была утешеньем, иль все ж наказаньем? Понял я лишь сейчас, что тогда не готов был познать эту милую Женщину с тем безумно прекрасным, но уже не моим, очень строгим лицом, что глядит на меня с полотна! Вас как будто бы две, таких разных: и нежных, и властных! Своей пылкой душой, отстраненным и умным лицом, ты дана как укор об утраченном прошлом… Я тогда, чуть коснувшись прекрасной руки, ощутил теплоту твоих нежных, но жарких объятий! А потом, когда платье неслышной волной, с тихим шелестом пало к ногам, я под нежною кожей — вдыхая ее аромат! — слышал стук, перезвон ритмов наших сердец. Я испил сладость губ, Искривленных гримасою страсти, И твой шепот: еще же, еще… И во взрыве взаимного счастья мы слились… стал тогда я тобой… и познал глубину твоей пылкой и жгучей любви! О, Валерия, милая Женщина! Ты прекрасна, желанна и так мне теперь недоступна! Нет тебя, и ко мне ты уже не придешь НИКОГДА! Так поплачь обо мне, о несбывшихся страстных желаньях, что хотел воплотить, обретя вдруг тебя! Так поплачь же неслышной и светлой слезой… Все ушло, ничего мне уже не вернуть… Все растаяло в дымке забвенья… Я измучен, я пуст, я один… О, Валерия — странная Женщина…

Написал, заклеил в конверт и положил в стол! После этого я пошел по избитой тропинке многих поколений мужиков: приложился к бутылке, а если попросту — запил. По-черному запил. Ведь тормозов-то у меня не осталось. Не было Валерии, не было друзей по спорту: я еще в прошлом году бросил его, порвал все связи с командой. В общем, я допился до ручки. Помните, как в фильме «Москва слезам не верит» один из героев, бывший хоккеист, совсем опустился и бродил по пивнушкам, рассчитывая, что ему нальют на халяву. Вот так же делал и я. Опустился совсем. И не знаю, как бы я кончил, если бы не Алена. Просто она меня нашла в затрапезной пивнушке, где я сидел с самого утра, подошла прямо ко мне и просто сказала: «Митя, пойдем домой!»

Вы знаете, эти три простых слова меня как будто огнем опалили. Домой! Господи, какое давно забытое слово. Домой! Вот этот голос, эти слова я запомнил на всю жизнь. К своему большому удивлению, я встал и смирно пошел за Аленкой. Так я стал жить у нее. Не с ней, а у нее. Квартира у Аленки была большущей: четырехкомнатная «сталинка» осталась от родителей; они, выйдя на пенсию, уехали куда-то на юг. Я, наверное, с полгода был в квартире как постоялец. Сначала тупо лежал на диване, не имея ни сил, ни желания двигаться. Мне вообще не хотелось жить. Временами ругался с Аленой: типа, зачем меня подобрала, если бы не ты — сдох бы уже, и всем стало бы от этого только лучше. Услышав это, она заплакала и тихо-тихо ответила:

— Дурак ты, Дима. Я ж тебя люблю! Давно люблю…

Вот эти слова меня окончательно вылечили… Или, вернее, не так: они меня подняли на ноги. К этому времени я физически от пьянки отошел совсем, и только жуткая депрессия не давала мне жить, душа была больна. В общем, Алена меня вернула к жизни и поставила на ноги.

Со спиртным я завязал. В институте восстановился на заочное отделение, а днем работал на заводе. С помощью Алены я довольно быстро наверстал упущенное и вскоре получил диплом, а еще через пару лет меня перевели на должность мастера на нашем номерном заводе. Тогда же мы зарегистрировались. Вскоре Алена родила первого сына, а еще через год — второго. Петра и Павла. В общем, наша жизнь потянулась неторопливо и достаточно размеренно! Того, что было с Валерией: всех этих безумств, бессонных ночей, полных огня, страсти, — больше не было. С Аленой все проще, спокойнее. Аленка меня любила. Любила она как-то тихо, незаметно, я бы даже сказал, равномерно. Она была матерью и женой в одном лице. Знаете, она из тех женщин, которые при всей своей мягкости, уступчивости всегда умеют настоять на своем. Про таких жен говорят: муж — голова, но жена — шея! Куда шея повернет, туда та голова и будет глядеть! Это — про нас.

Тут Дмитрий замолчал, уйдя в свои мысли. Огурцов взял бутылку и постукал ею о край стакана. Он глянул на них и сделал отрицательный жест.

— Знаете, что самое удивительное? Я, как встретил Аленку, Валерию не вспоминал. Вернее, думать — иногда думал, даже с Аленой обсуждали ее исчезновение, размышляли, куда она могла деться. Но вот той боли, тоски уже не было. Я ее вспоминал тихо, как и спорт: без надрыва, с неким умилением, что ли, и не более того. Ведь у меня были дети, была Аленка, образ которой давным-давно затмил образ Валерии. А может, просто срабатывал некий психический предохранитель.

— М-да, — сказал доктор, — а как же вы все снова оказались вместе? И вы, и Валерия, и Аленка? И, судя по всему, в хороших отношениях…

Дмитрий несколько смутился и, налив капельку коньяку, неторопливо выпил и, шумно выдохнув, сказал:

— А это и есть то, о чем я вам, попутчику, и хотел рассказать. — После этого Дмитрий задумался, и Огурцову показалось, что он не решается дальше говорить.

— Послушайте, — сказал тихо доктор, — я же не настаиваю, чтобы вы рассказывали. Может, спать, а?

— Да нет! Я именно хочу рассказать то, о чем никто, кроме нас троих, не знает, понимаете? Хочу. Только не знаю, как об этом рассказать — вот сижу и в голове строю рассказ.

Потом он откашлялся, выпил немного коньяку и тихим, ровным голосом стал рассказывать:

— С тех пор прошло уже десять лет… Сыновья наши учились в одном классе, и буквально за три дня до последующих событий они отправились на Черное море, к бабушке и дедушке.

Глава 3. Валерия и Алена