Что-то между нами
Шрифт:
– Все, что я делал и делаю – для семьи.
О-йо-йо. Голос Воинова леденеет.
– Вот не надо, а? Кого ты лечишь? Телок своих трахаешь ты тоже для нашего благополучия?
– Каких телок? Последняя телка, которую я трахал была ты. Кажется, полтора месяца назад это было. А с тех пор я только с работой ебусь, Тамара. Чтобы ты на Мальдивы ездила, да с мальчиками развлекалась.
– Я сейчас заплачу. А девка в гостевой – это так, да?
Голос женщины приближается. Я отшатываюсь и на цыпочках бегу к себе. Боже, она же не придет сюда, правда? Не вытащит меня за волосы? Меньше всего мне хочется становиться участницей чужих семейных разборок. Я вообще боюсь, когда люди начинают говорить на повышенных.
Юркаю
– Не смей ее тревожить!
– Не смей мне указывать! Если ты моего любовника выгнал, пусть и твоя подстилка выметается!
За дверью слышится какая-то возня.
– Дура! Девочка в спальне – потерпевшая по делу Миланы. У нее из-за нашей дочери черепно-мозговая и кровоизлияние в мозг, от которого она два месяца не может вычухаться. Мне сегодня позвонил ее врач и попросил помочь, потому что девочке идти некуда. Она и жилья, и работы за это время лишилась.
– Ну да, так я и поверила, – фыркает женушка, но вперед вроде больше не рвется. По крайней мере, звуки борьбы стихают.
– Знаешь что? Мне насрать. Веришь – не веришь. Я вообще мог не оправдываться, и был бы прав.
– О, ну конечно. Кто у нас всегда прав?! Только ты.
– Так, все. Даже слушать не хочу. Уезжай.
– Ну и уеду, понял?! И на развод подам! Забыл, кому принадлежит половина твоих активов?
Даже я понимаю, что это красная линия, но женщину понесло. И она никак не может остановиться.
– Иди, господи. Активы…
Все-таки странный этот олигарх. Со мной возится. Жена ему угрожает, а он смеется. Ну, ведь смеется же! Это ни с чем не спутать.
– Да пошел ты! Надо было уходить с Вадиком.
– Так позвони. Может, еще не поздно.
Голоса снова отдаляются. А потом со всей дури хлопает входная дверь, и резко становится тихо. Они, что ли, оба ушли? На этот раз гораздо смелее выхожу из комнаты. Воинова нет ни в кухне, ни в гостиной. Так и есть. Ушел. Понимаю это с ноткой странного сожаления.
Проходя мимо кабинета, торможу. Дверь оставлена приоткрытой, хотя я точно помню, что она была заперта. В проем льется тусклый свет. Ложится под углом на пол. Не сумев побороть любопытства, тихонько подхожу ближе. Глаза давно привыкли к сумраку, поэтому Воинова я замечаю сразу. Он сидит, откинувшись головой на спинку кожаного дивана. В одной руке стакан то ли с коньяком, то ли с виски. Другая расслабленно лежит на коленях. Его пиджак и галстук небрежно свисают с подлокотника. Лицо находится чуть в тени, а линия плеч выглядит и сейчас напряженной. Будто он даже вот так, немного расслабившись, продолжает держать на них небо.
У меня начинает зудеть в затылке, как всегда в моменты прилива вдохновения. Сфотографировать его хочется. И я не могу… Просто не могу себе в этом отказать. Бегу за древней, еще дедовой, пленочной камерой. Другой у меня нет, если не считать камеры на подаренном Воиновым айфоне. Слишком дорого. Не успела скопить. Но если что и фотографировать на пленку, то что-то такое... Настоящее. Бегом возвращаюсь к двери. Не дыша, прикладываю фотоаппарат к глазу и жму на кнопку. Черт с ним… Я не беспокоюсь о композиции, и о том, насколько мой олигарх в фокусе. Я не стараюсь перехитрить саму себя. Вж-ж-жик. И еще раз – контрольный. Я успела заметить, что ребята с цифровыми фотиками по привычке каждый раз отвлекаются, невольно отсматривая, что же там получилось. У меня такой привычки по понятным причинам нет. Я работаю быстро. Но один черт на третий щелчок Воинов уже вскидывается. Выпрямляется и бросает в камеру хмурый взгляд в упор.
– Какого хера ты делаешь?
– Фотографирую вас. Извините. У меня задание – снять портрет. А вы так сидели хорошо, что… Свет, композиция… – вру напропалую.
– Я не разрешаю
себя фотографировать.Воинов резко встает и начинает на меня наступать. Боже! Чем я думала? А если он отберет дедушкину камеру? Если разобьет, если…
– Это что за раритет?
– Дедов. Он работает через раз, может, ничего и не вышло. Но другой камеры у меня нет.
– Ты учишься у Майкова с вот этим? – жестом велит отдать ему камеру. Совершенно беззащитная перед ним, я отчаянно трясу головой. – Да я просто гляну. Красивая вещь.
– Только не вынимайте пленку, пожалуйста. Я отдам негатив, если вы так настаивайте. Просто все не засвечивайте.
– Не буду. Не трясись ты, – рявкает.
– Я не трясусь! – возмущенно распахиваю глаза, и в этот момент камера снова щелкает. На этот раз, снимая меня.
ГЛАВА 10
ГЛАВА 10
– Вот это неплохо. Но, пожалуйста, держите в уме, что один и тот же кадр нельзя сделать два раза.
– Почему нет? Тарковский переснимал Сталкера трижды.
– Ну да. А Стругацкие его раз десять переписывали.
Бла-бла-бла. Опускаю голову на сложенные на столе руки. Как же я все это люблю! Невыносимо. Разговоры об искусстве, споры до хрипоты, интереснейшие лекции и сложные практические задания. Это абсолютно моя стихия. Здесь, среди этих ребят, я впервые в жизни чувствую себя на своем месте. А до этого… Не знаю даже, как объяснить. Многие годы мне внушали, что я какая-то ненормальная только потому, что могла запросто предпочесть виртуальную экскурсию по какому-нибудь музею прогулке с друзьями. Или, например, разреветься от невозможности увидеть выставку Вермеера в Амстердаме. Или просто слушая музыку. Конечно, моей опустившейся вечно пьяной матери этого было не понять. Пусть она и не чуралась понятия «культурный отдых», для нее оно скорее подразумевало пьяные посиделки на кухне, чем поход в оперу или театр. И не только для нее, боже. Я росла среди людей, для которых поход на балет был едва ли не стыдным мероприятием только потому, что там «скачут гомосеки в колготках». И мне, чтобы выжить, приходилось приотворяться, что я тоже такая. Смеяться над идиотскими и совершенно не смешными шуточками. Кивать, когда, какой-нибудь очередной забулдыга, поковырявшись в зубах, изрекал: «Да что вообще в этом Черном квадрате такого? Черный квадрат любой идиот может намалевать». Как тут не сойти с ума? Нарастить броню. Спрятать собственную уязвимость за маской язвительной стервы. Для себя я нашла такой выход. А теперь вот никак не могу эту броню снять. Будто она прочно в меня вросла.
– Эй! Эмилия!
– М-м-м?
– Спрашиваю, пойдешь с нами? Мы хотим в Родене упасть. Или тебе опять на работу?
Растерянно смотрю на Сережку. Симпатичного парня, с которым мы с первого дня сидим за одной партой. Если честно, я даже не знаю, почему он еще от меня не отсел. Я и так-то не самая лучшая собеседница, а уж после аварии… Сил хватает лишь на то, чтобы впитывать материал.
– Нет. В той работе пока отпала необходимость, – пожимаю плечами. – Можем сходить. А кто еще будет?
– Да все наши. Мы часто по пятницам собираемся. Если тебе потом далеко, я на колесах. Могу подбросить.
– Нет, я тут рядышком на Гранатовой живу.
– Ни хрена себе, – присвистывает Серега. – У тебя объявился богатый дедушка?
Смеюсь, запрокинув голову.
– Нет. Не угадал.
– Любовник? – поигрывает бровью Сергей.
– Да ну тебя! – толкаю Серого в бок и начинаю сгребать в сумку блокнот и ручки.
– У тебя телефон звонит.
И правда. Все никак не привыкну к рингтону. Звонят-то мне нечасто. И слава богу, конечно, я сознательно свела на нет почти все контакты из прежней жизни.