Что-то остается

Остаюсь я. Здесь две версии — или Этарда вообще не принимает меня в расчет, так, нянька-сиделка при пациенте, или же наоборот, дает мне шанс проявить себя. Хм. Не знаю. Но своего не упущу, будьте уверены. Что бы там не предполагала Этарда.

И чего я вообще ломаю себе голову над таинственными действиями нашей настоятельницы? Окстись, Альсарена. Это в тебе кровь предков буянит. Повсюду мерещатся заговоры и провокации.

Вот и Сыч тоже. Не тот, за кого себя выдает. Почему не тот? Не местный, ну так он и не скрывает, что не местный. Говорит, что тил. Посмотрите на него — тил и есть. Здоровый, косматый, дикарь дикарем. Два слова связать — проблема, больше мычит и хмыкает. Однако, акцента никакого, у меня и то акцент заметнее. Выходит — не местный, но не из таких уж далеких краев. Здесь, на севере Альдамара, в основном альды живут, но с тех пор, как на трон в Арбеноре уселся тощий найлар, от южан-язычников вот уже двести лет нет никакого просвета. А где найлары, там и тилы. И арвараны. Странно, почему я еще не видела в Косом Узле ни одного арварана?

Экую широкую дорогу протоптали в Долгощелье. Целый проспект. То-то Сыч радуется. Однако, сдается мне, не злой он человек, вопреки первому впечатлению. Рявкнул для острастки, а мы и перетрусили… Надо сперва было помощь предложить, а не деньги совать. Но Летта сама ведь говорила — знаю его, мол, до денег, мол, жаден…

Все, праздные размышления побоку. Переложив папку и флягу с альсатрой в левую руку, я постучалась. Из глубины дома коротко взгавкнул кто-то из собак. Сыч не откликнулся. Я постучала погромче. Дверь едва заметно качнулась. Открыто?

Открыто. Наверное, вышел куда-нибудь ненадолго. Приоткрыв входную дверь, я шагнула в темные сени, на ходу ощупывая развешанные по стене предметы. Слышно было, как в комнате взлаивают и колотят лапами собаки.

— Редда, Ун, это я.

На всякий случай. Кто знает, как поведут они себя в отсутствие хозяина?

Тут я споткнулась. Потеряла равновесие, стукнулась локтем. И пребольно. Ч-черт… Под ногами путалась какая-то вялая груда. Справа я нашарила ручку двери и с силой толкнула. Дверь в комнату распахнулась. Кувырком выкатились собаки, и — уф-уф! — ав-ав! — бесцеремонно затолкали меня носами, затоптали лапами, оттеснили в сторону и принялись теребить валявшуюся на полу кучу одежды. Я ничего не понимала и старалась удержать в руках папку, флягу и футляр с письменными принадлежностями. Потом одна из собак метнулась к входной двери и забарабанила лапами. Другая продолжала возиться с тряпьем, а из-под тряпья показались два огромного размера меховых сапога.

Ай, мамочки!

Тут я пороняла все свое барахло и бросилась к сапогам. Сыч! Господи Боже мой, Сыч, ничком на полу, целиком заваленный старой одеждой и пустыми мешками. И абсолютно мертвый…

Нет, вроде бы не совсем мертвый… или совсем? Путаясь в шевелюре и бороде, я пыталась нащупать биение пульса под челюстью. Есть? Есть! Живой!

Ну и напугал же он меня. Теперь я расслышала дыхание. Легкое-легкое — эльфы так дышат, а не здоровенные мужиканы. Что с ним такое? Ранен? Я пошарила, скидывая дурацкое тряпье. Нет, чисто. Может, сердце? Пульс… Отличный пульс, чуть-чуть, правда, замедленный. Да что с ним, Боже ты мой! Летта бы сразу определила, а я вот… Здесь темно! Ничего не видно! Собаки еще мешают… И вообще, мне кажется, он спит.

Спит? Набрался, что ли? Я принюхалась. Нет, не пахнет. Косматый пес, поскуливая, тыкал хозяина носом. Другая же собака, остроухая Редда, прыгала на дверь и явно просилась наружу. Я перестала тормошить Сыча и попыталась собраться с мыслями. Надо срочно привести его в чувство. Окатить водой? Нашатырь? Уксус! В аптечке, оставленной для ухода за стангревом, должен быть уксус. Я вскочила и кинулась в комнату. Ун заскулил мне вслед.

Я завернула за печь… Постель пуста. Одеяло откинуто, простыня смята, стангрева нет. Чашки, плошки и бутылочки, расставленные на табурете возле постели, смотрелись пронзительно одиноко. Прогоревший фитилек в светильнике прыскал искрами и грозился обвалиться.

Где больной?!

Сбежал? Только-только вывели его из сна, а он сбежал? Стукнул хозяина чем-то тяжелым по голове… Да нет! Тяпнул своими зубищами. И сбежал. Почему? Почему?

Я механически сняла нагар. Нашарила среди бутылочек склянку с уксусом, вернулась в сени.

— Эй, Сыч. Хозяин, проснись.

Уксус не действовал. Сыч только вздохнул поглубже и продолжал спать.

Куда эта тварь его укусила? В шею? В руку? Точно, вот две ранки на ладони. Никакой благодарности у твари! Выхаживали его, столько мороки… А он очухался и сразу — цап! Словно скотину безмозглую… О! Кольну-ка я Сыча иголкой. На Черноуха, помнится, подействовало безотказно.

Я отстегнула фибулу. Булавка проткнула рукав и вошла в плечо. Сыч слабо вздрогнул.

В следующее мгновение перед лицом у меня взметнулась пара сапог, ворох тряпок прокрутился колесом, я шарахнулась и неловко села на собственные пятки. В темноте коридора что-то ухнуло, треснуло, из угла веером полетело барахло. Я зажмурилась.

— …ты?

— А?

— Черт!

Ну и булавка у меня. Лежало тело бездыханное и — на тебе — фейерверк…

— Черт, черт! — Сыч озирался, смахивая с плеч обвалившиеся ремни, мотки веревок и лыжные палки.

Потом уставился на меня:

— Парень где?

— Не знаю. Сбежал. Тяпнул тебя и сбежал.

— Баф! — рявкнула Редда, кинулась от двери к хозяину, потянула за рукав. В рукаве затрещало.

— Редда?

— Ваф!

Сыч поднялся, цепляясь за стену. Его шатнуло.

— Погоди… Тебе плохо? Голова кружится?

Он потрогал стену рядом с собой и ухмыльнулся вдруг.

— Вишь… К печке привалил… Силенок-то хватило — в сени затащить да к печке привалить… Чтоб не замерз, сталбыть.

— Кто?

— Я, сталбыть.

— Кто привалил?

— Кто? Парень, козявка крылатая… Где этот недоумок, Редда?

— Ваф! Ваф! — и — к двери.

— Отпусти ее… как тебя… барышня.

Я отворила дверь, собака вылетела наружу. Метнулась за дом и исчезла.

Сыч помотал головой.

— Крепко он меня… Никак не оклемаюсь. Че таращишься? Пойдем искать. Далеко он не убежит. Дьявол! Сколько я тут валялся?

— Не знаю. Летта с Ильдир вернулись, и я почти сразу отправилась сюда.

— Никак не меньше получетверти. Замерзнет, щенок. Ну-кось, двигай, барышня. Хозяюшка его отыщет.

Сыч еще раз тряхнул головой и шагнул к двери. Я выскочила за ним. Сыч двинулся туда же, куда и Редда — за дом.

Я, конечно, не следопыт, но без всякой собаки отыскала бы беглеца. Девственно чистый покров пропахала взрытая борозда — кто-то тут плелся, едва переставляя ноги. Вдобавок, по обеим сторонам борозды снег словно ножом изрезали — это оставили след концы стангревских крыл.

Было видно, где он падал и возился в сугробах, как-никак, снегу здесь намело почти по колено. Впереди, из-за деревьев, донеслось Реддино «Ваф!»

— Нашла, — пробормотал Сыч и ускорил темп.

Я еле поспевала за ним, подобрав юбки и стараясь наступать в широкие охотниковы следы.

Да, Редда его нашла. Эта черная каракатица под кустом — наш кусачий стангрев. Мы прибавили шагу.

Стангрев лежал, скорчившись, головой в колени, в раковине собственных крыл, больное, однако, сверху. Крылья кое-как обтягивал охотничий плащ, но там, внутри, парень был абсолютно наг, если не считать меховых унт на ногах. Сейчас он более чем когда либо походил на летучую мышь. Крылья закрывали бы его со всех сторон, если бы одно не было связано.