Что-то в большом городе

Хорошая женщина.

А самая лучшая на свете женщина сейчас спит в его спальне.

***

Герман какое-то время молча смотрел на кровать. Марьяна так и не проснулась. Лежала на боку, засунув под подушку ладонь. Одеяло укрывало ее до начала груди, а с другого конца одеяла выглядывали кончики пальцев ног с темно-бордовыми каплями лака на ногтях. Светлые волосы в очаровательном беспорядке разметались по подушке.

Картина, как он стаскивает с Марьяны это одеяло, обнимает, тискает, лапает, ласкает, а потом берет – теплую и сонную – была невероятно яркой. И совершенно неуместной.

Ему надо на работу. У него на утро назначено совещание с безопасниками. Ему, в конце концов, надо разрулить всю эту нелепую дичь, которую эта безмятежно спящая женщина уже успела натворить.

В общем, дел – невпроворот. Герман вздохнул – и пошел в гардеробную. Одеваться.

Перед уходом он написал Марьяне записку. Обстоятельную. Такую непредсказуемую женщину нельзя оставлять без четких инструкций.

На завтрак творожная запеканка с изюмом и бананы. Кофемашина управляется двумя кнопками. Если такая еда не устраивает – холодильник в твоем распоряжении. Домработницу отпустил, тебя никто не побеспокоит. По известной ситуации я все сегодня решу. Дома буду примерно в шесть тридцать. С Тимуром по твоей работе договорюсь. Чувствуй себя как дома и дождись меня.

p.s. Не послушаешься – будет тебе и глубокая глотка, и остальные варианты.

Герман еще раз перечитал записку. Зацепился взглядом за постскриптум. Почувствовал, что губы сами собой улыбаются. Главное, чтобы Марьяна не восприняла это как вызов. И не сбежала из его квартиры. Но она ведь разумная женщина. Пусть и с чертовщинкой, но в целом разумная.

Или нет?

Герман не стал ничего исправлять в записке. Он понял, что эта непредсказуемость ему… нравится.

Нравится!

***

Герман смотрел на лежащий перед ним на столе предмет. Это был ключ от квартиры Марьяны.

Совещание завершилось, все технические и организационные вопросы решены, указания специалисты получили. А теперь надо решать вопрос принципиально. И, кроме Германа, решить его никто не может. Но он медлил.

Как действовать и о чем и с кем говорить, он представлял. Не хватало какой-то определенности. В том числе и у него в голове. Герман никак не мог сосредоточиться. Никак не мог привести себя в привычное состояние острой ясности мысли. Герман взял телефон – и едва не вздрогнул, когда прямо на его глазах контакт «Марьяна Левандовская» прислал ему фото.

Это его стол, его посуда – тарелка и чашка. На тарелке запеканка, в чашке кофе. Следом пришло сообщение.

Марьяна Левандовская: Спасибо за завтрак, я с удовольствием поела, очень вкусно.

Герман ничего не ответил. Он ждал. И следом пришло еще одно сообщение.

Марьяна Левандовская: Надеюсь, и со второй частью моего запроса получится познакомиться более подробно и тщательно.

Герман почувствовал, что улыбается. Почувствовал, что привычная ясность мысли вернулась. Его пальцы быстро набрали одно слово.

Герман Тамм: Умница.

А потом Герман набрал другого абонента.

– Иван Кириллович, приветствую.

– Что, Гера, все-таки бахнуло? – ответили ему после небольшой паузы.

Герман не удержался и вздохнул. С Иваном они слишком давно знают друг друга, чтобы притворяться.

– Бахнуло, Вань.

– Кого зацепило?

Вопрос не праздный. Как вот отвечать только? Самого Германа тронуть побоялись. С Костей Герман поговорил, ночь сын провел спокойно и без происшествий.

Но охранника Герман на всякий случай в университет с Костей отправил, несмотря на фырканье сына. Пообещал, что это только на один день.

Герман понимал, что перестраховывается. Что единственный человек, который реально себя подставил в этой истории – это Марьяна. Которая сейчас, как умная послушная девочка, пьет кофе у него дома.

– Левандовскую начали прессовать. Разнесли квартиру, забрали ноутбук.

– Совсем по жести, что ли, пошли? – в голосе Дегтярева слышалось удивление пополам с раздражением. – С ней самой-то что? Избили? Износ?

Герман внезапно похолодел от таких слов. Самое пакостное было то, что это мог быть вполне реальный сценарий.

– Обошлись квартирой.

– Ну, должна же она после этого понять! – в голосе Ивана раздражения было все больше. – Что, не стала тебя слушать?

– Да не успел я с ней поговорить. Они оказались быстрее.

Иван помолчал.

– Подгорает у них, видимо, крепко, – теперь раздражения в его голосе не было совсем. А Иван вздохнул и задумчиво добавил: – Девчонка под топором ходит, однако.

Девчонке сорок лет. Но Герман почему-то улыбнулся. А потом заговорил. Серьезно.

– Она у меня. И, Вань, если будет интересоваться кто – я с ней сплю. Поэтому те, кто тронет ее хоть пальцем – будут иметь дело со мной.

Дегтярев хмыкнул.

– Как у тебя, однако, быстро все меняется, Гера.

– Обстоятельства вынуждают. Вань, дай мне контакты тех, кто выходил на тебя по поводу Левандовской.

– Скину. И, если нужна будет какая-то помощь…

– Надеюсь справиться сам. Но предложение услышал.

– Тогда удачи.

– Спасибо.

***

Вызываемый абонент ответил сразу. Будто там ждали его звонка.

– Это Герман Тамм. По поводу Марьяны Левандовской.

– Слушаю, Герман Гергардович, – ответили после небольшой паузы.

– Слушайте. И слушайте внимательно.

***

Марьяна долго и с чувством потягивалась в постели. А потом вдруг резко села и огляделась по сторонам. Плотные темно-серые шторы создавали в комнате полумрак, но Марьяна уже вспомнила, где она. Это комната Германа Тамма. С которым Марьяна провела минувшую ночь.

Марьяна плотнее прижала одеяло к груди и принялась быстро вспоминать, а потом анализировать то, что вспоминала.

Так, у нее вчера взломали квартиру. Но вчерашние ужас и паника по поводу этого события сегодня куда-то практически бесследно исчезли. Факты остались, эмоции – нет

А еще она вчера пила. Вишневый сок с ромом. Две… или три порции? Марьяна осторожно покачала головой. Голова решительно заявила, что не болит. Но вот пить немного хотелось. Только не факт, что это последствие употребления рома накануне. Возможно, что горло пересохло от того, что ночью она кричала. Кричала же? И стонала. Марьяна прижала руки к щекам, которым стало горячо. Первый раз с ней такое, между прочим. Когда утром, после ночи с мужчиной, стыдно. Нет, не стыдно. Это другое. Когда стыдно, этого повторить не хочется. А ей хочется. Потому что воспоминании какие-то… смутные Неуверенные. Только физиологическая память тела уверенно говорила, что все было зашибись. И надо повторить. Но деталей не выдавало. А Марьяне по своим смутным ощущениям казалось, что она ночью творила такое, что экскортницы отдыхают. Что она будто учувствовала этой ночью в сьемках разухабистого порно. Потому что такой шумной Марьяна не была никогда. Никогда так себя не вела.