Что удивительного в благодати?

У благодати столько форм и проявлений, что я теряюсь в попытках дать ей определение. И все же я готов предложить некое определение благодати, отражающее наши отношения с Богом. Благодать подразумевает, что не в наших силах заставить Бога любить нас больше–никакая духовная гимнастика и самоотречение, никакие знания, приобретенные в богословских колледжах и семинариях, никакие подвиги во имя правого дела тут не помогут. А еще благодать означает, что не в наших силах заставить Бога любить нас меньше — ни расизм, ни гордыня, ни порнография, ни блуд, ни убийство не отвратят Его. Благодать означает, что Бог уже любит нас настолько сильно, насколько способен любить бесконечный, вечный Бог.

Людям, усомнившимся в Божьей любви и благодати, можно порекомендовать простое средство: загляните в Библию и посмотрите, каким людям благоволит Бог. Иаков, осмелившийся бороться с Богом и имевший на теле неизгладимый след этой битвы, дал имя народу Божьему, называвшемуся с тех пор Израилем. Библия повествует об убийце и прелюбодее, ставшем самым прославленным царем Ветхого Завета, «человеком по сердцу Богу». Церковь возглавил ученик, клятвенно отрекшийся от Иисуса, и вровень с ним встал миссионер, вышедший из рядов злейших гонителей христианства. Я получаю рассылку организации «Международная амнистия», где вижу фотографии мужчин и женщин — избитых, брошенных под копыта скоту, подвергавшихся всевозможным пыткам, от плевков и унижений до электрошока. Я спрашиваю себя: «Какой человек может творить такое с другими людьми?» Потом перечитываю «Деяния» и встречаю там человека, который вполне был способен на такие поступки, пока не превратился в апостола благодати, раба Иисуса Христа, величайшего миссионера христианской эры. Если Бог способен любить таких людей, наверное, Он любит и меня.

Я не в силах смягчить это страшное определение благодати, ибо Библия требует, чтобы оно звучало именно так — безусловно и резко. Господь наш — «Бог всяческой благодати», утверждает апостол Петр. А благодать означает, что я никакими делами не могу добиться от Бога большей любви и никакими делами не могу уменьшить Его любовь ко мне. Следовательно, и я — пусть незаслуженно — приглашен занять свое место на пиру Божьей семьи.

* * *

Инстинкт твердит: сделай что–нибудь, дабы угодить и заслужить одобрение. Благодать, освобождающая нас от этого требования, кажется поразительным парадоксом. Только молитва помогает мне верить в это.

Юджин Питерсон сравнивает двух богословов IV века, двух непримиримых оппонентов — Августина и Пелагия. Пелагий изящен и любезен, убедителен, всем приятен. Августин провел юность в грехах, нажил множество врагов. Однако Августин в своем богословии опирался на Божью благодать и пришел к истине, а Пелагий полагался на усилия человека и пришел к ереси. Августин страстно стремился к Богу. Пелагий методично трудился, чтобы заслужить Его одобрение. Петерсон утверждает: в теории христиане склоняются к Августину, а на практике — к Пелагию. Они исступленно трудятся, чтобы угодить людям и даже Богу.

Каждый год по весне я поддаюсь известному всем болельщикам «мартовскому безумию»: не могу устоять перед искушением и пропустить финальный матч по баскетболу, в котором всего две команды из шестидесяти четырех, вступивших в турнир, борются за чемпионский титул. И всякий раз судьба последнего матча решается в последнюю минуту, когда восемнадцатилетний паренек за секунду до финального свистка выходит бросать штрафной.

Он нервничает, водит мяч, никак не решаясь взять его в руки и сделать бросок. Если он потеряет заветные два очка, быть ему козлом отпущения для всего университета, да что там — для всего штата. Двадцать дет спустя на приеме у психоаналитика он будет вновь и вновь переживать это поражение. Но если забьет — тогда он герой. Его фотографию напечатают на первой странице газеты. Может, когда–нибудь и в губернаторы выберут.

Он подхватывает мяч, но тут команда противника берет перерыв — пусть, дескать, мальчик окончательно разнервничается. Он стоит у кромки поля, товарищи ободряюще хлопают по плечу, но слов не находят: все зависит от него.

Помнится, однажды мне пришлось подойти к телефону как раз в тот момент, когда паренек отважился, наконец, бросить мяч. Его лоб избороздили морщины, он закусил губу, левая нога, слегка отставленная в сторону, тряслась. Двадцать тысяч болельщиков вопили, махали плакатами и шарфами, отвлекая его.

Разговор по телефону занял какое–то время. Когда я вернулся, картина на экране полностью изменилась. Тот же мальчик, сидя на плечах товарищей, резал на сувениры веревку баскетбольной корзины. Беззаботный, счастливый, улыбка не влезает в экран телевизора.

Два кадра — юноша, замерший перед броском, и тот же юноша, празднующий победу — два символа безблагодатного состояния и благодати.

Мир живет вне благодати. В нем все зависит от собственных усилий человека. От того, как я брошу мяч.

Царство Божье ведет нас иным путем, где все зависит не от нас, а от Него. Не нужно ничего добиваться, достаточно следовать за Ним. Он дорогой ценой стяжал для нас победу — приглашение на пир.

Когда я думаю об этих двух мирах, меня тревожит вопрос: какой из них отражает мое духовное состояние?

Часть II. Разорвать замкнутый круг

6. Неразрывная цепь

Дейзи появилась на свет в 1898 году в рабочей чикагской семье. Она была восьмым ребенком, а всего у матери родилось десять. Отец не зарабатывал даже на хлеб, а когда он пристрастился к выпивке, денег в доме и вовсе не стало. Даже сейчас, когда близится ее столетний юбилей, Дейзи вспоминает ту пору с содроганием. Отец был, по ее словам, «злобным пьяницей». Дейзи Пряталась в уголке, рыдая, когда отец избивал младшего брата и сестренку, швыряя их на грязный линолеум. Она ненавидела его всей душой.

Наступил день, когда отец выгнал жену из дому. «Чтоб к полудню духа ее здесь не было», — потребовал он. Все десять детей столпились вокруг матери, цепляясь за нее, молили: «Не уходи». Однако отец не пошел на попятный. И Дейзи, обнимая братьев и сестер в тщетных поисках утешения, смотрела сквозь узкое окошко, как мама идет по дорожке с поникшими плечами, волоча в обеих руках по чемодану, становится все меньше и меньше, исчезает вдали.

Потом кто–то из детей переехал к изгнанной матери, других разобрали родственники. На долю Дейзи выпало остаться с отцом. Она выросла, постоянно ощущая в груди тугой комок горечи и ненависти к тому, кто разорил и уничтожил семью. Всем ее братьям и сестрам пришлось рано бросить школу, устроиться на работу или уйти в армию. Постепенно они разъехались по другим городам, вступили в брак, начали воспитывать собственных детей и постарались расстаться с прошлым. В какой–то момент отец исчез с их горизонта. Никого не волновало, куда он подевался.

Однако много лет спустя отец, ко всеобщему изумлению, появился снова. По его словам, он переродился. Как–то раз, пьяный, замерзший, он забрел в приют Армии Спасения. Желающим получить талончик на обед надо было сперва посетить богослужение. Когда проповедник задал вопрос, кто готов принять Иисуса, отец приличия ради шагнул вперед вместе с таким же бродягами. И — к его собственному удивлению — «молитва грешника» и впрямь была услышана. Бесы в его душе угомонились. Старик протрезвился. Он принялся читать Библию и молиться. Впервые в жизни он почувствовал себя любимым и принятым. Очищенным.

И теперь он разыскал детей и начал просить у каждого из них прощения. Он не оправдывался. Он не мог изменить прошлое. Но он искренне сожалел обо всем — сожалел сильнее, чем дети могли себе представить.

Его сыновья и дочери — сами уже люди средних лет, с семьями и детьми — поначалу выслушивали его признания скептически. Одни сомневались в отцовской искренности и полагали, что он скоро сорвется. Кое–кто подозревал, что он станет вымогать деньги. Однако эти опасения не сбылись. Постепенно старику удалось помириться со всеми — кроме Дейзи.